Рассказ потеря девственности с собакой

# 1116

Белая Луна

В сентябре в составе международной общественной организации «Гринпис» на озеро Байкал отправили молодежную группу из сорока человек. Акция проводилась под эгидой бережного отношения к окружающей среде. В основном в группе были молодые ребята. Была среди них хрупкая девочка небольшого роста Маша. Поездка на Байкал была поощрительной для лучших учеников, в числе которых она оказалась. Группа должна убирать мусор на незаконных свалках, произвольно устроенных местными жителями. Это было что-то наподобие летного лагеря. Акция имела двойное значение — бережно относиться к природе Байкала и отучить местных жителей приучить устраивать в лесу незаконные свалки. Учили ценить и любить природу.

Лагерь разместился в самом начале леса, недалеко от озера. Песчаная полоса пляжного берега хорошо была видна сверху. Недалеко, в двухстах метрах, находился большой камень грибовидной формы. Камень торчал из воды, но к нему спокойно можно было подойти по песчаной косе. Почему группа разместилась неподалеку от этого камня, никто не знал. Может, место просто понравилось, или руководитель решил так. Поговаривали, что это святой камень, якобы древние шаманы там приносили жертвоприношение Богам. В стороне, чуть левее стояла деревянная баня без крыши. Столовая — большая деревянная крытая беседка могла одновременно вместить почти всех. Вдоль стен столовой были оборудованы лавки.

Всего в команде насчитывалось чуть более сорока человек. В лагере примерно поровну было русскоговорящих и иностранцев. В основном студенты и ученики из различных учебных заведений, из разных городов России и зарубежных стран. Бельгийцы, Голландцы, Немцы, Французы, Американцы и других. Все называла друг друга на ты. Такое было требование старших с первого дня. Возрастных отличий не делали, это как бы было маленькая демократическая община. Группы разделили на две, по двадцать человек. В каждой группе по четверо старших, взрослых мужчин и женщин. В такой многонациональной команде должен был быть переводчик. И он конечно же там был. Корольков Игорь, сорокадвухлетний мужчина, с крепкими мускулами и спортивной осанкой. Когда-то занимался спортом. Последние семь лет Игорь жил в Германии. Он хорошо владел двумя языками, немецким и английским, не считая русского конечно. Маша, сразу обратила на него внимание. Это был мужчина ее тайных фантазий. Это был герой ее романа.

Лагерь жил по распорядку. В восемь часов завтрак, потом группа отправлялась в лес, собирали мусор в белые мешки и складывали их у дороги. В два часа обед, после обеда снова уборка, потом ужин. Суббота, воскресение — выходной. Можно сходить в баню или на пляж. Иногда руководитель устраивал различные экскурсии. После ужина все собирались в «столовой» под деревянным навесом, обсуждали проделанную работу и получали от руководителей новые задания. В центре стоял Игорь Королев и все переводил. С английского на русский, с русского на немецкий. Все называли его просто — Король. И ему нравилось такое обращение.

Однажды руководитель группы устроил им небольшую экскурсию к святому месту. Местный шаман сидел на земле в красивом национальном наряде у костра и рассказывал легенду святого камня, рядом с которым они находились. Этот большой, обнаживший свое острие из воды кусок скалы — святое место. Шаманы у этого большого камня приносили в жертву богам домашних животных. Лекция была очень интересная, и понравилась всем без исключения. Король ненавязчиво переводил, кому надо тот услышит. Маша то и дело с интересом на него посматривала.

Маша давно пыталась обратить на себя его внимание, но безуспешно. То ли она была для этого слишком юна, то ли не имела понятия как это сделать. Дни шли своим чередом, время их пребывания в лагере неумолимо сокращалось.

Однажды задержавшись на уборке, спеша к обеду и переодеваясь в палатке, она надела обтягивающую футболку на голое тело, не надев при этом лифчика. Естественно, она не придала этому особого значения. Мало ли бывает, приходилось по дому и без трусиков ходить. Но зато этому большое значение придал Король. И даже большое. Футболка обтягивала ее грудь. Соски нагло выпирали под тонкой тканью. Он словно заколдованный неотрывно смотрел на ее соски, явно проступающие через материю футболки. Маша заметила его взгляд случайно. Сидела за столом, ела и увидела как он смотрит. Король сидел почти прямо напротив нее. У Маши возникла шальная и неожиданная мысль. Она даже сама этого не ожидала. Наверное, сказывалось долгое пребывание на природе, в диком лесу на чистом воздухе. Или скорее то, что родителей рядом не было, и они не опекали ее. «Интересно, его член разбух? — подумала Маша. -Интересно было бы на него взглянуть». Маша, от этой наглой мысли, возбудилась, соски набухли и теперь стали видны намного отчетливее. Они нагло выпирали из под тонкой материи. Естественно Король это заметил и посмотрел ей в глаза. Их взгляды встретились. Маша ударило током, ее пронзила развратная стрела в самое сердце. Это был взгляд дико изголодавшегося по женской ласке мужчины. Взгляд охотника заметившего свою добычу. Маша почувствовала, как в ее тайном месте увлажнилось. Её желание теперь стало явью, и Король это заметил, и ее трусики теперь тоже об этом догадывались. Но они должны стеречь вход от посторонних ходоков, они не должны пропускать туда незваных гостей, ведь их задача — это беречь вход в тайну и никого туда не пропускать. Но кого и когда пропускать, это решает хозяйка. И в этом случае трусики становились лишь молчаливыми свидетелями акта проникновения и предательства.

