Рассказ в парке мальчик

История про мальчика, который даже во время игры не хотел нарушить свое честное слово. Он с ребятами играл в парке, они поставили его на пост, а потом забыли про него.

Честное слово читать

Мне очень жаль, что я не могу вам сказать, как зовут этого маленького человека, и где он живет, и кто его папа и мама. В потемках я даже не успел как следует разглядеть его лицо. Я только помню, что нос у него был в веснушках и что штанишки у него были коротенькие и держались не на ремешке, а на таких лямочках, которые перекидываются через плечи и застегиваются где-то на животе.
      Как-то летом я зашел в садик, — я не знаю, как он называется, на Васильевском острове, около белой церкви. Была у меня с собой интересная книга, я засиделся, зачитался и не заметил, как наступил вечер.
      Когда в глазах у меня зарябило и читать стало совсем трудно, я за хлопнул книгу, поднялся и пошел к выходу.
      Сад уже опустел, на улицах мелькали огоньки, и где-то за деревьями звенел колокольчик сторожа.
      Я боялся, что сад закроется, и шел очень быстро. Вдруг я остановился. Мне послышалось, что где-то в стороне, за кустами, кто-то плачет.
      Я свернул на боковую дорожку — там белел в темноте небольшой каменный домик, какие бывают во всех городских садах; какая-то будка или сторожка. А около ее стены стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив голову, громко и безутешно плакал.
      Я подошел и окликнул его:
      — Эй, что с тобой, мальчик?

      Он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голому, посмотрел на меня и сказал:
      — Ничего.
      — Как это ничего? Тебя кто обидел?
      — Никто.
      — Так чего ж ты плачешь?
      Ему еще трудно было говорить, он еще не проглотил всех слез, еще всхлипывал, икал, шмыгал носом.
      — Давай пошли, — сказал я ему. — Смотри, уже поздно, уже сад закрывается.
      И я хотел взять мальчика за руку. Но мальчик поспешно отдернул руку и сказал:
      — Не могу.
      — Что не можешь?
      — Идти не могу.
      — Как? Почему? Что с тобой?
      — Ничего, — сказал мальчик.
      — Ты что — нездоров?
      — Нет, — сказал он, — здоров.
      — Так почему ж ты идти не можешь?
      — Я — часовой, — сказал он.
      — Как часовой? Какой часовой?
      — Ну, что вы — не понимаете? Мы играем.
      — Да с кем же ты играешь?
      Мальчик помолчал, вздохнул и сказал:
      — Не знаю.
      Тут я, признаться, подумал, что, наверно, мальчик все-таки болен и что у него голова не в порядке.
      — Послушай, — сказал я ему. — Что ты говоришь? Как же это так? Играешь и не знаешь — с кем?

      — Да, — сказал мальчик. — Не знаю. Я на скамейке сидел, а тут какие-то большие ребята подходят и говорят: «Хочешь играть в войну?» Я говорю: «Хочу». Стали играть, мне говорят: «Ты сержант». Один большой мальчик… он маршал был… он привел меня сюда и говорит: «Тут у нас пороховой склад — в этой будке. А ты будешь часовой… Стой здесь, пока я тебя не сменю». Я говорю: «Хорошо». А он говорит: «Дай честное слово, что не уйдешь».
      — Ну?
      — Ну, я и сказал: «Честное слово — не уйду».
      — Ну и что?
      — Ну и вот. Стою-стою, а они не идут.
      — Так, — улыбнулся я. — А давно они тебя сюда поставили?
      — Еще светло было.
      — Так где же они?
      Мальчик опять тяжело вздохнул и сказал:
      — Я думаю, — они ушли.
      — Как ушли?
      — Забыли.
      — Так чего ж ты тогда стоишь?
      — Я честное слово сказал…
      Я уже хотел засмеяться, но потом спохватился и подумал, что смешного тут ничего нет и что мальчик совершенно прав. Если дал честное слово, так надо стоять, что бы ни случилось — хоть лопни. А игра это или не игра — все равно.
      — Вот так история получилась! — сказал я ему. — Что же ты будешь делать?
      — Не знаю, — сказал мальчик и опять заплакал.

