Рассказы про подводников юмор

Каждого из вас Смерть поджидает во многие моменты вашей жизни, когда вы приглушаете свою внимательность и инстинкт самосохранения: перебегаете дорогу в неположенном месте, заплываете за буйки, ездите пьяными за рулём и не одеваете каску, находясь на строительной площадке. У подводников всё не так. Смерть не ждёт их, а несёт  вместе с ними службу по охране морских рубежей их Родины. С того момента, как они отдают швартовые концы и уходят в море, Смерть стоит за плечом каждого из них постоянно  и с любопытством наблюдает, когда же кто-то из них даст слабину.

В это время в центральном вахтенный инженер-механик третьей боевой смены, сбрасывает табло осмотра отсеков, а седьмой тут же раз — и опять осмотрен.

— Седьмой, центральному!

— Есть седьмой

— Как ты сокол ясный отсек-то за пять минут осмотрел?

— Ну я быстренько…там туда-сюда

— Герасимов. Кто-то врот. Быстренько я осматриваю и то за двенадцать минут.

Отключает седьмой, вызывает связистов:

— КПС, центральному!

— Есть КПС!

— В седьмом пидорас КИС ГО закоротил, сбегайте, отъебите его так, чтоб у меня тут дымом запахло.

И связисты бегут в седьмой, бьют матроса Петю, ремонтируют систему КИС ГО, опять бьют матроса Петю, пугают его тюрьмой и презрением Родины и убегают, напоследок пнув Петю, обратно в свой КПС. Смерть вздыхает и уходит в следующий отсек.

 По окончании вахты, матроса Петю вызывают в центральный, для проведения воспитательной беседы. «Ебать» называются в военно-морском флоте воспитательные беседы. Проводит механик, так как Петя из БЧ-5, присутствует замполит.

— Герасимов! — начинает механик, вкладывая в свои слова всю ненависть татарского народа, — я даже не знаю, с какого конца начинать тебя ебать! У тебя же мама, да Герасимов? Сестра? Вот ты стоишь тут, изображая дебилизм и пустоту глазами, а они ждут тебя, Герасимов, мёд там на пасеке покупают на последние деньги, самогонку гонят, невесту там тебе нашли уже, небось. Хули ты улыбаешься? Ты же не вернёшься домой, Герасимов, ты понимаешь, что ты даже в гробу домой не вернёшься? Почему у тебя отсутствует инстинкт самосохранения? Как ты без него дожил до восемнадцати лет? Почему тебя барсуки в лесу не съели или в таулете ты не утонул?

Матрос Петя не знает, как ему реагировать и молчит, уставившись в палубу.

— Ты в школе-то учился, Герасимов? — пытается достучаться до него механик с другой стороны.

— Учился

— Ну расскажи мне, каких русских писателей ты знаешь?

— Нуууу…Пушкин

— Хуюшкин, Герасимов!!! Пушкин — это поэт!!! Он слова в рифму писал, а писатель, это который без рифмы пишет!  Писателей каких ты знаешь?

— Нуууу…Толстой

— Какой Толстой?

— А он же один был.

— Ладно. Ладно, он был один. Какое его произведение ты читал?

— Нууууу….. Войну и мир

— Войну и мир? На каком языке она начинается?

— Ну на русском же, понятное дело!

— Ясно, значит дальше заглавия не осилил. Слушай, а тебя матрозавры остальные как называют, — Герасимом? А ты знаешь, что про тебя целое произведение написал великий русский писатель Тургенев? Читал «Муму»?

— Нееет

— Ну как, блядь, нет? У тебя же в личном деле «среднее образование» написано!!! Как вы на флот-то попадаете, я не пойму? Откуда вас берут, — из поселений староверов, чтоли?!  Стас (это к замполиту) есть у тебя Тургенев? Принеси пожалуйста!

Зам приносит томик Тургенева из корабельной библиотеки.

— Вот, Герасимов, начнём твоё половое воспитание. Завтра, в это же время, на этом же самом месте ты мне пересказываешь рассказ Тургенева «Муму» близко к тексту. Близко, Герасимов, так близко, чтоб даже муха не проскочила. Свободен!

Или вот в центральном. На всплытии без хода, например. Смерть стоит за спиной командира и ждёт, когда он допустит хотя бы малейшую оплошность.  Лодка медленно-медленно ползёт вверх и все спокойны и не верят своему счастью, а Смерть улыбается:  она-то знает, что сейчас будет пласт воды с другой плотностью и нас как жахнет об этот лёд и, может быть, не тем местом, на которое мы рассчитываем и всё, считай приплыли. Но и командир об этом знает, откуда-то.

— Принимать с двух бортов!

— Есть принимать с двух бортов! — репетую командиру и начинаю принимать

— Приготовиться к ускоренному приёму!

— Готов!

— Принимать ускоренно с обоих бортов!

И лодка в этот момент подпрыгивает на несколько метров, но уже поздно — тонны морской воды падают в её чрево по трубам метрового диаметра под давлением пять атмосфер и она уже тяжёлая и взлететь ей, ну никак не удастся. Да ладно, ухмыляется Смерть, сейчас вы, по инерции, как шухните вниз, на три километра, а продуться-то не можете, там и посмотрим кто-кого. Но командир её опять слышит!

— Два насоса за борт!

— Есть два насоса за борт! — и два центробежных насоса начинают выплёвывать по двести семьдесят тонн воды в час каждый в морды изумлённым касаткам.

Лодка зависает, как бы раздумывая, что же ей дальше делать…

— Четыре насоса за борт!