Теперь Маша всегда приходила на обед и ужин без лифчика и специально садилась напротив. Лифчик ей больше был не нужен, он ей мешал. Она завтракала без лифчика. работала без лифчика, обедала и ужинала без лифчика. Ей нравилось, что на нее обращает внимание не зеленый подросток, а взрослый мужчина, перетрахавший наверняка не одну сотню девушек. Ей нравилось так о нем думать, нравилось видеть, что он ее хочет, нравилось фантазировать о том, как он ее хочет, и что он тайно мечтает и страстно ее желает. Теперь Игорь стал чаще на нее заглядываться. Он смотрел на ее грудь, соски, фигуру, обращал внимание на ее походку, на ее попку, облаченную в голубые обтягивающие трикотажные спортивные штаны с белыми штрипками, и сквозь которых отчетливо проступали полоски от трусиков. Он захотел увидеть ее трусики. Ему стало любопытно, какие она носит трусики, какого они цвета и фасона. Это стало навязчивой идеей.

Однажды вечером Маша стояла у умывальника и стирала. Все это делают каждый день. Выбрав удобный момент, он подошел к ней. Маша стирала свои трусики. Она смутилась, но продолжала стирать. Пусть смотрит, раз ему так нравится. Не уходить же. Мысль о том, что чужой мужчина наблюдает за тем, как она стирает свои трусики, сильно ее возбудила. Это были обыкновенные хлопчатобумажные белые трусики с бантиком в центре резинки.

– А я думал, что ты танга носишь, — хитро спросил он ее.

Маша поняла, надо поддержать тему. Возможно, это ее шанс увидеть то, чего она еще никогда не видела, и о чем давно мечтала.

– А тебе разве не нравятся такие? — соблазнительно спросила она.

– Очень нравятся. Мне очень интересно, какие ты носишь.

– Всем интересно, — игриво сказала она. — А у меня еще есть…

– Покажешь? — спросил он, моментально возбуждаясь.

«Конечно, покажу» — подумала Маша, но промолчала и загадочно ему улыбнулась.

До закрытия лагеря оставалось всего три дня. Все разъедутся, а она так и не испытает счастья. Как-то вечером после собрания, когда все разбрелись по палаткам, Маша и еще кто-то осталась сидеть у костра. Напротив нее сидел Король.

– Ты когда-нибудь видела белую луну? — спросил он Машу.

– Нет, — удивилась она, — разве луна бывает белая?

– Сегодня полнолуние. Луна совершенно белая. Пойдем на берег, я тебе покажу, — он встал и взял ее руку, не ожидая ее согласия.

Вместе они спустились к берегу. Она уже для себя решила, что будет делать на берегу. Они молча шли вдоль берега, в ночной тишине был слышен слабый накат воды. Вода звучала сейчас по-особенному, как-то загадочно и заговорщицки. Он держал ее за руку и она чувствовала как предательски подкашиваются ноги. «Только бы дойти до святого камня, — подумала Маша. Король остановился но Маша сказала:

– Давай пойдем к святому камню, — и повела его за руку.

– Вот, смотри, — показал он ей на луну, когда они дошли до места. — Видишь, вся белая. Как девственница…

Маша непроизвольно усмехнулась.

– Ты не знала, что полная луна называется девственной? — спросил Королев.

Она действительно была девственна, но Маша уже не слушала и никуда не смотрела на девственную луну. У нее была своя девственность, с которой Маша хотела навсегда проститься. Король властно обнял ее, притянул к себе и поцеловал в губы, потом проник языком… У нее бешено забилось сердце. Он положил руку ей на плечико. Она опустилась на колени. Расстегнула джинсы и спустила их вниз. Из под трусов торчал бугорок. Бугорок был большим и привлекательный. Маша осторожно потянула за боковую резинку трусов. Выглянула возбужденная головка члена. Головка строго и нахально смотрела ей прямо в лицо. Ей было очень интересно взглянуть на нее. Впервые в своей жизни она так близко, лицом к лицу столкнулась с мужским органом. Девичье любопытство само вело ее по тропинке эротического познания: ей хотелось увидеть, потрогать, попробовать, ощутить, почувствовать и познакомиться. На острие призывно сверкнула капелька. Она не выдержала этой строгости мужского члена и открыла ротик — произошел контакт. Это был первый подобный в ее жизни контакт. «Сколько их еще у меня будет» — подумала Маша. Член у Короля действительно был наглым, повидавший на своем веку не одну девственность, прорвавший и проникший самых разных девушек и женщин.