      Мне очень хотелось ему как-нибудь помочь. Но что я мог сделать? Идти искать этих глупых мальчишек, которые поставили его на караул взяли с него честное слово, а сами убежали домой? Да где ж их сейчас найдешь, этих мальчишек?..
      Они уже небось поужинали и спать легли, и десятые сны видят.
      А человек на часах стоит. В темноте. И голодный небось…
      — Ты, наверно, есть хочешь? — спросил я у него.
      — Да, — сказал он, — хочу.
      — Ну, вот что, — сказал я, подумав. — Ты беги домой, поужинай, а я пока за тебя постою тут.
      — Да, — сказал мальчик. — А это можно разве?
      — Почему же нельзя?
      — Вы же не военный.
      Я почесал затылок и сказал:
      — Правильно. Ничего не выйдет. Я даже не могу тебя снять с караула. Это может сделать только военный, только начальник…
      И тут мне вдруг в голову пришла счастливая мысль. Я подумал, что если освободить мальчика от честного слова, снять его с караула может только военный, так в чем же дело? Надо, значит, идти искать военного.
      Я ничего не сказал мальчику, только сказал: «Подожди минутку», — а сам, не теряя времени, побежал к выходу…

      Ворота еще не были закрыты, еще сторож ходил где-то в самых дальних уголках сада и дозванивал там в свой колокольчик.
      Я стал у ворот и долго поджидал, не пройдет ли мимо какой-нибудь лейтенант или хотя бы рядовой красноармеец. Но, как назло, ни один военный не показывался на улице. Вот было мелькнули на другой стороне улицы какие-то черные шинели, я обрадовался, подумал, что это военные моряки, перебежал улицу и увидел, что это не моряки, а мальчишки-ремесленники. Прошел высокий железнодорожник в очень красивой шинели с зелеными нашивками. Но и железнодорожник с его замечательной шинелью мне тоже был в эту минуту ни к чему.

      Я уже хотел несолоно хлебавши возвращаться в сад, как вдруг увидел — за углом, на трамвайной остановке — защитную командирскую фуражку с синим кавалерийским околышем. Кажется, еще никогда в жизни я так не радовался, как обрадовался в эту минуту. Сломя голову я побежал к остановке. И вдруг, не успел добежать, вижу — к остановке подходит трамвай, и командир, молодой кавалерийский майор, вместе с остальной публикой собирается протискиваться в вагон.
      Запыхавшись, я подбежал к нему, схватил за руку и закричал:
      — Товарищ майор! Минуточку! Подождите! Товарищ майор!
      Он оглянулся, с удивлением на меня посмотрел и сказал:
      — В чем дело?
      — Видите ли, в чем дело, — сказал я. — Тут, в саду, около каменной будки, на часах стоит мальчик… Он не может уйти, он дал честное слово… Он очень маленький… Он плачет…
      Командир захлопал глазами и посмотрел на меня с испугом. Наверное, он тоже подумал, что я болен и что у меня голова не в порядке.
      — При чем же тут я? — сказал он.
      Трамвай его ушел, и он смотрел на меня очень сердито.
      Но когда я немножко подробнее объяснил ему, в чем дело, он не стал раздумывать, а сразу сказал:
      — Идемте, идемте. Конечно. Что же вы мне сразу не сказали?
      Когда мы подошли к саду, сторож как раз вешал на воротах замок. Я попросил его несколько минут подождать, сказал, что в саду у меня остался мальчик, и мы с майором побежали в глубину сада.
      В темноте мы с трудом отыскали белый домик. Мальчик стоял на том же месте, где я его оставил, и опять — но на этот раз очень тихо — плакал. Я окликнул его. Он обрадовался, даже вскрикнул от радости, а я сказал:
      — Ну, вот, я привел начальника.
      Увидев командира, мальчик как-то весь выпрямился, вытянулся и стал на несколько сантиметров выше.
      — Товарищ караульный, — сказал командир. — Какое вы носите звание?
      — Я — сержант, — сказал мальчик.
      — Товарищ сержант, приказываю оставить вверенный вам пост.
      Мальчик помолчал, посопел носом и сказал:
      — А у вас какое звание? Я не вижу, сколько у вас звездочек…
      — Я — майор, — сказал командир.