Ну может я тогда накреню лодку, думает Смерть и они хвостом вниз уйдут по-любому. И начинает наклонять лодку на корму.

— Тонну в нос! — командует механик, глядя на дрожащую стрелку дифферентометра

— Есть тонну в нос! — репетую я и перегоняю воду между дифферентными цистернами.

— Стоп насосы!

— Есть стоп насосы! Тонна в носу!

Сидим, ждём. Лодка немного опустилась, но зависла, — значит в слой воды мы вошли и можем двигаться  дальше.

Понятно, что в море запрещено проводить ремонты, связанные с забортной арматурой, но и плавать месяц подо льдом, без расходомера, тоже не то, что доктор прописал. Приняли все возможные меры предосторожности: подвсплыли, как могли, выставили вахтенного на клапане ВВД в отсек, загерметезировали переборки, в соседних отсеках поставили вахтенных на переборочных дверях и приказали им держать кремольеры и не выпускать нас ни за что, если что. Проверили всю забортную арматуру, всю позакрывали, проползли по всем трубам и проверили ещё раз. А Смерть сидит в уголочке и облегчённо вздыхает: ну наверняка же на Севмаше какую-то трубу левую захуярили, которой ни в одной документации нет, или на Звёздочке потом тарелки клапанов плохо притёрли и они зарядят нам шестью атмосферами в рожи. Медленно-премедленно отручиваем болты на фланцах, прикусив язычки. Все молчим и тяжело дышим — не то, чтобы страшно, но волнительно всё-таки. Все болты сняли, пока всё спокойно — клапана трещат, но держат.  Раздвижным упором разогнули трубу, вытащили нужный нам кусок.  «Да, блядь, что такое-то — нервно расхаживает Смерть по трюму, — ну как так может быть, что ни на Севмаше ни на Звёздочке не нашлось ни одного криворукого помощника мне!!!»   Вот так и бывает.

Достали шарик, а у него оплётка резиновая лопнула и он за крыльчатку зацепился. Всунули новый, потрясли трубой вчетвером (он ж тяжелющая!) крутится вроде. Вставили кусок трубы обратно.

— Эбля!! — кричит Борисыч, — а прокладки-то поставить!!!

— Борисыч, ну вот что ты за человек-то такой, — говорю я ему, — надо же было подождать, пока мы все двадцать четыре болта закрутим!!!

И все начинают смеяться, хоть и не закончили ещё, но понятно же, что, скорее всего, пронесло на этот раз.

— Центральный! — кричу в лиственницу, — пробуйте принимать, мы закончили.

 И раздражённая Смерть плюёт нам на спины и уходит дальше, искать приключений на наши жопы.  И аппендицит. С кем-нибудь вообще может приключиться аппендицит где-нибудь на Северном Полюсе и, если всех забрать не получается, то почему бы не взять одного, хотя бы?  А потом Смерть вообще думает: «Да ну их в жопу, этих подводников, пойду вон на авианесущий крейсер, может там хоть кого прихвачу»

Так ни разу у неё с нами ничего и не получилось. Видимо, везучие мы просто. Но её пристутсвие ощущалось всегда: когда спишь, ешь, чистишь зубы, пишешь стихи, учишь матчасть, проводишь занятия, несёшь вахту, мечтаешь о тёплом солнце на подводной лодке, то всегда рядом с тобой Смерть. Она смотрит на тебя, с любопытством школьника, впервые увидевшего колоду порнографических игральных карт и ты не можешь игнорировать этот взгляд. И думать о нём ты тоже не можешь, а то с ума сойдёшь. Такой вот дуализм. И этому нигде и никогда не учат — или вы умеете так, или нет.

Я, например, понимаю, почему Покровский сравнивает подводников с самураями, которые готовык смерти, как только вышли из дома. А вы теперь понимаете?

Уважаемые форумчане, я давно наткнулся первый рассказ, хотел его в юмор, но на одном из форумов найдя и его вероятную реальную историю, просто обязан поделится с вами.

Встречается много где, но я чессно копирнул отсюда Your text to link…

Читаем и гордимся!

Не знаю, как там звали командира «Энтерпрайза», наша история его не помнит, а только служил параллельно ему в славном подводном флоте Союза Советских Социалистических Республик знаменитый командир по фамилии Мурашов.

Знаменитый — потому что знаменитый. И все тут. Даже потом, когда он уже под закат молодости защитил диссертацию и воспитывал в училище будущих Мурашовых, он продолжал оставаться знаменитым. У каждого знаменитого человека, как и любого простого, есть Голубая Мечта, к которой он стремится всю жизнь. У капитана второго ранга Мурашова их было целых две: мертвая петля на подводной лодке — это раз. И вторая — утопить «Энтерпрайз».

Что касается первой, то она так до сих пор еще не осуществлена (хотя, кто его знает, может Мурашов и это сделал втихаря где-нибудь в Марианской впадине, просто достижение никем не зафиксировано). Мне лично высший пилотаж в бездне океана представляется столь же вероятным, как торпедный залп в ванне. Но о торпедах — чуть позже.
Изображение
«Энтерпрайз» интересовал военного моряка Мурашова по многим причинам. Прежде всего, в настоящем мужчине всегда заложена жажда во что-то из чего-то выстрелить и непременно попасть. Тут спорить не станет никто. А теперь представьте охотника-профессионала, который всю свою сознательную жизнь стрелял только холостыми патронами, и тогда вы немного поймете состояние командира лодки во время боевой службы, когда в аппаратах и на стеллажах торпеды только настоящие! Слава Маринеско и Лунина не давала Мурашову покоя, как любому нормальному подводнику без побочных ассоциаций. И когда американцы спустили на воду свой первый атомный авианосец с бортовым номером «CVN65», капитан второго ранга Мурашов выходил на него в атаку чуть ли не каждую ночь. Мысленно, конечно.