Языком и ртом Маша хорошо чувствовала и ощущала пульс и мужской вкус. Это был особенный неповторимый мужской вкус. Головка, словно электрическая батарейка, которую она в детстве пробовала на язык, посылала в нее импульсы электрического разряда. Это было совершенно необычное и непривычное ощущение. Она заряжалась энергией. Новой, сексуальной энергией, его мужественной энергией. Чистой, доброй, положительной энергией. Такого ей больше нигде и никогда не придется испытать, ведь известно, что первый опыт запоминается на всю оставшуюся жизнь. Маша ничего не делала, просто держала головку во рту, плотно прижав ее языком к небу. Король немного постоял так, видимо предоставляя Маше возможность привыкнуть к новым ощущениям (все таки не впервые давал девчонкам в ротик член), и начал легкие движения, пробивая своим наглым мужественным членом для себя новую дорожку в чужую девственность и тайные желания. В ее страсть и ее сердце. Сосать Маша совершенно не умела. Опытный Король это сразу почувствовал. Но это не имело никакого значения, он для себя уже все решил.

Сейчас он позволит этой девочке довести себя до оргазма и эякулирует в ротик этой любопытной девочке. Но это будет для нее всего лишь только десертом — впереди ее ждет основное блюдо, о котором Маша, в силу своей девственной неопытности, не могла пока догадываться. Он будет первым. Король любил всегда быть первым. Дух состязательности присутствовал в нем с детства. Король устроит ей настоящий фестиваль! Фестиваль секса, стонов, предоргазменных девичьих слез удовольствия и счастья, клятвы в вечной ему любви. Он выдерет ее по самой полной программе! По такой, по которой он уже давно не драл девчонок. Ни молодых любопытных вроде Маши, ни опытных замужних, но неудовлетворенных женщин, поднимая и возвышая их на самый верх наслаждения, которые в страсти забывая своих мужей, бесстыдно отдаваясь Королю, его наглому и нахальному члену. Для его члена не было ничего святого. Даже чужие узы семейного брака не были способны остановить его. Он безжалостно вторгался между ними и разрушал там все отношения и возможные надежды на хорошие отношения с супругом. Они чувствовали в нем мужественность и видели безграничную силу подчинения себе и страсть обладания. Такому мужчине любая девушка добровольно отдастся. Сама опуститься на колени, сама приспустит свои трусики, нетерпеливо ожидая постороннего заполнения в свой личный, интимный узкий мир. Сама ляжет и примет удобную для него позу. Потому что он Мужик, он Король, он Хозяин. Только он должен обладать ими и рвать на части влагалища своим зверским, горячим, изголодавшимся членом. Да. Именно так. Потому что у него это не член! Это была святая скала. Скала, у которой приносили ему в жертву девочки свою девственность. Завораживающей красоты скала.

Маша стояла перед ним на коленях, держась руками за его ягодицы. «Глупая девчонка, — подумал Король, — хотя бы догадалась трусики спустить. Но ничего, сейчас я сделаю ее по полной программе».

Маша высвободила головку, посмотрела на нее и коротко лизнула языком. Потом снова и снова, так, словно это была игра. Это и правда для нее было игрой. Так девчонки дразнят глупого несмышленого котенка, играют с ним. Но Королю было сейчас не до игр. Перед ним на коленях стояла нежная, хрупкая, симпатичная, изящная девочка и дразнила его большого, одичавшего зверя. Она сама выпустила этого зверя из неволи на свободу и пусть теперь отвечает за все. Головка разбухла, достигнув неимоверных размеров. Король понял — уже все, сейчас будет долгожданный десерт.

– Открой ротик, — затаив дыхание, и еле слышно произнес Король.

Маша приоткрыла ротик, и в этот момент Король вошел туда. Маша снова сомкнула губы, ничего не подозревая. Король в глубине своего сердца услышал оргазменные импульсы. Стараясь не напугать Машу, он левой рукой властно обхватил ее затылок. Чтобы она не дернулась в неподходящий момент. Король всегда эякулировал много, а после двухнедельного воздержания на природе спермы будет особенно много. Даже яйца у него были большими, что говорило само за себя. Тем больше яйца, тем больше спермы они вырабатывают. Надвигалась большая и страшная буря. Извержение горячего, обжигающий ее рот вулкана началось…

Как он и догадывался, Маша дернулась в сторону, пытаясь ограничить доступ спермы внутрь. Ведь ей такое пока не было привычно. Но не тут то было — Король стоял на страже, он не отпускал. Одним из главных и важнейших моментов в оральном сексе для Короля — это эякуляция в рот! Это правило было для Короля незыблемым, он никогда его не нарушал и не собирался нарушать. Это правило было негласным. Король не предупреждал девушек, он просто молча извергался, отпуская жертву только по окончании оргазма, пока девушка не высасывала все до конца.

Король извергался. Маша, осознав свою беспомощность, несколько раз помычала, пытаясь дать ему понять, чтоб он освободил ее. Но Король должен был накормить эту девочку. Это было очень для него важным. Даже не в физическом смысле, а скорее в психологическом.