      И тогда мальчик приложил руку к широкому козырьку своей серенькой кепки и сказал:
      — Есть, товарищ майор. Приказано оставить пост.
      И сказал это он так звонко и так ловко, что мы оба не выдержали и расхохотались.
      И мальчик тоже весело и с облегчением засмеялся.
      Не успели мы втроем выйти из сада, как за нами хлопнули ворота и сторож несколько раз повернул в скважине ключ.
      Майор протянул мальчику руку.

      — Молодец, товарищ сержант, — сказал он. — Из тебя выйдет настоящий воин. До свидания.
      Мальчик что-то пробормотал и сказал: «До свиданья».
      А майор отдал нам обоим честь и, увидев, что опять подходит его трамвай, побежал к остановке.
      Я тоже попрощался с мальчиком и пожал ему руку.
      — Может быть, тебя проводить? — спросил я у него.
      — Нет, я близко живу. Я не боюсь, — сказал мальчик.
      Я посмотрел на его маленький веснушчатый нос и подумал, что ему, действительно, нечего бояться. Мальчик, у которого такая сильная воля и такое крепкое слово, не испугается темноты, не испугается хулиганов, не испугается и более страшных вещей.
      А когда он вырастет… Еще не известно, кем он будет, когда вырастет, но кем бы он ни был, можно ручаться, что это будет настоящий человек.
      Я подумал так, и мне стало очень приятно, что я познакомился с этим мальчиком.
      И я еще раз крепко и с удовольствием пожал ему руку.

(Илл. Леоновой Н.)

Мы продолжаем популярную серию публикаций «Лучшие книги для детей». Если вас интересует ответ на вопрос «что читать детям?» и есть необходимость вспомнить классические, но забытые в бешеном ритме современной жизни детские произведения — этот раздел для вас!

* * *

Леонид Пантелеев умел писать о детях и для детей. Его с удовольствием читало — и читает! не одно поколение ребят. Бывший беспризорник ШКИД, много испытавший в жизни, талантливый писатель — кто, как не он, понимал и мог написать о детях самое главное?

Рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово» повествует о мальчике, который стоял на посту «понарошку». Дав обещание своим приятелям стоять на посту в темном парке, он честно следовал своему слову, несмотря на подступающую ночь. Забыв о игре, оказавшейся на поверку не такой простой как кажется, ребята забыли и о своем товарище — и разбежались по домам. А мальчик остался на посту, выполняя свое обещание, подкрепленное честным словом, нарушить которое означало для него пойти против своей совести.

Маленькому мальчику одному в темном парке, разумеется, было страшно и одиноко. Однако, дав честное слово, он твердо знал одно – «надо стоять, что бы ни случилось — хоть дождь, ,хоть град». Быть часовым, охраняющим «пороховой склад» — ответственное задание. Покинуть же пост без разрешения командира нельзя никак. И даже случайный прохожий, заметивший одинокого юного часового, не смог помешать ему покинуть пост. Лишь благодаря тому, что уже к самому закрытию парка рядом проходил кавалерийский майор, сумевший отменить игровой приказ, маленький часовой смог честно отправиться домой, не нарушив данного им слова.

Этот рассказ следует прочесть каждому ребенку, неважно, мальчику или девочке, для того чтобы дать возможность стать лучше, честнее, чтобы глубже чувствовать, где грань между плохим и хорошим.