А тут — представляете? — садисты-адмиралы из Главного штаба ВМФ придумывают слежение за авианосной и очень ударной группой вероятнейшего тогда противника, и поручают, разумеется, Мурашову. И в один прекрасный день глядит он в перископ — и вот он, «Энтерпрайз», вот он, сладенький, как на ладошке, и штук пятнадцать всяких разных крейсеров, эсминцев и прочих фрегатов вокруг него — как янычары вокруг Осман-паши. Стерегут, значит, будто знают про существование капитана 2 ранга Мурашова. Вообще-то, наверно, знали: говорят, что на каждого советского офицера старше майора в ЦРУ отдельное личное дело заведено. Если это так, то на Мурашова там — как пить дать — выделен целый шкаф.

У командира хищно заблестели глаза, а правый указательный палец машинально несколько раз нажал на несуществующий спусковой крючок несуществующего дробовика. У-у, гад! — солнышко светит, самолеты с катапульт взлетают, антенны крутятся — и стрельнуть нельзя ни разику. Мир на планете нельзя нарушать. Вот если бы дали из Москвы команду… Хотя третьей мировой войны тоже не очень-то хотелось. Как же быть?

Слежение за вероятным противником подразумевает простую, в общем-то, вещь: держи его, супостата, на прицеле и жди сигнала. Дадут сигнал — топи, не дадут — не топи, терпи, держи и жди, когда скажут топить, или тебя другой сменит месяца через три. Трудная эта охота, скажу я вам, это все равно, что с похмелюги три часа пялиться на стакан холодного кефира или пива, а руки связаны намер-р-ртво… Да и внутри лодки — не санаторий с бассейнами и девочками. Подводная лодка — это же просто-напросто железный бидон, покрытый снаружи толстенным слоем резины. Представили, да? И что, еще тянет в подводники? Во-во.

Одни сутки, другие, третьи… А как хочется влепить! Расписаться, как на рейхстаге, только вместо надписи мелом «Здесь был кап. 2 ранга Мурашов!» — дыру в два трамвая. Вот здесь бы, как раз посередке… даже ночью хорошо видно… А этот гад — нарочно, что ли издевается? — ровно в полночь начал самолеты пускать: взлет-посадка, взлет-посадка, туда-сюда… Огоньки мигают, манят. И капроновое терпение, наконец, не выдержало постоянного трения об ту грань между умственным и физическим трудом, которую ежедневно стирают советские подводники. Капроновое терпение звонко лопнуло, и эхо разлетелось по всем отсекам веером команд. Командир в сердцах звезданул кулаком по столу, разбудив закунявшего вахтенного офицера.

— Хватит, тудыть-растудыть! Торпедная атака! — И весь центральный посмотрел на своего командира с восторгом. — С учебными целями, — добавил Мурашов, несколько охладив пыл экипажа. — Цель — «Энтерпрайз». Ночь, однако, прямо к борту подлезем, хрен заметят.

В центральный вполз минер.

— Учебная фактически, тащ командир?

— Учебная, — подтвердил командир. — Пузырем. Пятый и шестой аппараты освободи.

И представил себе, как американские акустики, а следом за ними и все остальные наперегонки бегут на верхнюю палубу и в панике сигают за борт. Шум воздуха, выплевываемого из торпедного аппарата, не спутаешь ни с чем, а поди, разбери — вышла вместе с воздухом торпеда или нет… На таком-то расстоянии! Командир потер руки, предвкушая приятное. Держись, супостат.Держись, лапочка.

Перископ провалился вниз, в центральный ворохом посыпались доклады о готовности отсеков, и началось общекорабельное внеплановое мероприятие под волнующим названием «торпедная атака».

— Пятый и шестой аппараты — то-овсь!.. Пятый, шестой — пли!!! Имей, подлюка!

Шипение, бульканье, лодка немного проваливается на глубину. Мурашов, прикрыв глаза в блаженстве, представляет себе картину, происходящую сейчас наверху… Сейчас бы еще стопочку! Ладно. Не выдержав, командир цедит: «На перископную глубину! Поднять перископ!» Ну-ка, что там? Так… Глянул в окуляры, повертел, та-ак… нашел «Энтерпрайз», и… мама!.. Нет. МА-МА! МАМОЧКА!!!

— Минер! Минер, ангидрид твою в перекись марганца!!!

— Здесь минер…

— Чем стрелял, румын несчастный?!

— Тащ…

— Я тебя… я… чем стрелял, фашист?!

— Ничем я не стрелял:

— Как это — ничем?!

— А так: мы эта… тут с механиком договорились, что он в момент залпа гальюны продует — звуковой эффект тот же, а заодно и гавно выкинем, две недели ж не продували, сколько можно его с собой возить:

— Сколько надо, столько и будешь возить! (минер недоумевает — почему именно я?) Пересчитать торпеды!!!

— Тащ… а что случилось?

— Что случилось, что случилось… «Энтерпрайз» горит!!! Считай давай, гавнострел-умелец!

Минер пожал плечами и пошел тыкать пальцем по стеллажам: плюс в аппаратах: плюс корма:

А в перископе — картина!!! Глянем?