Маша прекратила мычать, осознав всю бессмысленность этого. Она послушно сделала несколько глотков. Потом еще и еще. Она глотала без остановки, пока эякулировал Король. Но, тем не менее, она не справлялась, по подбородку стекала теплая лунная жидкость. Она чувствовала ее теплоту кожей подбородка. После первых нескольких глотков теплой спермы, Маша опьянела, в голове помутилось, она перестала ориентироваться в пространстве. Это бывает, Король знал, что при извержении от внезапного и большого количества спермы девушки на время теряются, попадают в прострацию, но ему даже очень нравилось это. В этом была для него изюминка.

Вулкан затих и батарейка перестала посылать электрические заряды. Маша подняла глаза. Их взгляды встретились. Это был взгляд мужчины-победителя. Это был королевский взгляд, он словно говорил: «видишь, я главный. Мне все подчиняются».

Король молча поднял ее с колен и потом тихо спросил:

– Ну, как? Тебе понравилось?

Маша не ответила ему, постеснялась. И сказать Маше пока было нечего. Она даже не поняла, понравился ей его вкус или нет. Но настроена она была очень положительно. То есть, сперма не могла ей не понравиться, просто нужно было немного времени, чтобы понять и осмыслить это.

Маша вся пылала, трусики между ног намокли. Она сосала мужской член и сильно возбудилась. Теперь ей хотелось ощутить этот член в себе! Королев развернулся, прижал Машу к себе и поцеловал ее в губы. Маша ему ответила. На ее губах он почувствовал вкус совей мужественности — солоноватый и решительный, как и он сам. Это возбудило его еще больше. Он поцеловал ее продолжительным поцелуем. Потом зацепил двумя руками ее футболку и потяну вверх. Маша была без лифчика, она не надела лифчик, чтоб соблазнить его. Груди были ровные, идеальные, гордые, как у греческой богини, соски торчали. Даже ночью, при лунном свете был виден их нежно-розовый цвет. Он взял в рот один сосок, пососал. Потом второй. Тронул ее между ног. Там было горячо. Король оторвался от соска. Маша поняла, сейчас он ее будет рвать, и возможно порвет на части. Прощай девственность! Но такому мужчине она готова была дать! Король спустил ее спортивные трикотажные штанишки. Она была в обыкновенных белых трусиках. Лобок был скрыт тонкой материей, за которой скрывалась ее тайна. Он почувствовал запах, это был особенный запах, запах девственности и он ни с чем не спутает этот запах.

Король наклонил Машу вперед, уперев ее руками в скалу. Он чуть приспустил ее трусики, двумя пальцами развел чистые аккуратненькие губки, приткнул головку и медленно вошел. Он почувствовал, нашел ее девственность, хрупкую преграду во взрослую жизнь. Мост между прошлым и будущим. Двумя руками он охватил ее за талию и натянул на свой член… В этот момент произошел резкий разрыв с девичьей беззаботностью и вход во взрослую жизнь. Теперь Маша увидит новый мир — мир сладострастия и неземного удовольствия. Мир бесконечного блаженства и предоргазменных судорог.

Маша догадалась, что с девственностью покончено раз и навсегда — он порвал ее и с этого момента начнется ее новая жизнь.

Сношая Машу в равномерном темпе, его яйца бились о ее бедра и попку. Ей было очень приятно ощущать новые незнакомые чувства. Для усиления приятных ощущений, она выгнула спинку и двигалась навстречу его члену. Теперь для Маши была открыта новая дорога во взрослую жизнь. Первооткрывателем был Король, беспощадно насаживающий тонкую хрупкую девочку на свой гордый, жестокий и беспощадный член. Король насаживал ее равномерно, со знанием дела, придерживаясь одного темпа. Упрямо и настырно приближаясь к ожидаемому финишу. Толстая, бесстыдно раскрывшаяся грибовидная головка сейчас задевала в ней волшебную тайную кнопочку, отчего в Маше постепенно возрастало напряжение. Предстоящее чувство разрыва беспокоило Машу, и вело ее к пропасти. Маша еще более выгнулась, пытаясь усилить давление головки на волшебную кнопочку внутри влагалища. Она часто задышала, дыхание стало прерывистым, из уст вырывались оборванные стоны…

Король совершенно точно уловил нужный момент и словно спортсмен, приближающийся к финишу, неимоверно ускорил темп движения. Член, словно металлический поршень спортивного двигателя, заработал в ее девственном, невинном и еще минуту назад чистом влагалище. Острый крик наслаждения пронзил Машино сердце. Спазм обхватил его член, оставшийся внутри огненного, трепещущегося влагалища. Оно сжималось, выталкивая из себя толстый, посторонний предмет. Но без этого предмета теперь не сможет жить ее обладательница. И пусть оно к нему постепенно привыкает. Искры из глаз и частичная потеря сознания охватило Машу. Это бы ее оргазм, это был ее первый финиш и первый старт одновременно. С разницей всего лишь несколько минут.

Король продолжал методично двигаться. Он двигался сам и притягивал к себе Машу, найдя золотую середину обоюдного наслаждения. Маша оглянулась, и посмотрела умоляющим взглядом. Ей хотелось, чтобы он никогда не останавливался. Чтобы он всегда ее так насаживал. Чтобы он не жалел ее и терзал когда ему вздумается. Чтобы он беспощадно ее терзал. Ей даже почему-то вдруг захотелось стать игрушкой в его сильных властных руках, захотелось исполнять его желания. Она испытала сильную потребность всегда находиться рядом с ним, испытала потребность постирать его трусы. Это означало что теперь она его, в его подчинении и власти.

