Рассказ в общей бане

«Караул». Девчонки в бане

СЮЖЕТЫ, ОПИСЫВАЕМЫЕ В ДАННОМ РАСССКАЗЕ, ПЛОД ВООБРАЖЕНИЯ АВТОРА И ПОХОЖИЕ СОБЫТИЯ ПРОИСХОДЯЩИЕ ГДЕ ЛИБО, ЯВЛЯЮТСЯ ПРОСТЫМ СОВПАДЕНИЕМ

Опишу одно из посещений бани, которое запомнилось мне. Надо сказать, что уборщицы присутствовали практически во всех банях, где доводилось бывать. Но здесь я с друзьями попал в царство CFNM (тогда правда, этого названия ещё не знали).

Сразу бросилось в глаза, что в мужском отделении две уборщицы. Оказалось, что вторая из женского отделения, но почти всегда в мужском. Изредка, правда, наведывается в женское, протереть минут за десять пол и обратно. Но в мужском без дела не сидит. Её коллега, за право лицезреть голых мужиков, заставляет её мыть полы и в мужском отделении. Бедняга (или счастливица) работает добросовестно и присутствует между нами постоянно, вытирая ещё и шкафы с окнами. Но скорее всего это новенькая, которая ещё не насмотрелась на голые мужские телеса. А так хозяйка отделения даже не постреливает глазами. Давно привыкла.

Мылись и парились, отдыхая потом на лавках, мы долго. За это время в отделение заходила опрятно и со вкусом одетая дама, как потом выяснилось это заведующая баней и о чём-то беседовала с уборщицами. Ещё её подозвали, попивающие пивко, мужики и о чём-то долго ей «жаловались». Мадам начальница охотно отвечала на вопросы и даже присела рядом, на сухую лавку.

В это время зашла другая дама и направилась, было, к хозяйке отделения, но увидев заведующую, которая в это время смеялась с мужиками от какой-то шутки, быстро удалилась.

Ещё через минутку открылась хозяйственная дверь с другой стороны от входа и вошли две полностью одетые женщины, дело было ранней весной, с сумками, из которых выглядывали банные принадлежности и спокойно пошли по проходу, бросая взгляды по мужикам. Заведующая подскочила и начала отчитывать их и провожать до выхода. В дверях одна из тёток сказала, что самой то можно, а тут выталкивает.

Выставив тёток, заведующая вернулась и строго наказала уборщице, из женского, что дверь надо закрывать на ключ, а то, если не согласна, то и там работы хватает. Между отделениями был хозяйственный коридор с подсобками, им и пользовались самые смелые посетительницы, естественно с согласия хозяек, иже уборщиц.

Когда заведующая ушла, появилась сбежавшая дама и посетовав на заведующую, не дающую шага ступнуть, увлеклась беседой с техничками.

Минут через десять в отделение вошла девочка, среднего школьного возраста и смело направилась к банным работницам. Оказалась она дочкой дамы, зашедшей в отделение ранее. Девочка начала что-то распрашивать у мамы, а уборщицы радостно приняли её и поинтересовались, как дела в школе и на музыке. Та охотно отвечала, а мама гладила её по голове. Дверь приоткрылась и другая девочка позвала подругу. Та показала рукой, что сейчас и продолжала беседу, а подруга ждала в, приоткрытых, дверях. В это время мы пошли в парилку, а когда вышли, девочка, с подружкой, спокойно пили, за столом, чай с пирожным. Один из нас, в сторонке, сказал уборщице, что девчонки в раздевалке, это слишком, но та успокоила. Мама мол, за ключом пошла, от квартиры, девочка свой забыла, когда в школу шла и вернуться не смогла. Дверь захлопнулась. Мол пусть погреются девочки. Малявы, правда, успели ещё по стакану выпить и по пирожному слопать, пока маманька принесла ключ. Но, что-то задержало их. Они рыскали в портфелях, доставая, то книжки, то тетрадки. Наконец нашли и маманька долго объясняла им, что-то. Мы же попросили у моложавой уборщицы чайку и та, вежливо согласившись, пошла заваривать его. А девчонки записали в тетрадки пояснения мамы, а это было, что-то по урокам и живо откликнулись на просьбу технички, а именно, поднесли нам, на подносе заварник с чашками и отдельно чайник.  Мы, видать так понравились банным работницам, что удостоились и домашнего пирожного. Девчонки на нашу благодарность ответили: «Пожалуйста. Кушайте на здоровье» и отправились, снова за стол. Что интересно, они не шалили, не смеялись, а на посетителей посматривали как бы вскользь и не навязчиво, поэтому и неудобств от них, совсем, не ощущалось. Потом они, с добродушными улыбками забрали, у нас, посуду и, вскоре, засобирались домой.

После девчонок, которые, мило улыбнувшись нам, неохотно покинули отделение, его посетила женщина из гардероба. За ней пришла другая и поболтав с техничками, они ретировались. Приходила парикмахерша и походив по отделению, напомнила, что сегодня, у неё, короткий день и что бы желающие постричься, поторопились. Буфетчица несколько раз приносила пивко. Три (!?) разные женщины заглянули поздороваться с уборщицами и каждая посетовала на то, что закрыта хозяйственная дверь и ей пришлось обходить. Одна весёлая женщина зашла, извинилась и сказала, что её муж забыл здесь пакет, а сам возвращаться не захотел. А там мочалка хорошая полотенце и шампунь дорогая. Они с уборщицей пошли искать, но пакетов было много. Пришлось спрашивать у мужиков. Дама, искренне, извинялась, но глаза не прятала и смело рассматривала мужские достоинства. При этом, она, смело, заводила беседы с посетителями, которые охотно отвечали ей. Пару раз, она, даже присаживалась рядом с ними, до того «животрепещущие темы» рассматривались. Самое интересное, что пакет всё-таки нашёлся и она долго благодарила работниц бани, переходя на разговор о том, о сём. Дама, им так понравилась, что её угостили и чайком и та, сняв куртку и шапочку, долго ещё сидела с ними за столом, рассказывая всякие житейские истории. Когда дама засобиралась, уборщицы, пригласили её заходить ещё, так сказать, на чаёк.