Ух, горит! Хорошо горит. Не просто горит — полыхает. В темноте здорово видно. Зрелище… Дым, языки пламени, люди маленькими насекомыми бегают по полетной палубе — словом, полный комплект. Доигрался! Долбанули «Энтерпрайз»! Это вам не хухры-мухры. Ой, что будет!.. Особист торчит посреди центрального и все никак решение принять не может — дар речи потерял.

— Центральный минеру! Тащ командир, все торпеды на месте! Я не знаю, чего это он. А что, правда — горит?

— Пашшел!.. Ищи, чем утопил этот утюг, и пока не найдешь…

— Не, ну гавном — это навряд ли: То есть «Есть!»: А что, взаправду утоп уже?

— ………………………..!!!

Как известно, случайностей на свете не бывает. Каждая «случайность» — это непознанная закономерность. Долго еще бедный капитан 2 ранга Мурашов ломал голову над причинно-следственной связью, соединяющей воедино боевой порыв, пузырь воздуха, фекалии и подбитый авианосец… Долго и напрасно. Потому что все было очень просто: раз полеты — значит, авианосец должен идти с одной скоростью и одним курсом, чтобы летчик при посадке не промахнулся. Он и шел. А тут услыхали пузырь, потом увидали посреди лунной дорожки перископ, ну и сдали нервишки. Вильнул здоровенный кораблик, уклоняясь от «торпеды», самолетик-то и совершил посадку маленько не туда — прямехонько в центральную надстройку авианосца, «остров» называется… Ну, трах-бабах, и все такое прочее, как говорил знаменитый Роберт Бернс. Вдобавок еще и своему крейсеру УРО «Белкнап» в скулу носом влепились. А наши под водой тем временем торпеды считали, обалдев… А все потому, что нет у американцев аппаратуры, которая лодки по запа! ху фекалий различает. Правда, у нас тоже…

… На пирсе в базе лодку встречал лично командующий флотом. Выслушал доклад, насупившись, а когда командир уже приготовился ко вставлению, выложил ему две звезды: одну — Красную — на грудь, вторую — поменьше — на погон. В добавление к уже имеющимся. И сказал:

— Езжай-ка ты, лучше, Мурашов, в училище. Учи там будущих флотоводцев, а здесь тебя оставлять опасно — чего доброго, еще первую мечту вздумаешь осуществить…

А через полгода «Энтерпрайз» прошел внеплановый ремонт и снова вышел бороздить просторы и пускать авиацию, и снова за ним кто-то гонялся… А он был такой чистенький, новенький, с иголочки, под флагом полосатым, и ничто не напоминало, что не так давно «Здесь был кап. 2 р. Мурашов»…

От меня:
Давным давно прочитал эту историю. Посмеялся и забыл. Но недавно вспомнил, решил поделиться и немного поразмышлять.

Самый главный вопрос — насколько рассказанное является правдой. На первый взгляд — простой флотский анекдот, к тому же первые поиски в интернете наводят к такой же мысли.
Но потом ситуация становиться неопределенной.

Эта же ситуация описывается в рассказе советского подводника, капитана 1 ранга Н. Н. Курьянчика, а все его опусы глубоко автобиографичны. Правда, в его рассказе больше деталей, понятных только подводникам, и первое впечатление — автор этой заметки просто «переработал» рассказ Курьянчика, убрав некоторые мелочи и сделав его более юморным.
Но парадокс — в своем рассказе Курьянчик как раз таки приводит фамилию американского капитана — ДеПо (впоследствии снятого с должности — интересно за что?), а вот фамилию русского — Мурашов — не упоминает. Значит, источник был другой.

Смотрим информацию по «Энтерпрайзу». Ага, 14 января 1969 года крупная авария — взрыв 500-кг бомбы на борту, 23 погибших, более 300 раненых, 15 уничтоженных самолетов. Могло быть это результатом «атаки» нашего капитана?

У Курьянчика:
Факт состоит в том, что по сведениям агентурной разведки и по дипломатическим каналам, в том месте и в то время, где наша лодка продувала гальюны, на авианосце произошел пожар вследствие аварийной посадки самолета, врезавшегося в рядом стоящие, а в довершение всего авианосец еще и слегка влепил носом в борт своего же крейсера «Белкнап». Опять же, через военного атташе производился запрос о наличии в том районе советских подводных лодок. Разумеется, вежливо ответили, что никаких лодок нет, а ту быстренько вернули….
А в официальной сводке никакого столкновения с «Белкнапом» нет.

Ищем дальше. На фамилию Мурашов результатов нет. Значит — выдумка?

И тут натыкаюсь на статью историка флота, мариниста Николая черкашина «Маринеско холодной войны».

Он пишет:
В 1968 году, в разгар варварских бомбардировок Соединёнными Штатами Америки Вьетнама, командир советской атомной подводной лодки К¬10 получил приказ выйти на перехват лучшего американского авианосца «Энтерпрайз» и условно уничтожить его…
…
К вечеру акустики К¬10 услышали в своих гидрофонах печально¬протяжные замирающие звуки – это работали гидролокаторы «Энтерпрайза», зондировавшие ультразвуковыми посылками окрестные глубины. Иванов вышел на рубеж ракетной атаки. Можно было бы провести её условно, просчитать все нужные параметры, красиво нарисовать схемы маневрирования, а потом представить отчёты начальству. Но ведь реально она была неосуществима. Если бы Иванову пришла в голову такая дикая мысль – всплыть и привести ракеты в боевое положение, то «Диана» просто своротила бы поднятые контейнеры. А если бы и в самом деле – война? Так и уходить ни с чем, списав отказ от атаки на погоду?