Король хорошо почувствовал, как ее влагалище обхватило член, и как стенки приятно сжимали ствол, обволакивая тайной секретной теплой жидкостью. Член окутался обильно выделяющимися соками влагалища. Маша кричала и бессознательно вертела головой. Король очень любил, когда девушки стонут и кричат от его члена. Маша пищала и стонала в беспамятстве. Она билась словно рыба без воды, которую безошибочно вытянул умелый и опытный рыбак на сушу. Запыхавшись, Маша стояла, наклонив голову вниз, и страстно дышала. Сердце ее готово было выпрыгнуть из молодой груди. Она пыталась отдышаться, но Король еще не закончил свою рыбалку. Он продолжал удить рыбу с новой силой, давая ей тем самым новую надежду на воздух, на счастье, на любовь, надежду снова быть выпущенной в воду.

После непродолжительной остановки, Король снова забился яйцами о ее бедра. На этот раз он двигался чуть быстрее и резче, основательно заталкивая в нее свой член. Он сношал и одновременно наслаждался ее фигурой, тонкой изящной талией. Он хотел быть с ней чуточку грубее, показать ей свое настоящее мужское естество и природную сущность. Именно так он трахает девушек, которые отдаются ему. Пусть теперь Маша об этом тоже знает.

Маша повернула голову. Она не видела его глаз и лица, в глазах было мутно. Она просто прошептала:

– Любимый мой… — ей было необходимо это сказать. Он довел ее до такого состояния.

Еще ни одна девочка не называла Короля любимым в такой напряженный, ответственный момент. Что-то в этот момент произошло… Король почувствовал, как яйцам вдруг стало тесно, как по внутренним каналам под высоким напряжением потекла его жизнь. Она стала собираться у основания, готовая вот-вот вырваться из него и подарить его жизнь кому-то еще… Но Король не был готов дарить свою жизнь другим. Он как настоящий мужчина был способен контролировать свои действия. Машу, похоже, ничего не беспокоило. И что сейчас будет брызгать и куда, абсолютно не беспокоило. Она хотела быть хорошо оттраханой, и она думала только об этом. Все ее мысли сейчас были направлены только на это. С этой задачей Король успешно справлялся.

Король руками плотнее обхватил ее за талию, (казалось, что-то в ней сейчас хрустнет), и сделал три последних мощнейших входа. Маша вскрикнула. Снова обрывисто задышала. На пике эякуляции он успел выйти из молодого влагалища, развернул девочку к себе лицом, одним движением опустил ее перед собой на колени и поднес трепещущий член ко рту…

Маша уже привычно раскрыла ротик. В трепещущий и жаждущий ротик полилась живительная влага, новая жизнь… Маша ловила и хватала ее, словно рыба воду пытавшаяся спасти свою жизнь. Король извергался и кричал не стесняясь. Теперь был его черед рассказать об этом миру, рассказать об этом белой луне. От ощущения сильного горячего члена во рту у Маши наступил оргазм. Она глотала сперму закатив глаза, затаив дыхание, обхватив руками ягодицы. Наступил момент осознания свершенной тайны. Некоторое время они не двигались. Находились в оцепенении. Маша наслаждалась последствием оргазма. Она стояла перед ним на коленях, и ей это даже нравилось. Его член продолжал оставаться толстым и возбужденным. Так бывает у мужчин которые испытывали сексуальный голод в течении продолжительного времени.

Король полностью скинул с себя джинсы, трусы, приподнял Машу с земли и посадил на член. Маша висела на нем, обвив ногами его ягодицы. Королев ладонями поддерживал ее за попку и насаживал. Он даже не снял с нее трусиков. Он только оттянул их и насаживал.

Маша была сильно возбуждена. Она почувствовала, как член вошел до конца. Наполнил ее совершенно другой жизнью, другим миром, другими ценностями. Маша приподнималась и садилась на член, попкой она снова чувствовала его яйца — плотные, заполненные спермой. Она садилась на член, одновременно чувствуя, как его яйца касаются ее нежной попки. Это ее возбуждало. Голову переполняли странные мысли. Ей захотелось, чтоб он всегда ее, всю жизнь так любил. Обладал ею и пользовался как хозяин жизни. Он ведь мужчина, а мужчинам необходимо терзать девушек! иначе они станут не мужчинами и не охотниками. Если он когда-нибудь станет ее мужем, она разрешит ему все, лишь бы он ее ТАК любил.

Король взялся за резинки ее трусиков и потянул их вверх. Ему нравилось чувствовать, как член трется о резинку женских трусиков. Его это еще больше возбуждало. Маша скакала садилась на член, воображая себя наездницей дикого арабского скакуна. Она представляла себя голой скачущей на коне…

Потом он опустился перед Машей на колени. Снял с нее трусики. Туда он вошел языком. Это было уже слишком. Маша никогда даже не мечтала об этом, и мысли не допускала, что кто-то однажды вторгнется в ее личность языком! А он так бесцеремонно вошел в нее своим языком, бессовестно блуждая там.