Рассказы Леонида Пантелеева — как эхо из того недосягаемого пространства, где люди по-настоящему заботятся о внутренней чистоте, а не о внешнем богатстве. А это актуально всегда.

Когда я только-только приоткрыл глаза и замотался в теплое одеяло, прикрывая замерзший участок кожи от того, что форточка открыта, на часах уже было одиннадцать утра. Казалось бы, так как был выходной, спешить было некуда, но мой временный «родитель» ушел по делам, правда, перед сном пообещал, что придет к обеду.

— Когда в твоем понимании обед?

— Хм, ну, когда я все сделаю и проголодаюсь, я тебе позвоню, и чтобы к моему приходу все было готово.

Я ответил молчаливым кивком и со спокойной душой лег спать, только вот сейчас моей душе было неспокойно: а по каким таким делам он мог уйти в выходной?

Утро я провел лениво – медленно позавтракал, неспешно причесался, сменил пижаму на более-менее приличную одежду. Телефон назойливо зазвонил где-то в час дня. Бархатный низкий голос, как мы и договаривались, предупредил, что хозяин этого самого бархатного голоса скоро будет дома, так что я, его «ребенок», должен что-нибудь придумать на обед, желательно, съедобное, и еще желательнее, вкусное.

И вот, он на пороге. Высокий, статный, с легкой улыбкой на губах – что же еще нужно видеть, чтобы чувствовать себя счастливым? Ну, по крайней мере мне – ничего больше, лишь его карие глаза, мужественный силуэт и широкие крепкие плечи. На них действительно можно держать горы, чтобы потом их сдвигать. Мой взор встречается с его взором – таким спокойным, но в то же время и жарким – я не задаю лишних вопросов, а просто вжимаюсь в его крепкий стан, как только он снимает осеннее пальто, хотя на улице самый разгар зимы. Мои губы прижались к его холодной и с мороза красной недобритой щеке, а руки ласково обняли шею. Мы пошли на кухню.

Легкий звон железных столовых приборов. Плещущийся звук вина в бокалах. Обычный воскресный обед, казалось бы, игривые взгляды друг на друга, знакомые запахи кожи и привычной еды.

***

Спокойно сидя на диване, я поглядывал на то, с каким увлечением он смотрит программу про автомобили. Я улавливал знакомые фразы, слова.

— Так ты вроде ее уже видел?

— Нет, я смотрел только начало. Иди сюда,- так же спокойно он подозвал меня к себе, и я подполз ближе, уложив свои ноги на его.

— Так все-таки, куда это ты ходил? Мне же интересно. Может ты там с любовницей какой встречался, а я не знаю таких пикантно-острых подробностей из твоей жизни.

— Ой зря ты так много говоришь, ой зря. По губам бы тебе надавать, да выпороть, хорошенько причем. Будешь хорошим мальчиком – узнаешь, — он настолько коварно улыбнулся, что по моей коже словно бы прошелся острый ток, словно бы меня ударила сильнейшая молния.

— И как же ведут себя хорошие мальчики, а, папочка?

— Наверное, моего плохого мальчика уже не исправит ничего,- тут последовал тяжелый вздох,- ну, разве что я тебя исправлю.

Разве вино может так резко ударить в голову? Хотя, может оно только сейчас и подействовало. Оно ударило не только в голову – оно стало проситься наружу, так что я осторожно поднялся, правда, почувствовал крепкую хватку родной руки у себя на запястье.

— Куда это ты собрался, малыш? – последнее слово прозвучало с особенной интонацией, так что его даже бы стоило выделить курсивом.

— Как – куда? Папочка не отпустит сыночка пописать?

— Потерпи еще самую малость,- властная рука разместилась у меня на ягодице, так что мне пришлось снова лечь на место.