Рассмешила всех тётка, которая открыла дверь и заглянув, позвала своего Петю, сославшись, что она давно помылась, надоело уже ждать и давай в общем побыстрей. Она, стояла и ожидала, пока её Петя, не вышел из-за шкафов и не сказал, что бы не выпендривалась, а закрыла дверь и пошла скучать дальше, в машину.

Наконец, когда мы уже одевались, в сопровождении слесаря пришла молодая, интересная женщина, с большой тетрадью и давай, что-то в неё записывать, при этом проверяя состояние огнетушителей, розеток, выключателей и надписей на стенах и шкафах. Она, смело, ходила между мужиками и делала некоторым замечания за не аккуратно уложенную одежду и моющие средства. Наверное они, тоже, являлись предметами повышенной пожарной и электрической опасности. Как сказала техничка, это ответственная за технику безопасности банно-прачечного комбината.

Когда мы уходили, уборщица широко улыбнулась и пригласила нас посетить их баню ещё и не раз.

P.S. Спрашивали какая была самая молодая представительница слабого пола, в бане.

Ну самыми молодыми были девчонки-школьницы. Кстати одна девчонка, у которой мама работала в бане, была совсем своей, в мужском отделении. В смысле, не пялилась и проявляла минимум внимания на голых мужиков. Видно, что она, под различными предлогами, посещала баню уже много раз. Привыкла. Да и мама, вводный инструктаж видать, провела. Вторая же девочка, была скорее одной из подружек, которая напросилась на посещение у первой девчонки. Я позже, когда малявы ушли, спросил у уборщицы, той что помоложе, часто ли они бывают здесь. Пару раз в неделю точно, ответила та и добавила, что одна дочка их работницы, а подружка так иногда с ней заскакивает. Ещё сказала, что если малява, без подружки приходит, то бывает маму ждёт, до закрытия бани. Так и сидит здесь, уроки делает, кроссворды разгадывает или нам, по мелочам помогает. Вот, иногда, чай желающим разносит, как вам сегодня. Да и не мешает она ни кому. Ещё ни кто не жаловался. Даже заведующая замечаний не делает.

Старшей уборщице, из мужского отделения, было, где-то больше пятидесяти. А из женского отделения, где-то тридцать пять. Две женщины успевшие пройти через мужское отделение, пока дверь не закрыли на ключ, были явно пенсионерками. Остальные же женщины в районе сорока.

Кстати. Парикмахерша, которая торопила, посетителей, спокойно занималась у себя в кабинете, когда мы уходили, а времени прошло прилично. Что, только не придумывают женщины, что бы попасть в мужское отделение.

Запомнилась специалист по технике безопасности с БПК. Это была молодая женщина, лет двадцати пяти. Строгая и серьёзная. Казалось её совсем не беспокоит присутствие голых мужиков. Я присмотрелся за нею. Когда та делала записи в журнале, то всё же подымала глаза и рассматривала голую публику. Она часто, как сказала мне та же уборщица, намного чаще, чем по графику, наведывается в отделение. В женском, её реже видно. Тут строго по графику и то, не всегда. А ещё, случается, за столом уборщиц, после проверки, документацию подгоняет. Бывает и по часу и более. Но сегодня, не задержалась.

Ещё уборщица добавила, что обычно закрывает дверь в женскую, когда сюда приходит мыть полы, а сегодня «забыла». Заведующая поправила. Да и надоели типа, пропусти, да пропусти. Тут и своих (!?) хватает. К своим она относила, видать, всех работниц бани, их дочек и своих подружек.
К сожалению, в ту баню, мы больше не попали. Командировка кончилась.

Денис Донгар

Подобные рассказы ещё будут…

В баньке на даче совместно с тетушками

Хочу рассказать что со мной приключилось несколько лет назад, когда Я сдал школьные экзамены за 9 класс. Меня пригласила одноклассница Марина к себе на дачу отметить окончание учебного года. Я согласился, так как было скучно, а там я надеялся развлечься. Когда я приехал на дачу, оказалось что там еще находятся 4 мо-их одноклассницы: Яна, Аня, Людмила и Настя, которых она тоже пригласила, так как они были её подружки.

Родители Марины уехали в город оставив нас одних. Так как было жарко хоть и было начала июня Мы всей компанией решили пойти на речку искупаться. Девчонки разделись и пошли купаться, я же остался на берегу караулить вещи. Когда девчонки искупались я пошел поплавать. Затем мы все стали загорать на берегу, играя в карты. Я при этом вглядывался в стройные фигурки девчонок в купальниках представляя их без них. Но это были всего лишь мысли. Затем мы пошли на дачу.

Вечером Марина сказала, что приготовила баню, чтобы можно было по-мыться. Девчонки стали о чем-то совещаться. Я же стал готовиться идти в баню, когда девчонки закончат мыться. Внезапно Марина сказала мне: Пойдем в баню вместе с нами! Я спросил что она имеет в виду. Она сказала, что они посовещавшись решили предложит мне помыться вместе с ними в голом виде.