Ему всегда, почти с самого детства нравились нарциссы. Эти желтые загадочные цветы. Манил их особенный и неповторимый запах. Они был более открыты, доступнее в отличие от других цветов. Но сейчас у него появился еще один цветок, который будет его самым любимым цветком. Цветок, немного похожий на розу, но не роза. В миллион раз лучше! У этого цветка тоньше запах, лепестки нежнее, и пьянящий дурманящий неповторимый аромат. Его девственное пробуждение несет и раскрывает в себе сотни тысяч других жизней. Этот цветок — целая планета, целый мир, целая жизнь. Сердцевидка цветка скрылась среди розовых застенчивых лепестков. Стебель произрастал из самой ее, из самых недр ее таинственного и замечательного женственного мира.

Король добрался до бутончика и решительно раскрыл его языком, подбираясь к самому важнейшему организму самого цветка. К самой ее сути, к самой ее первозданной тайне. «Неужели он сейчас оголит его и прикоснется к клитору?» — испугалась Маша. От этой мысли у нее на мгновение остановилось дыхание, она не могла вздохнуть.

Эта девочка не знала и не ожидала, что можно вот так вот делать, что мужчина может так поступать. Конечно, она от подруг слышала про такое, и даже видела в Интернете картинки, но по отношению к себе она и мысли такой не допускала. Даже думать об этом было не приятно. Она была уверена, что мужчинам не может понравиться ее запах, была в этом уверена. Она даже для убедительности как-то пробовала себя, и ей не понравилось. У нее развился комплекс.

Король прикоснулся кончиком языка к сердцу цветка. Машу пронзил сильный электрический разряд. Широкими мужественными ладонями, на которых неизвестно как оказалась ее попка, он приподнял ее на удобную высоту и взял клитор в рот, плотно сомкнув его губами, чтоб не выскользнул. Его бессовестный язык начал вести интимную беседу с ее возбужденным клитором, похожим сейчас на крошечный мужской член и в отличие от его члена, находился в более благоприятных условиях и окружении. Язык выведал у клитора все тайны и секреты. Он извлек из глубины все ее обиды, накопившиеся за годы, и уничтожил ее комплексы. Он, словно волшебник или психолог стер ее память, удалил огорчения и былые прошлые неудачи из ее памяти. И теперь Маша могла начинать новую жизнь, без комплексов и неудач с чистого листа. И все это сделал только его язык! Король языком почувствовал слабые импульсы. Это были первые позывы к оргазму, первые его признаки.

Король сузил круг своего общения и теперь перешел непосредственно на клитор. Он обхватил его губами и засосал. Все!!! Он успел пососать его только два-три раза…

Маша испытала сильнейший шок, мощный разряд пронзил ее недра. Что-то в ней на миг погасло, а потом снова зажглось внутри. Темнота и яркая вспышка. Потом нежный, белый лунный свет. Лучик неземного волшебного белого света позвал ее с собой куда-то ввысь. Она безвольно пошла за ним… Это был свет из космоса, луч жизни и надежды на счастье. Она притянула Игоря за собой. Ей захотелось взять его с собой, обхватив его голову руками и ногами… Ей хотелось начать эту новую, счастливую жизнь с ним! Ведь это именно он дал ей этот лучик белого божественного света. Она инстинктивно сжала свои ноги и бедра. Но между ногами была его голова. Король обоими руками обхватил ее за попку и прижал к себе. Его губы были плотно прижаты к ее губам.

Некоторое время Маша стояла в оцепенении, не шелохнувшись, витая в облаках. Но лучик унес в небо только ее одну, Король остался стоять не коленях. И она поняла, что не может быть счастья вдвоем. Обоюдного. Всегда кто-то идет на жертвы, принося счастье другому. Значит, если будет счастлива она, то несчастлив будет он. Или наоборот. Она заплакала…

Для Короля это было не удивительно — многие девушки плакали от его члена или языка, подварившего им незабываемый оргазм. Девушки плакали от счастья от его божественно активного члена, от его наземного нежного и сладкого языка. Король продолжал лизать ее клитор, но уже все реже и реже. Она сидела обессилев, прислонившись на деревянную стену бани. Сверху ее измученное счастьем лицо, освещал белый лунный свет.

Это был для нее особенный день. Она запомнит его на всю жизнь, и Маша знала это точно, даже число отметила — двадцать первого сентября. В этот день она прожила свою прошлую жизнь в нескольких счастливых мгновениях. Она познала многое. Сегодня в ней сразу побывали мужской член, и мужской язык. А во рту побывала другая жизнь, жизнь мужчины со своими привычками и заботами.