И капитан 2 ранга Иванов решает выйти на дистанцию торпедного залпа! А это значит, что нужно подойти к цели намного ближе, чем при ракетном пуске. И К¬10 идёт на прорыв боевого охранения атомного авианосца, рискуя быть уничтоженной в случае обнаружения. И прорывает его под прикрытием тайфуна – обойдя корму ближайшего фрегата. А дальше, перейдя на режим минимальной шумности, ловко маневрируя по глубине и курсу, «десятка» выходит на рубеж атаки. В торпедный автомат введены все данные о цели: курс, скорость, осадка… В реальном морском бою торпеда с ядерным боезарядом уничтожила бы не только плавучий аэродром, но и все корабли его охранения. Капитан 2 ранга Иванов выполнил своё боевое предназначение. Но на этом дело не кончилось.

– Мы находились внутри ордера, когда «Энтерпрайз» немного изменил курс и, можно сказать, накрыл нас своим днищем. Разумеется, мы находились на безопасной глубине, ни о каком столкновении не могло быть и речи. Я мгновенно оценил преимущество нашего нового положения – мы находимся в мёртвой зоне американских гидролокаторов, к тому же шум гребных винтов авианосца надёжно прикрывает наши шумы. Мы неслышимы для кораблей охранения и невидимы для них. И я принял решение идти под «Энтерпрайзом» до тех пор, пока это возможно. Было опасение, что мои люди устали после дикой гонки, после напряжённейшего перехода, но тут замполит капитан 3 ранга Виктор Агеев объявил по трансляции: «Товарищи подводники, сейчас мы находимся под днищем самого крупного американского авианосца…» И тут слышу – в отсеках «ура!» кричат. Ну, думаю, это наши матросы, с ними нигде не пропадёшь!

И они не пропали. Тринадцать часов кряду шла ракетная атомная подводная лодка под авианосцем «Энтерпрайз»! Это был высший подводницкий пилотаж. Экипаж К¬10 чётко выдерживал безопасную глубину и курс. Несмотря на мощный шум авианосца – воду над лодкой молотили восемь гребных винтов и выли восемь турбинных установок, – акустики сумели взять пеленги на все корабли охранения, и Иванов провёл ещё серию торпедных атак – и по атомному крейсеру, и по атомным фрегатам, и по эсминцам – до полного «израсходования» торпед. Более того, акустики записали на магнитофон характерные шумы всех кораблей АУГ.

И лишь когда шторм пошёл на убыль, а авианосная эскадра прибавила скорость, Иванов увёл свою лодку из¬под нависавшего над ней «футбольного поля». Оставаясь в кормовом секторе «Энтерпрайза», он столь же скрытно, как и проник в ордер походного охранения, вышел за пределы дальней зоны обнаружения. И только тогда всплыл и провёл ту самую ракетную атаку, которую сорвал тайфун «Диана». Да не одну, а по полной и сокращённой схемам.
…
Первым открыл России и миру подвиг командира К¬10 и его экипажа бывший сослуживец Иванова капитан 1 ранга Геннадий Дрожжин. В журнале «Капитан» он писал о той дерзкой атаке: «Выполнить всё это стоило такой выдержки, мужества, хладнокровия и напряжения ума, что людям, далёким от всего этого, “не понять, на весах не взвесить”, как сказал поэт.
…

Я поискал информацию о Николае Тарасовиче Иванове. Он уроженец республики Адыгея, ветеран войны. до 1966 года служил старпомом на «К-151», с 1977 — командир ПЛ в 8-ой Дивизии атомных подводных лодок Тихоокеанского подводного флота. Что было между этими годами — не знаю точно. Должно быть ему сейчас 85 лет.

Значит, доля правды в этом рассказе есть. Не «голубая мечта» а приказ, не «продуть гальюны», а учебные стрельбы, да и последствий для «Энтерпрайза» никаких не было.

И все-же гордость за наш подплав остается:
Можно только догадываться, какого нервного напряжения, каких душевных и физических сил стоил тот невероятный командирский успех. Невероятный уже потому, что подводная лодка, насмешливо прозванная «ревущей коровой», сумела незамеченной поднырнуть под красу и гордость американского флота – новейший по тому времени и единственный в мире по своему техническому совершенству корабль, наречённый «королём океанов», блестяще провести серию условных атак и благополучно выйти из опаснейшей игры. Заметим также, что вся королевская рать, то есть атомный крейсер «ЛонгБич», атомный фрегат УРО «Бейнбридж», были не просто случайным сборищем кораблей, а хорошо сплаванной эскадрой, которая в 1964 году сумела обогнуть земной шар в совместном кругосветном плавании. Именно «Энтерпрайз» был брошен в 1962 году в Карибское море как главный козырь в большой политической игре вокруг Кубы и советских ракет. Ко всему прочему, экипаж «Энтерпрайза» обладал реальным боевым опытом войны против Вьетнама. И вдруг – «ревущая корова» под днищем «короля океанов»!

Это был позор и для командования авианосца, равно как и для флага Америки.

Спасибо за внимание.