Мы заметили как ты нас разглядывал на пляже, так вот это твой шанс увидеть нас пятерых голенькими. Я сказал что надо подумать. Она сказала — докажи нам, что ты нормальной ориентации, а то парни из класса а их было еще 6 считают тебя голубым они то уже все занимались сексом с девчонками. Мы так не думаем вот и решили тебя проверить. Я решил согласиться, так как другого шанса увидеть столько девчонок голыми уж точнее не предвидится. Я сказал что согласен. Когда баня нагрелась девчонки стали собираться мыться сказав мне, что она зайдут первыми а потом меня позовут. Они зашли в пред-банник и стали раздеваться, было слышно, что они с шумом вошли в баню.

А затем зашел в предбанник и тоже стал раздеваться. Не успел я раздеться до трусов как дверь бани приоткрылась, выглянула голова Марины которая сказала: Снимай трусы и заходи. Я решительно снял плавки и зашел в баню. И оторопел – Моим глазам предстало 5 полностью голых девочек. Которые во всю стали разглядывать мою письку, которая тут же поднялась. Я тоже откровенно начал разглядывать их прелести. У всех были хорошо развитые титьки, а между ног густая растительность. Марина сказала мне разглядывай нас сколько хочешь, а когда наразглядываешься, и твоя писька опуститься тебя ждет сюрприз.

Они стали просить меня побить их веником, что я стал делать с большим удовольствием разглядывая их титьки и лобки. Девчонки сначала слегла смущались быть при мне голыми, но потом смущение исчезло. Через минут 40 моя писька действительно опустилась. Девчонки это заметили и Марина сказала: У нас к тебе деликатный вопрос? Разрешишь ли ты нам потрогать твои половые органы? Меня хватила дрожь. О она продолжила: Мы предлагаем тебе пощупать наши титьки и лобочки,

Рассказ про баню зимой с женщиной

. Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.

Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.

Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена –лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.

Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.

Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.

Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.

— Путана, путана, путана! — гремело и завывало в бору.— Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?

Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.
У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим.

Он видел, как к бане спустилась веселая компания. Впереди грузно шел директор их леспромхоза, следом, оступаясь с пробитой тропы в снег и взвизгивая, шли три длинноногие девицы, за ними еще какие-то крупные, породистые мужики. Скоро баня запыхала паром.

Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.

Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.

Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.
От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.

Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание.

В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.

Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.

Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.

А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!

Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.

. Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:

«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»

Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.

Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.

Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.

Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.

Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.

Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:

— Марго! — крикнул он повелительно.— Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.
— Маля! — повторил он настойчиво,— Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.

Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.

Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.

— Не надо! — сказал он деревянным голосом.— Тут глубоко. Девица подняла голову.
— Ты кто? — спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.
— Мишка,— сказал он волнуясь.
— Ты местный?
— Живу тут. В лесу,— все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.
— А я Марго. Или Маля. Путана.
— Это, стриптизерша, что ли?
-Да нет. Путана.

Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана — это фамилия девицы.

-Ты, это, не стой коленками на льду-то,— предупредил Мишка.— А то простудишься.

Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.

— Слышишь, Мишка,— сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.— Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.
И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.

— У меня замерзли ноги,— сказала она.— Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени
Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.

— Пойдем,— скоро сказала она.— Уведи меня отсюда скорее.

— Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.
Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.

Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.
Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.

Дачная баня

Я разомлела в тепле и задремала вполглаза. Горячая доска перестала жечь спину. Не хотелось даже потягиваться. В ногах на полке стоял чайник; вода в нем исходила паром. Лень было сесть и удовлетворить любопытство — кипит или нет?

В парную без стука вошел Саша с обмотанным простыней торсом, с двумя вениками в одной руке и с кружкой в другой.
— Ойк! — вякнула я и резво перевернулась на живот.
Горячий воздух от быстрого движения обжег колени. Я осторожно поправила войлочную шапку и стала украдкой наблюдать за Сашей из-за плеча, из-под полусомкнутых ресниц. Парень оказался хорошо сложенным, в теле, с курчавыми волосами на груди и животе. Мои губы бессовестно растянулись в улыбке, и я спрятала лицо.
— Ну, как? А, Иринка? — поинтересовался Саша.
— Бить будешь? — лукаво спросила я, приподняв голову.
— А ты как думала?

Саша надел грубо пошитые варежки, налил из кружки квасу в ковш с водой и плеснул в отверстие наверху печи. Прозрачный пар с резким шумом рванулся вверх и в стороны, обдал меня жаркой волной. Маленькую парную заполнил дразнящий запах хлеба. Саша легонько похлопывал меня двумя вениками, помахивал ими, гоняя вокруг меня горячий хлебный дух. Безобидные похлопывания становились крепче и настойчивее, воздух обжигал ноздри, дышать стало тяжело. Я запросила пощады.
— Лежи, — приказал мой мучитель.
— Я. Ох. Ох.
Я стонала, не в силах произнести ни слова. Хозяин снова поддал пару.
— Переворачивайся, — сказал он.
— У!
— Переворачивайся, кому сказал!
Это был приказ. Я послушно перевернулась на спину и прикрыла соски ладонями, не потому, что стеснялась — мне уже было безразлично — а потому что их невыносимо жгло. Я задыхалась, воздуха не хватало. Легкие сокращались почти вхолостую.
— Ох.

В голове панически металась только одна мысль: «Умру. Умру. ». Саша негромко смеялся и продолжал беспощадно стегать меня вениками. Происходящее казалось мне ненастоящим, стены парной — мультяшными, нарисованными. Я уже ничего не соображала, когда Саша отложил веники, крепко взял меня за предплечья, поднял с полки и поставил на ноги. Мельком я увидела кипящую в чайнике воду. Парень, все так же поддерживая меня за предплечье, вывел из бани — в чем была, нагишом — и запихал меня в ванну с родниковой водой, которая лилась туда из природного источника. Вода чистая, студеная, с голубинкой, сладковатая на вкус. Холода я не почувствовала.