С каждой минутой давление в моем мочевом пузыре росло, и я то и дело дергал его за руку и спрашивал, когда же можно будет пойти и облегчиться. Мой «отец» все так же загадочно молчал и улыбался. «А что, если совсем немного «спустить» в штаны? Никто же кроме меня не узнает, правда?». Вскоре я слегка расслабился, все так же невозмутимо глядя в глаза вальяжному папочке. Между ног резко стало очень влажно и мокро, послышался журчащий звук, безумно тихий и еле слышный. Я не мог остановиться – жидкости внутри скопилось очень много, так что влажное пятно на домашних штанах росло и росло, а подо мной образовалась большая и пока еще теплая лужа.

— Ах, ты совсем как маленький,- его рука легла на мой пах, ощупывая, как там влажно. Он провел ею ниже, а я слегка подвинулся и раздался хлюпающий звук,- наверное, ты еще слишком маленький, чтобы носить трусики, как взрослый мальчик,- папочка выдохнул мне на ухо, а затем наклонил голову чуть ниже, обдавая мою шею горячим дыханием,-Ромочка сам напросился на это, правда?

Я так и остался лежать в собственной луже в постели, пока папочка не принес кое-что для меня. На его лице заиграла широкая улыбка, а я не мог разобрать, то ли хищная она, то ли удовлетворенная, то ли вовсе заботливая.

Умелые руки стянули с меня мокрые насквозь штаны, затем стянули ну уж совершенно мокрые трусы и коснулись члена. На моих щеках расцветал розовый румянец, а на члене я резко почувствовал холод влажной салфетки. Папочка ко мне наклонился и глядел прямо в мои бесстыжие глаза, пока протирал меня всего там, внизу. А затем он задрал мои ноги вверх, придерживая их одной рукой наклонился, касаясь губами моего члена, а затем влажным языком. С моих губ слетел стон, поэтому папочка решил прекратить, ведь меня же нужно наказывать за мокрые штанишки, а не ублажать, так ведь? И он взял баночку с детской присыпкой, которая по внешнему виду больше напоминала сахарную пудру на моей мягкой заднице, а затем, перед тем как застегнуть подгузник прямо на мне, он коснулся губами моего уха, тяжело подышал, видимо, от накатывающего возбуждения, а затем только уже и застегнул липучки.

— Сыночек теперь будет совсем, как маленький,- его нежный голос звучал прямо у меня над краснеющим от стыда ухом.

***

Через час, а может и полтора совместного ничегонеделания, я попросился в туалет.

— Папочка, мне нужно по-большому, — я просил меня отпустить, преодолевая смущение и дикий стыд.

— Ромочка, ну ты же совсем маленький, так зачем отлучаться? – он усмехнулся и потрогал мой пах сквозь небольшой барьер, ощущая, как я потихоньку возбуждаюсь.

— Я не хочу под себя, я хочу, как взрослый!

— Ну разве что можешь пойти на горшочек,- папочка указал взглядом на стоящий в углу настоящий детский горшок. Так вот, за чем он ходил «по делам». Он усмехнулся все так же по-дьявольски пошло,- выбирай, мой малыш.

Я решил сдерживать свое желание до последнего, пока меня самого не пустят в туалет, глядя в мои умоляющие глаза. Но папочка, наверное, считал по-другому, так что он медленно ушел в ванную комнату и пришел с маленьким кусочком хозяйственного мыла в руке.

— Сынок, иди-ка сюда,- и я послушно подошел.

Меня уложили на постель, а мои ноги опять подняли вверх и сжали, предварительно расстегнув на мне подгузник. Я беспомощно лежал, как самый настоящий ребенок, пока внутрь меня осторожно вводили это злосчастное хозяйственное мыло. В попке стало неистово печь, так что я сразу же понял, зачем папочка это сделал. Он лежал рядом и наблюдал за тем, как я кладу одну руку на живот, который крутило от сильных позывов, а вторую себе на задницу, пытаясь хоть как-то перетерпеть неприятные ощущения. Я больше не смог терпеть, и случилось то, чего так хотел папочка – я расслабился и перестал сдерживаться, а небольшой бугорок у меня на заднице был даже виден и явно ощущаем. Когда он ощупывал меня сзади, мне казалось, что я сгорю от стыда.