ЗАКРЕПЛЕНО

Кот Пардон

Этого кота почему-то нарекли Пардоном. Это был страшный серый котище самого бандитского вида, настоящее украшение помойки. Когда он лежал на теплой палубе, в его зеленых глазах сонно дремала вся его беспутная жизнь. На тралец его затащили матросы. Ему вменялось в обязанность обнуление крысиного поголовья.– Смотри, сука, – пригрозили ему, – не будешь крыс ловить, за яй…

       С автором этого рассказа я встретился летом 1992 года.
       Сидя в рубке дежурного одного из сторожевых кораблей Северного флота, я получил доклад с трапа, что на корабль прибыл новый доктор. Кое-что о нём я уже слышал, но не встречал ни разу…
       В рубку вошёл старлей с погонами медика, и тогда я впервые увидел его. Чуть повыше меня, такие же, как у меня, тёмные волосы, такая же борода, вот только на носу сидели очки-хамелеоны. Зная, что я, как дежурный обязан сделать запись о вновь прибывшем в вахтенный журнал, врач представился: «Старший лейтенант медслужбы Муртазин Ринат Мукатдасович. Прибыл для прохождения службы на вашем крейсере в должности начальника медицинской службы».
       Я встал и, протягивая руку, представился сам: «Дежурный по кораблю старший лейтенант Мустафин Ренат Рафикович».
       Через минуту мы были уже «не разлей вода», и иначе как Чип и Дейл, нас уже не называли.
       Позже я узнал, что тёзка ещё и пишет. Рассказы его очень эмоциональны и полны юмора. Частенько, дружеские вечеринки оканчивались «литературными чтениями», которые не хотелось прекращать. Но, к сожалению, пишет он, как говорится, «в стол».
       Если кто-нибудь заинтересуется творчеством Р. Муртазина, связаться с ним можно по адресу mykep@rambler.ru

«Всё херня в этой жизни.
Кроме, конечно, пчёл.
Хотя, впрочем, пчёлы –
Хотя, впрочем, пчёлы –
тоже херня!»

Данилыч – механик сторожевого корабля)

НЕ УСТАВНЫЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ
(или просто ложка дёгтя)