Из ванны я выбралась самостоятельно, Саша деликатно вернулся в баню. В предбаннике кое-как набросила на себя простыню и в полном бессилии рухнула на скамейку. Вытянулась на ней, насколько позволяла длина. Спасибо, жива осталась. Только сейчас обнаружила, что на мне так и красуется банная шапочка. Стянула ее, подсунула под голову. Тело затопила жаркая волна — последствие ледяной ванны. Казалось, я выдыхала огонь. Из парной доносились хлесткие удары веником — мой банщик взялся теперь за себя. Никакого сравнения с городской баней, с ее толчеёй, холодной раздевалкой и неприятным запахом в душной парилке.

Саша выскочил из парной, в два шага миновал моечную и пронесся мимо — бордовый, исходящий паром, с березовым листом на ягодице. С улицы донесся мощный всплеск и молодецкое уханье.
Вернулся, спрятав достоинство в горсти, по-пингвиньи ссутулившись. Задвинул зад за дверь моечной и позвал:
— Пошли, Ириш!
— Куда?
— Как куда? Мыться.
С распаренного лица капала вода, один глаз мигал, другой вращался. Я вдруг поняла, что стесняюсь наготы, и его, и своей. Удивилась — что это я, ни с того, ни с сего, стеснительной стала?
— Не.
— Ну, как хочешь. Пей квас и иди мойся, я отдохну пока.

Так мы и мылись — по очереди, запоздало стесняясь друг друга. Саша ходил в парилку еще. Баня настолько меня измотала, что я не знала, как выбраться из моечной, как одеться. Побрела в дачный домик, где и упала на кровать.

Ужин я приготовила заранее, перед баней, на летней кухне. Кухонька аккуратная, с нарисованным на всю стену пейзажем, с занавесками. В углу на табурете стояла гитара. Теперь мы с Сашей ужинали и рассказывали друг другу о себе. Познакомились мы два года назад. Точнее, только видели друг друга на судне, где Саша в то время был третьим помощником. Я принесла капитану таможенные декларации. Затем я видела его на корпоративном новогоднем вечере, он как раз списался на берег. Мы даже о чем-то побеседовали. И с тех пор стали здороваться, если видели друг друга в пароходстве или на улице.
Теперь он признался, что боялся подойти. Я удивилась:
— Почему?
— Ну, ты такая. Такая.
— Да ну тебя. в баню. Ты уже второй помощник, и такую ерунду говоришь, — рассмеялась я.

Саша — парень видный. На новогоднем вечере девчонки из соседнего отдела «висели» на нем, как собаки на медведе.
— Чш! Не шуми, — шикнул он. — Потревожишь на ночь домового — он спать не даст, пугать будет.
— Да ну?
— Не веришь? Здесь домовой живет. Как братан приедет с друзьями отдыхать, нашумят, а потом всю ночь слушают, как домовой по даче ходит и всё роняет.
Я смеялась, не верила. А вот брат — это уже интересно.
— У меня тоже брат есть, младше на три года, — сообщила я.
— Мой тоже младше на три года, — обрадовался Саша. — А ты заметила, что у нас родинки на руках совпадают? Вот эти четыре штучки?
Родинки и впрямь совпадали, и это казалось важным.
— Знаешь, а ты мне всегда нравился. Улыбчивый такой, как солнце ясное.
«А еще добрый и по-мужски агрессивный», — мысленно добавила я.

Парень потянулся за гитарой, но я его остановила:
— Саша, я чуть живая после бани. Давай-ка я помою посуду и уже лягу. Завтра споешь мне.
Он засмеялся:
— Понравилась банька-то? Иди, ложись. Посуду сам помою. Успеешь еще.
Последнее замечание я пропустила мимо ушей и поплелась на второй этаж, где стоял старый-престарый диван, навечно разложенный. Дача мне нравилась. Поселок маленький, тихий, с аккуратными ветхими домиками, в основном двухэтажными. Стояла тишина, только за стенами посвистывала неугомонная птичка да с летней кухни доносилось приглушенное бряцанье посуды.
Саша пришел минут через двадцать. Торопливо разделся в темноте, забрался под одеяло. Я забилась в самый угол, отвернулась от него, испуганная и счастливая.
— Ты где? — сорванным голосом спросил Саша. Нашел меня, перехватил рукой поперек живота и потянул к себе.

. Я барахталась в густой паутине и никак не могла из нее выбраться. Я боюсь паутину до полусмерти, как же меня угораздило в нее залезть?! Задыхаясь от ужаса, я судорожно размахивала руками. Сзади подошел Саша и выдернул меня из тенёт. Крик ужаса вырвался из моего горла, я услышала его со стороны и не узнала собственный голос — ничего человеческого в крике не было. Села на кровати, тяжело дыша, вся в испарине, холодной и липкой. Саша проснулся, тоже сел, обнял меня.
— Сон, Саша. приснилось мне.
— Домовой, домовой, ты зачем ее напугал? Это моя жена. Не пугай больше.
Какая жена?
— Это домовой, не бойся, Ира. Он безобидный, пугает только.
Сейчас я готова была поверить во что угодно.
— Он больше пугать не будет?
— Не будет. Один раз, и все. Я же ему сказал.
— Никогда во сне не кричу. Я свои кошмары смотрю молча. В первый раз, честное слово!
— Всё, всё, не бойся. Спи.