***

После целой недели жизни, как ребенок, я очень даже привык к такому положению. Папочка кормил меня с ложечки, подмывал меня и укладывал днем спать.

— Ромочка, ты уже взрослый мальчик,- его слова прогремели словно гром, а небо было таким безоблачным,- пора бы тебя приучить к горшку. Ты знаешь, что это значит? Ты же сейчас сухой, да? – рука привычно ощупала меня со всех сторон, и я кивнул,- тогда, я одену на тебя удобные трусики, а как только тебе понадобиться пи-пи, ты сразу же попросишься на горшочек.

От таких слащавых слов между ног в один миг почувствовалось напряжение, так что папочка снял с меня мой признак того, что я маленький беспомощный мальчик, поводил своей умелой рукой по моему члену и яичкам, а затем одел на меня детские трусики из очень приятной ткани. Затем, он натянул на мои ноги теплые колготки и заставил ходить по квартире так. Ну точно, как детсадовец.

Мне было очень стыдно проситься на горшок, это было ново и непривычно, так что первый конфуз случился очень скоро, ко всему прочему, мой организм был еще очень расслабленным, ведь целую неделю я мог не терпеть и ходить «под себя» в любом месте и в любом положении. Голубые мальчишечьи колготки намокли, и между ног и ниже все было темно-синим. Я знал, что папочка будет меня ругать.

— Ромочка, ты же знаешь, как неприятно ходить мокрым, а как это некрасиво? – его рука взяла мою, и папочка потащил меня к зеркалу, где я мог посмотреть на себя во весь рост,- только маленькие мальчики мочат и пачкают штанишки, но ты же уже большой,- он стоял позади меня и водил своей горячей рукой по всему моему телу, остановившись между ног и сжав мой пах, а затем вернувшись к заднице и там вдоволь играясь с моими ягодицами.

— А можно я сниму колготки сейчас? Папочка, я правда так больше не буду, я буду проситься на горшочек…

— Ну нет, ты должен немного походить мокрым, ты же должен подумать над своим поведением, правда, сынок?

Я ничего не ответил. Это было немного по-родительски жестоко по отношению к ребенку, а потому я свел брови к переносице и отошел от зеркала. Почти полдня прошло с того момента, как я описался, так и не попросившись на горшок. Живот предательски крутило, но я не смог долго держаться, а потому, присевши прямо посреди комнаты, я стал пачкать и так мокрые и грязные колготки.

— Ромочка, какой же ты плохой и непослушный мальчик,- он меня шлепнул по попке, а затем сказал сесть на стул, чтобы почувствовать, как же неприятно сидеть с кучей в штанишках.

— Не нравится, правда? А привстань, сыночек,- папочка взял мою руку и потянул к себе, чтобы я встал,- давай позанимаемся зарядкой? Давай, раз-два,- он стал приседать, а мне ничего не оставалось, как повторять за папочкой движения. Было до безумия стыдно и неприятно, я правда был таким маленьким и непослушным сыночком.

— Папочка,- я тихо сказал ему на ушко и вздохнул,- я хочу по-маленькому. Можно мне на горшочек? Можно, а?

— Хорошо, я тебя отведу,- папочка взял мою руку и отвел меня к заветному атрибуту детства. Я стоял ровно, а он снимал с меня грязные и мокрые насквозь колготки вместе с трусиками. Когда я нацелился, чтобы пописать прямо так, стоя, папочка покачал головой.

Наконец, я сел на горшок, и стал писать, слыша, как струя бьется о его дно.

— Послушный мальчик,- папочка это тихо сказал, целуя меня в макушку. Он гордился мной сейчас, я знаю.