       Город Североморск. 1991 год, месяц май. Скоро даже июнь. Очень много Солнца. Умытые дождём улицы очистились от зимних окурков, обрывков бумаги и прочей дряни. Импорта в виде коктейлей, пива и прочих напитков в жестяных банках, бутылках из пластмассы в стране пока нет. Это для улиц городских плюс. Военные пока ещё по субботам убирают улицы, красят-белят заборы и бордюры, наводя в гарнизоне флотский порядок. Красота. Пока ещё есть Советский Союз и «Песня Нью-Йоркского таксиста» в исполнении Токарева Вилли Ивановича, считается крутейшим шансоном. Белые бакланы спокойно машут крыльями на фоне синего неба. Мимо застывшего на рейде авианосца идут к причалам военные корабли – кто из Средиземного, кто из Северной Атлантики. Берёт гордость (и это не сарказм) за свою причастность к военному флоту. Солнце лучами легко пронзает пушистые облака, а птицы поют, поют, поют…
       Бравый лейтенант медицинской службы Коля, ставя мимо луж свои ноги в начищенных хромовых ботинках, подставив свои, безо всякого намёка на седину, чернющие усы, ступает по улице Северная Застава на обед. Тёмно-карие глаза чётко фиксируют тот факт, что встречные женщины буквально за неделю преобразились – чем длиннее отрасли у них ресницы, тем короче стали юбки и платья. Пальто и плащи нараспашку, колышутся груди, обтянутые вязаными джемперами из тончайшей пряжи, волосы на ветру… Просто УХ ТЫ! В отдалённом гарнизоне, откуда Николай прибыл на учёбу в столицу СФ (на целых 5 месяцев), нежный пол, конечно же, тоже имелся в наличии, но здесь, в этом чудном городе, казалось – это были женщины совершенно иного племени, чем те, которых он оставил в посёлке, в котором вот уже 10 месяцев как прослужил Колян в качестве НМС подводной лодки. Лодка была дизельной, но учитывая аккуратный росточек Николая, данный факт его вовсе даже и не смущал. Отнюдь, лейтенант в свои 27 лет хорошо знал, что почему-то именно тот нюанс, что был он весьма маленького роста, как раз и позволял ему испытывать небольшие радости с женщинами высокого роста. «Небоскрёбам» нравился этот миниатюрный мужчина. Одетые в синие и зелёные рейтузы поселковые «модели» в тулупах, треухах и с карабинами подмышкой просто млели, когда мимо них к пирсу топал к своей дизелюхе доктор Коля и частенько сами приглашали его к себе до утра – послушать депрессивной тональности мелодии Полярной Ночи. А здесь, в городе, захваченном госпожой Весной, Николай как-то и робел при виде горожанок, ну, скажем, не робел конечно, это уж слишком сильно будет (что ты!), просто… просто, скажем так – он пока сильно приглядывался к местным бабам.
       «Обалденно, — думалось доктору-подводнику, — просто обалденно – какой славный город, какая чудная погода, ну просто до чего же хорошо!!! Да-а-а… май! А что нынче творится на родной Херсонщине, ух! После обучения беру бабки и в отпуск, в Херсон. А пока же и здесь, очень и очень недурно. Пять месяцев впереди и ни одной тётки в тулупе. Хх-ха-а-а!»
       На обед Коля направлялся в кафе под названием «Бригантина», как, впрочем и в любой другой день, благо денежное довольствие ВМФ Советского Союза лейтенанту медслужбы выплачивал регулярно и в количестве таковом, что юный офицер, не имея пока ни полярных надбавок, ни выслуги лет солидной, тем не менее не испытывал никаких неудобств в финансах из-за ежедневных обедов (а частенько и ужинов) в «Бригантине».
       Вот именно возле этого заведения вдруг и произошла пакость. Перед лейтенантскими усами внезапно возникло бледное вытянутое лицо, и сверху до Коли донёсся скрипучий голос:
       — Та-ва-рищ лейтенант! Вы мне ничего не хотите сказать? – молодой каплей с бледно-синеватыми впалыми щеками, немигающее уставился на врача, перегородив ему путь. На щеках еле заметная рыжеватая щетина, серые глаза, в глазах отражаются облака и один пролетающий мимо баклан. Хрустящий офицер медицинской службы точно на стену наткнулся:
       — Не понял?
       — Дознаватель прокуратуры гарнизона капитан-лейтенант Шевелёв, — произнёс обладатель синих щёк, вскидывая руку в военном приветствии. – Вы мне ничего не хотите сказать?
       Да! “O, tempora! O, mores!” Ну не принято было в ту весну отвечать на подобное молниеносным (что теперь стало банальностью и даже хорошим тоном) «Пошёл на х…й!» Стояла последняя советская весна и были совсем другие понятия…
       А мимо проходили женщины, женщины просто и женщины «УХ ТЫ!» Проходили, кстати, и «модели». Бог мой, как он любил эту группу, этот тип, эту номинацию. Он казался себе маленьким бравым барбосиком, прикогтившимся к роскошной колли (и желательно, чтобы на колли были чёрные колготки. Ажурные). Также исправно работал всеми тремя цветами светофор. Жёлтый «Икарус», пыхнув выхлопными газами, по прежнему отправился в столицу Заполярья выполнять маршрут № 105… Но что-то в природе изменилось всё же. Что-то неуловимо ускользало, улетучивалось и из души, и нечто непонятное, нехорошее мгновенно заполняло пустующее место в душе этой самой.
       Перекинув «дипломат» в левую руку, доктор подбросил правую вверх, к виску и, отметив про себя, что перед ним стоит почти что ровесник, гаркнул:
       — Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант!
       — Ну вот, — серые глаза потеряли всякое любопытство к погонам медика, — ну вот и хорошо. Не надо задумываться на службе, лейтенант. Здравия желаю.
       Хлопнул себя по боку чёрной папкой из кожзама и потопал восвояси. А Коля, всё ещё приставив ладонь к правому уху, поднялся по немногим ступенькам ко входу в «Бригантину». Тут он понял, что кушать не хочет. Николай остановился и выудил из кармана военного пальто сигарету «Стюардесса», громыхнул спичками.
       В маленьком посёлке на побережье козыряли только начальнику гарнизона, ну там командиру бригады, опять же, если они не в УАЗике, а рядом или же навстречу. Даже командир подводной лодки, капитан 2 ранга Мотыль Богдан Васильевич, и отец, и царь, и бог для экипажа, даже великий Мотыль не требовал всех этих притопов и прихлопов. Зайдёшь, к примеру, к нему, всесильному с просьбой, так, мол, и так, прошу, значит, разрешения, товарищ командир! А он: «Угу». «Есть необходимость убыть в Мурманск, товарищ командир, семью встречать». Поднимет лицо Мотыль на тебя, глазами выпученными, будто отрыжка застряла где-то, посмотрит, красным носом втянет сырой воздух, да и скажет просто и по-человечески: «Пи…дуй!»
       Нет, всё совсем по-другому на побережье. Люди уважают друг друга, не глядя на звания, должности и т.д. Всё по-простому и интеллигентно. Душа ухмыляется довольно… А тут вот так вот, перед кафе, средь бела дня. Хотя… хотя, какой он белый день? Июнь через пару дней уже, а на улице гадость. Солнце – слепое, тучи висят, словно вонючие клочья, грязные бакланы вопят и всюду толпы мерзких граждан, матросы лопатами по асфальту, как по душе. Бабы эти длинные, ни пройти, ни обойти.
       Это не Херсон. Да, это не Херсон. В Херсоне этот сраный дознаватель услышал бы в свой адрес такое…
       «Да не! – пронеслось в голове у Коли, — на-хер-ра мне это в обеденный мой перерыв!» Он спрыгнул с крылечка кафе и, терзая бедную «стюардессу» абсолютно здоровыми своими зубами, широко шагая, и прямо по лужам кинулся вслед своему обидчику. «Ах ты, куриный потрошок, — взбесился Коля, — в 21 год окончил военное училище, в 26 каплея получил, и ходит с папкой по Североморску, честь выклянчивает. А я после восьмого класса – в медучилище, затем – в деревню на медпункт… А я два года срочную балабасил, затем – пять лет Одесского медицинского (год подготовительный плюс четыре курса), а два года в голодном Горьком на военфаке, затем – почти год на дизелюхе в отдалённом посёлке!.. Одуреть успел от синих рейтузов!» Народ на остановке не обращал внимания на маленького усатого офицерика с медицинской эмблемой на лейтенантских погонах – весна, и мало ли от неё одуревших граждан мечутся туда-сюда…
       Но Коля не метался, он быстро разбил всё пространство перед кафе на квадраты, и теперь методично, как маленькая подлодка в море, искал свою жертву. Но тщетно. «Куриный потрошок» наверняка уже давно пребывал на своей законной жилплощади и, возможно даже, обедал.
       «Вот вам и Ети! Мать вашу ети!», — прошипел Коля и направился к кафе – там на крыльце валялся брошенный им его «дипломат».
       Дверь скрипнула – вышли двое: чудак в гражданке и радостный мичман с блестящими от жира губами. А может, это масло было, или просто слюни. Не удостоив взглядом даже военного врача, направились было мимо, на ходу поправляя одежду. Но только куда уж там!! От утробного рыка Николая оба даже присели:
       — Мичман!!!!!!!… (и т.д.)
       — Я? – обернулся юноша, продолжая всё ещё радоваться чему-то! Товарищ его так и держал во рту сигарету.
       Коля был страшен: заляпанные грязью ботинки, фуражка сбита на затылок, мокрый чёрный чуб из-под козырька, ноздри хотят втянуть в себя город, ну минимум кусок авиагородка , глаза, что твои… нет, лучше не смотреть ему в глаза.
       — Какого х…я лапку не поднял до козырька? Сундук, ты шо (Коля перешёл на южный говор) устав не читал?
       — Читал, но…
       — Заткнись! Я говорю! А ты на меня смотри! И слушай!
       Подошедший тип в гражданке (конечно же – тоже вояка) попытался урезонить возомнившего о себе лейтенанта, но родившись в мыслях, желание там и умерло. Он тоже увидел Колино лицо. Нет, далеко не сраный литер стоял перед ними. Играя желваками, буравил обоих взгляд человека, что называется, вышедшего из Народа. И взгляд этот не обещал ни одного «Сю-сю». Смуглые скулы и ощетинившиеся усы просто гласили молча: «Па-а-р-рву, суки!»
       — Таких весёлых, мичман, как ты, на лодке я в гальюне топил. И, хотя погонов на робах у нас нет, я просто чувствую на нюх таких удачливых по жизни. Я тебя спрашиваю – где, б…дь, твоя честь возле уха? Перед тобой старший по званию и не какой-нибудь сраный урюк-дознаватель чего-то. Я – начальник медслужбы подводной лодки, которая по тебе плачет. Ну, и наш Мотыль.
       — Тащ лейтенант, я только кашне поправлял, не успел, тащ!
       — Свои кашне-мушне и ширинку поправляйте у кают-компании, а не рядом со мной.
       — Есть, тащ. Здравия желаю, тащ! – мичман он и есть мичман, оправдываться он умеет.
       — Вот так! – Коля медленно глубоко вздохнул и сделал выдох.
       — Прошу разрешения, тащ лейтенант!
       — Идите. Идите и не оборачивайтесь!
       O, tempora! O, mores! Ну не принято было в ту весну… Ай! А и ладно!
       Всё же чудно в Североморске в конце мая. Очень много Солнца. О чёрных тяжёлых тучах не может быть и речи. Белые морские птицы на синем небе. Пока ещё за чистотой улиц следят сами военные. Пока ещё есть Советский Союз и есть какие-то понятия. Прошедший накануне дождь умыл Землю, скоро июнь, будет трава и не будет в ней ни бумажных обрывков, ни окурков, ни прочего мусора. Пока всё это так.
       Николай медицинской службы ощутил острый голод и заторопился внутрь «Бригантины». Как хорошо, всё-таки, здесь: тепло, светло, уютно. Подавая гардеробщице пальто и фуражку, через открытые в залу двери Коля узрел столик, за которым одиноко, но величаво восседала (точно «модель») высокая стройная женщина, совсем не похожая на тех, с которыми пришлось скоротать теперь уже ушедшую в небытие свою первую Полярную Ночь.