Мы улеглись. Саша тут же уснул, а я лежала без сна, удивляясь, почему он назвал меня женой. Ухаживает за мной всего неделю. Несерьезно все это. Мне, конечно, пора было уже остепеняться, что-то решать со своей сумбурной, бестолковой жизнью. Я наслаждалась личной свободой и пользовалась ею, как мне заблагорассудится. Жизнь в гражданском браке мне не понравилась. В глубине души я хотела замуж — «по-настоящему», потому как «неофициальный» брак я ни на грош не ценила. С сожителем рассталась, потосковала и забыла. Исполнять обязанности супруги больше не хотелось. Кухня, посуда, уборка вгоняли меня в тоску. Какая из меня жена? Выйду замуж за Сашу — придется не просто готовить, а готовить вкусно, посуды будет в два раза больше, уборки тоже. Придется стирать его носки и гладить рубашки, приноравливаться к его предпочтениям, недостаткам и многое терпеть. Еще не знаю, что именно. А еще он вчера сказал, что хочет двоих детей. Это ужасно. От мысли, что несколько лет я не буду принадлежать самой себе, каждая клеточка моего тела запротестовала. Нет, не хочется.

Я прислушалась — не бродит ли по даче домовой? Стояла такая тишина, что шумело в ушах. Я приткнулась к горячей Сашиной спине, еще непривычной, и заснула.

Сахалинская июньская ночь выстудила воздух, утро накрыло дачный поселок туманом. Я проснулась рано. Лежала, притихнув под Сашиным боком, слушала птичий щебет и чириканье. Улыбалась. Ни о чем не хотелось думать. Распаренные в бане косточки и мышцы до сих пор томились в неге.
Проснулся Саша. Еще глаза не открыл, полез целоваться — Ира, Иришка. Подмял меня под себя. На лице — радостная улыбка. Самое сладостное соитие любви — утреннее, когда тело проснулось только наполовину, слепая страсть за ночь немного притушена, зато не спит зрячая нежность.

Утомившись, Саша с неохотой выпустил меня и поднялся:
— Печку надо топить.
Я откинула одеяло с намерением встать, вякнула от холода и юркнула обратно.
— Не май месяц, — пошутил хозяин, быстро оделся и с грохотом спустился на первый этаж. Я лежала в тепле, слушала, как он кочегарит печку. Рядом бродили мысли, толковые и не очень, я лениво отгоняла их прочь.

Когда в домике потеплело, я оделась и отправилась умываться. Вышла на порог, постояла. Туман окутал березки и елочки вокруг дачи, прикрыл массивный стол со скамьями и длинные грядки. Серый дым из трубы перемешивался с белесым туманом. Рядом с крыльцом росли ландыши, чуть подальше — громадный ковер незабудок. «Вот выйду за него замуж — буду пахать на этих грядках», — подумала я, испортила себе настроение, поежилась от сырого холода и пошла в баню.

Там было тепло и сухо, и я с удовольствием умылась. Расчесаться не удалось. Волосы от родниковой воды стали мягкими, пушистыми и слушаться не желали. «Чего ради я решила, что он собирается на мне жениться? — думала я. — Мы же не в сказке. Успокоил меня ночью, чтобы я не боялась, только и всего. Да и замуж надо по любви идти. А сердце молчит». Удовлетворившись этой мыслью и расстроившись окончательно, я побрела на летнюю кухню готовить завтрак.

Печка уже топилась и там. Я затеяла гренки. Пришел Саша, собственнически ухватил меня за бока, так, что я пискнула, уселся на рассохшийся табурет.
— Что приснилось-то?
— А, — отмахнулась я. — Паутина. Будто я в ней бултыхаюсь, а ты меня вытащил. Боюсь ее так, что аж ноги отнимаются.
— Нашла чего бояться. Я вот — смеяться будешь — гусей боюсь. В детстве на меня в деревне гусь напал, страх так и остался.
— А что это ты меня женой назвал? — не утерпела я.
— Так ты же здесь надолго!
— Почему?
— Домовой только своих пугает. Мы, когда дачу купили, все поначалу страшные сны смотрели. Орали по очереди. Потом перестали. Сколько гостей у нас ночевало — никому ничего не снилось. Так что, Ир. — Саша развел руками и засмеялся. — Думай, что хочешь. Когда мне за тобой ухаживать? Через неделю — в море. Дождешься?
«Нет, Саша, это ты думай, что хочешь. Ошибся твой домовой. Да и на кой далась тебе гулящая девка? Мало того, что гулящая, так еще жадюга, выпивоха и показушница».
— Я ужасная, Саша, ты просто не знаешь.
— Славная, добрая! И готовишь вкусно.
Саша напился чаю с гренками и забренчал на гитаре.

Ну что тебе сказать про Сахалин?
На острове нормальная погода.
Прибой мою тельняшку просолил,
И я живу у самого восхода.
(Слова Михаила Танича)

Я остро ощущала тоненькую, призрачную нить, протянувшуюся между нами еще неделю назад, и опасалась шевельнуться, чтобы не порвать ее неосторожным движением, вздохом. А Саша пел, глядя на меня влюбленными глазами — бархат и масло, и его сильный, свободный голос отрывал меня от земли.

Спустя год, в мае или июне, я с домовым поговорила. Думала, разговариваю с Андрейкой, восьмилетним Сашиным кузеном. В домике на втором этаже перегорела лампочка. Вечером я в полумраке разбирала белье, кому что стелить, и болтала с Андрейкой, который поднялся вслед за мной. Вернее, я говорила, а он не отвечал, только хитренько улыбался и бесшумно расхаживал туда-сюда. Как потом оказалось, кузен все это время общался внизу со своей теткой, моей свекровью.

А ведь неспроста рожица у домового была такая хитрющая — ведь он оказался прав.
Ну, а баня. Никуда она не делась и сладости своей не растеряла. Одна из радостей нелегкой супружеской жизни.