Они сидели на берегу. Тихий и монотонный шум волн — самого чистого на земле озера постепенно возвращал влюбленных в физический мир. Луна ревниво выхватывала из темноты их красоту, пытаясь присвоить ее себе. Они сидели на футболке, расстелив ее на песке. Игорь любовался ее обнаженной красивой грудью. Он созерцал и наслаждался божественным творением. Он впитывал в себя ее неповторимую хрупкую красоту, пытаясь сохранить ее навечно, поступая так же, как и луна. И в этом у них было общее — отнять, забрать себе. Но ведь луна не только забирала, она ведь и отдавала. Отдавала свой свет тем, кому ночью он был необходим как воздух, как вода. Кому днем нужен лунный свет? Вот так же и Король, оказавшись в ее жизни в нужный и необходимый момент.

Маша держала его за член. Нет, она держалась за его член. Именно держалась, потому что она такая маленькая и хрупкая, должна сейчас держаться за эту мощную и надежную опору. В своей руке Король держал ее простые белые трусики с бантиком. Он их ей не отдаст. Оставит их себе на память. Он уже у многих девушек забрал трусики на память. И даже помнит, какие трусики принадлежали той или иной обладательнице. Теперь эти трусики были Машины, девушки, которую он порвал на берегу озера у святого места жертвоприношения. Можно сказать, она принесла свою девственность себя в жертву Богам.

Она нежно сжимала его ствол. Член продолжал стоять и даже не думал опадать.

– Я хочу иметь такого мужа как ты, — повернувшись, сказала Маша.

Игорь слабо улыбнулся и промолчал. Ему уже не раз приходилось слышать это от девушек. Особенно после доставленного им удовольствия, но он их не огорчал. Разве он мог сказать, что женат и имеет такую же пятнадцатилетнюю дочь. Он давал им надежду: пусть они думают о своем, а он будет только дарить им счастье. Счастье на короткое время.

– Спасибо тебе за все, — сказала Маша и поцеловала его. Она поняла, что у неожиданного вспыхнувшего романа продолжения не будет.

Игоря еще не благодарила ни одна девушка за то, что он ее терзал. Что тут такого? Мужчина оттрахал девушку, порвал ей девственность! Что в этом особенного? Но для них все в этом было особенное.

– Ты ничего не подумай. Просто я живу в другой стране, — сказал ей Игорь. — Ты ведь не сможешь приезжать ко мне.

– Приеду. Закончу школу и приеду к тебе поступать, — решила Маша.

– Хорошо. Тогда я буду тебя ждать, — сказал Игорь. Он дал ей еще одну надежду.

Оставшиеся два дня они тоже провели вместе: гуляли на берегу, она снова стояла перед ним на коленях, доведя его до извержения, (и уже в этот раз ей очень понравился вкус его спермы!). Он, поставив ее раком, насаживал в бане с приспущенными трусиками, (именно так ему нравилось). Она скакала голой на коне. Он бесцеремонно входил в нее своим бессовестным языком без приглашения…

Через три дня лагерь разъехался, но Маша не могла забыть Короля. Она и не желала его забывать. Разве можно забыть то, что дарит и приносит тебе счастье? Они переписывались по Интернету. В июне она поехала к нему — он выслал ей приглашение.

Подписывайся на пошлые истории в Телеграм — то, что не опубликуют на сайте.

Дарим промокод на 500 руб. на Яндекс.Маркете.

Всем нашим посетителям дарим промокод на 500 рублей на Яндекс.Маркете. Промокод REF_UCCSCYN действует
на первую покупку от 2500 рублей (под этим логином на Яндекс.Маркет не должно было ранее быть покупок),
если ввести его в приложении.

≡  24 Март 2022

Как я потеряла девственность

О том, как делаются дети, я узнала в десять лет. До этого я думала, что от поцелуев. Я точно знала: если герой целует героиню, то на следующей странице она уже укачивает на руках румяного малыша. И еще обычно почему-то плачет.

Каким образом я ухитрилась не замечать постельных сцен в кино и глубокомысленных разговоров шепотом в школе – я не знаю. Но факт остается фактом: мою святую невинность изо всех сил охраняли ангелы.

Ангелы сдались, когда Кэрол принесла в школу презерватив.

«А что это такое?» – спросила я.

Если вы когда-нибудь захотите почувствовать себя отщепенцем и изгоем общества – придите в начальную школу Роял Рассел и спросите, что такое презерватив.

Явившись домой в расстроенных чувствах, я незамедлительно потребовала разъяснений у мамы. Мама вздохнула и, отложив в сторону книгу про космических пиратов, как могла посвятила свою дочь в великую тайну размножения.

К сожалению, она оперировала в основном термином «писечка». Думаю, этот факт задержал начало моей половой жизни года на три.

Открывшиеся перспективы перевернули мою маленькую вселенную: все это было настолько неприлично, что в возрасте от 10 до 11 лет я была самым настоящим мизантропом: мне было стыдно смотреть на людей, потому что я точно знала, откуда они появляются и чем занимаются (для королевы и Хью Гранта я делала исключение. Для Хью, как выяснилось, напрасно).