Июнь 2002 года. Ялта. Ринат Муртазин

Re: Юмор ПОДВОДНИКОВ.

Сообщение Дед1954 » Вс, 18 мар 2018 09:50:31

Всех с наступающим праздником! И не отвлекаясь от важных дел встретим его дружно, через разделившие нас расстояния. Тост после каждого куплета Одни поют, другие выпивают и закусывают потом меняются не прерывая песню
.Шумел старпом
Шумел старпом, оттяжки рвались,
Погрузка нервная была …
Одна торпеда развернулась,
Винтом вперед в отсек ушла.
В ту ночь грузили до утра.
Лишь по утру, они очнулись
И стали думать и гадать,
Как развернуть её в отсеке
И что бы кран не вызывать.
Как не крути ни дать не взять,
Хотели даже разобрать,
Но не нашли ключей в отсеке
И хорошо, что не нашли,
А то бы мы их всех искали
На фоне млечного пути.
Пойдёшь к старпому , он нам скажет,
Где мозги пропили свои?
Куда засунули глаза?
А может он ругать не станет,
Поймет всю сложность бытия…
Пришли к старпому, он их принял.
Не нанеся душевных ран,
Он их поставил,
Поставил в позу египтян.
В обед стоял на пирсе кран.
Шумел старпом, канаты рвались,
Швартовка сложная была.
Одна турбина навернулась
И пирс попортили слегка.
Одна турбина навернулась
И носом стукнулись слегка
А ночка темная была…
Весь день латали пирс кувалдой
И нос присыпали снежком.
(Старпом и шило дал вперед, на шило пожалел)
Но вот покрасить не успели,
Как прилетел с проверкой Флот
Шумел старпом, подметки рвались,
Всю ночь гуляли в РБН,
А по утру, как флаг подняли
В строю стояли, но не все.
Не все смогли найти дорогу
И ночевали кое где.
Смогли собраться лишь к обеду,
Последним Зама привезли.
В неделю раны зализали,
Пока из Двинска не ушли.
Шумел старпом, а волны гнулись,
Взлетая выше козырька…
Одна торпеда утонула
Всю ночь искали до утра.
А по утру нашлась она,
Лежала тихо в аппарате,
А ночка нервная была
Шумел комдив, старпом держался,
Задача сорвана была.
На устраненье дали время,
Совсем не много до утра.
Домой ни кто не собирался,
Ведь ночка тёмная была
Шумел комдив, старпом держался
А ночка долгая была…

Вложения

Юмор подводников.jpg (70.76 КБ) 2400 просмотров

Всех коллекционеров объединяет то, что они съели уже не один пуд соли, только одни с черным хлебом, а другие с черной икрой.