Семейная традиция

Не знаю как в других семьях, но в нашей — единственным способом помыться была баня. Мы жили в квартире гостиничного типа, в конце коридора была общая душевая в таком отвратительном состоянии, что родители туда не ходили и нас с сестрой не пускали, дабы не подхватить там какую-нибудь заразу или не обрезаться о побитый кафель. Каждую пятницу мы собирали сумки и ехали долго сначала на трамвае, потом на автобусе в пригород, где жили бабушка с дедушкой. У них как почти во всех тамошних домах рядом с домом стояла старенькая баня, вросшая нижними бревнами в землю. Отец с дедом обновили немного ее изнутри, обмазали котел цементом и обложили кирпичами, позатыкали щели паклей, замостили новые полати и полы и можно было еще несколько лет не думать о строительстве новой, денег на что все равно не было. Первыми всегда ходили дед, отец и я, потом шла женская половина семьи.

Дед с отцом топили до температуры, иногда доходящей до 120 градусов, тогда еще был жив старый термометр на стенке. Когда дед начинал наподдавать, я кричал в бане в крик и пытался убежать, отец меня держал и говорил, чтоб я терпел. Я прятал голову в войлочный колпак и пытался засунуться в него весь, лишь бы хоть как-то оградиться от раскаленного пара, продирающего до костей. А после начинали хлестаться вениками, пока с тех не облетит листва. Я ненавидел баню и каждый раз уже с четверга начинал имитировать болезнь, кашлял, говорил, что болит живот и прочее, лишь бы не ехать к бабушке с дедушкой в это раскаленное адское место. Из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год повторялись эти банные пытки.

К подростковому возрасту я смирился, привык и стал легко переносить жар. Дед к тому времени помер, и в баню ходили мы с отцом вдвоем. Летом мы вместе с ним ходили в лес неподалеку заготавливать веники, в основном, березовые, поменьше дубовых. Так и жили, пока отца не скосил инфаркт. Ритуальные дела как это необходимо все были сделаны, и мыться все равно было нужно. Мы теперь с матерью и сестрой ездили втроем к бабушке. Я, ставший единственным мужчиной в семье, топил баню, как научился за долгие годы, смотря как это делают дед и отец, ходил за вениками, мастерил их, связывая туго, как учил дед и хлестался до одурения огненными вениками, облетевшими до состояния прутьев, оставляя красные полосы на своем теле, а после обливался ледяной водой из ушата или если была зима то выбегал на улицу голый и валялся в снегу, не стесняясь, кричал, как медведь в зоопарке, когда просит жрать. Невесты меня особо не интересовали, как и вообще сексуальный раздел в принципе. Я дрочил по утрам в носок, никого не представляя, а концентрируясь на своих абстрактных ощущениях удовольствия.

Сестра же была старше меня на 2 года и, учась на 2 курсе института, представила нам жениха Егора. Егор был странный малый: худенький, с забитой татуировками правой рукой, с тоннелями в ушах и бородкой. Ему было 19 лет, но борода прибавляла ему солидности и возраста лет на 10. Мне он казался намного старше моей сестры и тем более меня, а дырки в ушах вообще делали его каким-то заграничным кентом в моих глазах. Через несколько недель знакомства. Когда Егор стал постоянным гостем в нашей квартире, мама предложила ему съездить вместе с нами к бабушке, познакомиться, посмотреть, как она там живет, ну и, при желании, разделить с нами нашу семейную банную традицию. 

В ближайшую пятницу мы отправились вчетвером загород.  Сказать, что бабушка была удивлена выбором внучки — значит, ничего не сказать. Внешний вид Егора поразил ее до косточек, она посчитала его не иначе как придурком. Наше с мамой впечатление, когда мы увидели Егора впервые, было абсолютно таким же. В дальнейшем мы попривыкли к его экстраординарному виду, но все равно он был для нас совершенно странным типом. Мама была уверена на 100%, что у них с Танькой несерьезно, и скоро, она поймет, что это не тот надежный мужчина, с которым нужно заводить долговременные отношения.

Но пока у них был букетно-конфетный период, и Танька летала на крыльях влюбленности. Правда, Егор дарил Таньке не цветы и конфеты, а колечки и кулончики на завязочках. У Таньки уже скопилась целая шкатулка этого барахла, и ее любимым занятием, когда Егора не рядом, было сидеть и перебирать и рассматривать всю эту поебень. Я пошел топить баню, Танька с Егором ушли на огород полоть грядки. Я затопил и решил поколоть дрова, хотя колотых было достаточно, но чем еще здесь заниматься? Полчаса интенсивной работы  и я был насквозь, мать принесла мне холодного компота из погреба. Тут появились наша блаженная парочка в прелестных венках из одуванчиков. Они проплыли мимо нас на воображаемой лодке под названием «Любовь».

Мама покрутила пальцем у виска, а я закатился смехом. Ну, странный, ну и что, у всех свои странности, у этого они хотя бы на виду. Зато он смешной и Танька от него без ума, вон, светится от счастья. Я подложил дров в печку. Огонь горел резво, раскаляя камни и быстро подогревая воду. Я залил веники и пошел поваляться в гамаке. Танька с Егором играли в бадминтон. Шорты у Егора и так были с длинной мотней посередине, будто он обосрался, да еще постоянно сползали с его худого тела, показывая резинку от трусов кислотно-зеленого цвета . 

Я был практически уверен, что ни Танька, ни Егор не пойдут в баню, поэтому не стал им объявлять, что баня готова. Я зашел домой, взял полотенце, банку компота, крикнул бабушке, что я ушел париться, приду через часа полтора, не раньше, не нужно ходить каждые 10 минут и кричать, все ли у меня в порядке. Но к моему величайшему удивлению Егор увидев, что иду с полотенцем и компотом, тоже метнулся в дом за полотенцем и уплелся за мной. По пути я засомневался, как его туннели в ушах выдержат жар, он ответил, что без проблем снимет и в предбаннкие тут же продемонстрировал этот фокус с раскручиваением. В ушах остались аккуратные дырки. Я не смог сдержаться и прыснул от смеха. Егор не обиделся и посмеялся вместе со мной.

Мы стали раздеваться и тут мне пришлось еще раз очень сильно удивиться. Когда он снял свои трусы цвета «вырвиглаз»,  оказалось, что там он прятал нереально длинный член, более чем в 1,5 раза длиннее моего обычного писюнчика. Но не его нечеловеческие размеры были предметом моего удивления и даже не то, что он был гладко выбрит на лобке и яйцах, эта современная мода была мне знакома, а то, что моталось на его конце. Из-под крайней плоти выглядывало тонкое стальное колечко, на котором была крупная стальная бусина. Я хотел что-то сказать, но запнулся от этого сюрприза. Егор понял это, как необходимость тоже снять, чтоб не обжечься, и быстро вытащил кольцо. Для него все эти пирсинги, татуировки, дырки в ушах были совершенно обычным делом, он давно привык и не замечал круглых удивленных глаз окружающих.    Я почувствовал себя отсталым от жизни, так как у меня не было нигде никакого пирсинга, ни одной татуировки, и мои хуй, яйца и жопа были сильно заросшими вьющимися темными волосами, равно как и подмышки. 

Мы прошли в парную, сели на полати, я нацепил на нас шапки, и начал поддавать на камни шайкой воду, в  которой предварительно замочил специальную травяную запарку из еще дедовых запасников. Его густо втянул ароматный воздух и произнес: «Кайф». Я достал из ведра веники, стряхнул с них воду на камни и стал разгонять зашипевший пар. Немного помахав, выгнал Егора и сам вышел чуть остыть. Я глаз не сводил с его хуя, мне казалось, что это хвост гуманоида, но никак не человека. Мы зашли второй раз и тут я начал наподдавать уже посерьезному, по-дедовски, Егор не выдержал такого жара и вышел в предбанник, я же начал париться как в былые времена, когда были живы отец и дед. Веники здорово обнимали мое тело, пропаривая до нутра.

Я облился ледяной водой и вылетел в предбанник скорей лечь. Чуть не задавил Егора, он отполз к противоположному концу кровати и сел, согнув ноги в коленках так, что мне были видны его хуй с яйцами как в кресле гинеколога. Первые минуты я лежал полумертвый, потом открыл глаза, позвал Егора снова париться, но тот сказал, чтоб я парился сейчас сам, а он чуть позже, когда не будет такая высокая температура. Я второй раз нахлестался так, что еле выполз из парной. Егор курил что-то вонючее, на вопрос, что это за говно он курит, он хитро на меня посмотрел и передал мне скрученную цигарку. За секунду я передумал гору мыслей, что я никогда не курил траву, что Егор этот и впрямь очень странный, что вид у него полностью соответствует его поступкам, глазами проследил все его вены, никаких следов уколов нет, что, конечно же, нет, я не буду курить. Но мысли — мыслями, а я затянулся, покашлял, отдал назад, резюмировав «какая гадость». Я отдохнул и пошел третий заход париться. Я хлестал себя, будто бил розгами провинившегося раба, пока веники не превратились в метлы. Жар в печке стал падать, я не стал подкладывать больше много дров, кинул 2 полена, чтоб не остывала вода, облился холодной водой, вышел из парной и оставил дверь открытой.

Я развалился на кровати, а Егор зашел в парную и разлегся на теплой полати. Парная проветрилась, и я толкнул дверь ногой, чтоб она закрылась. Я закрыл глаза и унесся на некоторое время в легкую дремоту, где в бане был я, отец дед и Егор, мы все смотрели на его член, а потом подошли и стали трогать руками как музейный экспонат. Я открыл глаза, мое тело покрылось мурашками, я замерз и зашел в парную и застыл от увиденного. На полати сидел Егор и сосал сам себе свой хуй. Его худоба и размер органа позволяли не сильно утруждаться в акробатических способностях. Достаточно было просто немного потянуться вперед, и он свободно заглатывал на треть свой хуй. Егору было по барабану, что я стою и смотрю, он был на своей волне и медленно с причмокиванием сосал себе, другой рукой оттягивая яйца так далеко, что должно было быть уже больно, но ему, по ходу, не было больно. Не знаю, что щелкнуло у меня в голове, но мой хуй вскочил на полпервого дня и в таком состоянии решил остаться надолго. Прятать тут его было некуда. Я начал дрочить его рукой, не сдвигаясь с места. Егор не поднимал глаз и все еще занимался собой. Я решил тоже попробовать дотянуться до своего. Сел на полати рядом с Егором и начал пытаться сгибаться к члену.

Мой размерчик в 19 см хоть и казался мне большим, но дотянуться до него ртом оказалось невозможно, мне не хватало сантиметров 10-15. Егор, не выпуская свою залупу изо рта, хитро глядел на меня, глазами показывая на свой хуй, постукивая своей головкой себе же по губам и языку. Я понял его намек, и снова мысли о том, что это все крайне странно, полностью разошлись с предпринятыми действиями. Я наклонился и взял в рот его залупу наполовину. Сообразив на вкус, что хуй ничем не отличается от пальца, я заглотил его настолько глубоко, насколько мог: это была половина его длины. Я начал посасывать как леденец на палочке. Егор схватил мой хуй и начал мне дрочить, а после лег параллельно мне и взял в рот мне хуй. Это был первый раз, когда у меня кто-то взял в рот. Я охреневал, как это круто когда горячий рот с какими-то непрямыми ходами натягивается на член, как губы плотно обхватывают головку и щекотят борозду. Я быстро начал кончать и хотел оттолкнуть Егора, но тот наоборот присосался как можно сильнее и принял все мои сильные струи себе в рот, проглотив все до капли.

Я подумал, что мне он тоже хочет кончить в рот, этого я не хотел, поэтому посасывал осторожно, чтоб в случае чего быстро убрать рот. Егор не торопился кончать, он подталкивал меня ближе к яйцам, я начал их лизать. Они у него были такие гладкие, ровные, что легко помещались по одному мне в рот. Мой хуй снова стоял как ракета на Байконуре. Егор подвернулся ко мне, приподняв ноги, и притянул меня к себе, направив мой хуй себе в жопу. Не ожидая, что у мен что-нибудь такое получится, я думал, что это просто имитация, но повожу ща ему членом по животу, но мой хуй вместо того, чтоб упереться в жопу, провалился в нее как рыбак под воду на тонком льду. Ощущения были такие, что ствол моего члена зажали в тисках со всем сторон, а головку обмотали полотенцем, смоченным в кипятке. Я не знал, что делать и как двигаться, Егор схватил меня за жопу и стал сам направлять меня и задавать ритм. Через пару минут я все понял, мне стало жутко неудобно трахать скрученного буквой «зю» Егора самому находясь при этом в ограниченном пространстве под потолком, да еще в горячем помещении. Я стащил его на нижнюю ступень, сам встал, чуть присев и на всю амплитуду стал ебашить этого татуированного паренька так, будто всю жизнь этим занимался.

Егор весил не более 60 кг, а я доходил уже до 80, поэтому  легко с ним справлялся и даже боялся сломать, особенно когда он визжал как собачка. Я спросил на всякий случай, все ли нормально, он кивнул головой, сказал, что все охуительно. В это же время раздался бабкин голос: «Сашенька, у вас там все нормально?». Хором ответив, что все нормально, мы продолжили трахаться. Очко у Егора стало сжиматься, он закряхтел и оттянул свои яйца, будто хотел их оторвать. Он начал кончать с такой силой, что обстрелял потолок и безжизненно развалился на полати. Я решил, что трахать его, наверно, больше не надо, вышел из его жопы, сполоснул залупу и стал додрачивать рукой, кончив на пол. Я приоткрыл дверь, чтоб пустить свежий прохладный воздух, а сам лег рядом с Егором. Он медленно двигал телом как питон, пребывая в кайфе, и теребил своего полувялого удава. Прошло минут 10 прежде чем мы отошли от блаженства. 

Сюрпризы на этом не заканчивались. Мы сидели, сложив ноги по-турецки, и вдыхали запах травяного настоя. Егор встал раком на полатях, немного присев на ноги, как пес и начал массировать себе попу, проникая туда пальчиками. Не понимая, что требуется от меня, я на голой интуиции запустил туда свои пальцы. Он посмотрел на меня и, закатив глаза, раздвинул свои маленькие ягодицы. Его жопа так охотно глотала мои пальцы, что мне стало страшно, что они оттуда не вылезут назад. Егор дотянулся рукой до танькиного восстанавливающего бальзама для волос, зачерпнул пригоршню и густо намазал на очко.

По этой силиконовой смазке моя ладонь с легкостью протиснулась в жопу Егору и провалилась до уровня запястья. Мой кулак оказался в заточении в егоркином очке, я попытался вынуть его, но жопа не давала, тогда я сделал усилие и Егор зарычав, выпустил меня. Я снова влез ему внутрь и начал проворачивать ему там. Он так смачно стонал, что мне начало нравиться это сумасшедшее извращение. Егор перевернулся на спину и задрал ноги, я всадил ему кулак в этой позе и, чувствуя некоторую свободу, начал слегка вынимать и снова вталкивать в податливую задницу. Стоны как в лучшем немецком порно заполнили парную. Егор схватил меня за руку и велел застыть. Он взял в руки свой хуй и начал его немножко дрочить, потом прыснул, потом еще и еще, и после из него полилась сильнейшая прозрачная струя. Он писал себе на живот, грудь, доставая подбородка, и потом открыл рот и направил себе ее туда. Моча стекала на его тело. В конце он взял залупу в свой рот полностью, было видно, что он глотает, кадык ходил вверх-вниз. Меня не сказать, что сильно впечатлила эта картина, но ссать я тоже хотел и после некоторых потуг вылился Егору на живот и в конце наполнил его приоткрытый рот, он сделал глотательное движение, и рот опустел. Кулак из очка доставал с трудом. Каким бы тощим не был Егор, и как бы он не умел расслаблять свое очко, мышцы в жопе у него были сильными и упорно не хотели выпускать мою ладонь. Так много нового было в этот день, а вот сил уже не оставалось совсем. Мы ополоснулись березовым отваром из-под веников, я кинул в печку еще пару полен, и мы вышли из бани, уступив место женскому полу.

Мы не обсуждали и не обговаривали с Егором то, что произошло в бане. Он все так же ухаживал за Танькой, шокировал маму и бабушку своим внешним видом. Он снял тоннели из ушей, но сделал новый пирсинг, проколов язык. Еженедельно по нашей семейной традиции мы продолжали ездить в баню, где ароматное парение свежими вениками успешно сочеталось с последующим взаимным отсосом и еблей Егора в жопу. Так, сперва в бане, а после в ЗАГСе, Егор стал полноценным членом нашей семьи. Понятия не имею, что у них там происходит в постели с Танькой, и в какие отверстия она пускает его одноглазую змею со стальным брекетом, но я крайне рад, что в семье появился еще один «любитель» бани, да еще с таким набором банных процедур.

Конец