В 12 лет у меня начались месячные, я обзавелась собственной коробкой с тампонами и более либеральным мировоззрением. Например, вместе с Кэрол бегала подглядывать, как тренируются старшие футболисты. У одного из полузащитников были ужасно широкие шорты, и, если лечь на траву и притвориться, что разглядываешь жучков и ромашки, а полузащитника в это время собьют с ног, то можно было изрядно расширить свой кругозор. Кроме того, у меня выросла грудь, и это было весьма занимательно, так как она тряслась, когда подпрыгиваешь. Мужчинам не понять этой тихой радости, но не стоит забывать, что до этого у меня на теле не тряслось ничего, если не считать помпонов на гольфах.

Гормоны продолжали честно выполнять свою работу, а тринадцатилетняя я терзалась вопросом, как заставить Энди Брэквелла обратить на меня хоть какое-то внимание. В ту пору я взялась вести дневник, который потом сохранила – чисто из самовоспитательных целей: чтобы, если мне вдруг покажется, что я умнее и лучше всех, а окружает меня тупое человеческое стадо, всегда можно было достать заветную тетрадку и прочитать, например, запись за 12 марта 1994 года.

«Энди, Энди, милый, милый, любимый, единственный. Энди. Энди Брэквелл. ЭНДИ!!! Энди, Энди, Энди, Энди. Я обожаю Энди Брэквелла!!! Сегодня он в черном пуловере, и все девчонки на него смотрели».

И сразу как-то преисполняешься скромности.

Знойное лето своего шестнадцатилетия я провела в ссылке в Суррее. Родители затеяли разводиться, и меня сплавили к тетушке Роуз, которая хотя и любила немножко выпить, но в целом была сочтена подходящим наставником для молодежи в моем лице. И там я встретила Вонючку.

Он был прекрасен. По вечерам тетушка Роуз предавалась легкой грусти над стаканчиком виски со льдом, а принц Вонючка раскрывал мне объятия, когда я, немножко пыхтя, но в целом изящно, вылезала из окна мансарды. Долгие часы мы лежали в куче старых ковриков на чердаке дома его бабушки и пытались любить друг друга. Я неоднократно слышала, что сексуальные инстинкты – врожденные: все, что нужно делать, неопытным любовникам подскажет сама природа. Но в случае нас с Вонючкой природа молчала, крепко стиснув зубы, – видимо, страшно не желала, чтобы мы, не дай бог, размножились.

Ему тоже было шестнадцать, и он изо всех сил старался показаться опытным. Называл, к примеру, бюстгальтер «лифоном». К сожалению, это было практически все, что он умел. Нет, конечно, если бы я позволила целиком снять с себя джинсы, может быть, дело и двинулось с мертвой точки, но за этот последний бастион я сражалась как могла. В качестве компромисса мы спускали их до колен, что занимало два-три утомительно-упоительных часа.

После этого отважный Вонючка пытался овладеть мною, но с тем же успехом он мог бы пытаться проделать это с русалочкой: тесно спутанные джинсами ноги не намного предпочтительнее хвоста.

Днем я ходила невыспавшаяся, с искусанными губами и безумными глазами, периодически впадая в сладострастное забытье. Тетя Роуз не замечала ничего, да и выглядела примерно так же. Мы с ней обе жили лишь мечтой о вечерних свиданиях: меня ждал Вонючка, ее – «Лафройг» пятнадцатилетней выдержки.

Когда пришлось возвращаться домой, я честно рыдала, а Вонючка, думаю, в глубине души ликовал. Подозреваю, что месяц бесплодных тисканий на чердаке несколько его подкосил. Жаль, что я не помню его настоящего имени и не могу проверить в Интернете, не стал ли он монахом или, скажем, маньяком, душащим женщин в подворотнях.

В семнадцать лет я начала волноваться. Почти все мои подруги к тому времени завели себе бойфрендов и обладали хоть каким-то сексуальным опытом. Даже Кэрол, которая к тому времени весила 190 фунтов и вырастила себе довольно оригинальный нос.

А мне приходилось задавать им дурацкие вопросы. Например: «А нужно ли запихивать в презерватив яички или он и так не сползает?»

Дошло до того, что они обсуждали при мне свои делишки, понизив голос, потому что как приличные леди не желали поднимать кое-какие вопросы при невинных девушках.

Нет, не то чтобы у меня не было возможностей. То и дело на моем жизненном пути встречались добровольцы, готовые помочь в моей маленькой проблеме. Но в последний момент я всегда давала задний ход. Поцелуи на вечеринках, жаркий петтинг на скамейке в парке – на все это я была согласна. Но как только дело начинало по-настоящему пахнуть керосином, вся моя воинственная решительность немедленно затухала.

Нет, я не боялась, что будет больно или, например, что этот бесчувственный негодяй разрушит мою хрупкую психику. Черта с два тогда можно было что-то сделать с моей психикой! Ею можно было траншеи копать!

Но вспоминая незабвенного Вонючку, я начинала паниковать. В глубине души я была уверена, что именно со мной ни у кого ничего не получится, что я сделаю какую-нибудь чудовищную глупость и всем будет стыдно. И что я вообще устроена не так, как все женщины. Возможно, у меня там вообще ничего нет, а то, что есть, залито бетоном. (Школьный гинеколог, правда, ничего такого не говорила, но, может быть, она просто не хотела меня расстраивать.)

Говорят, что нельзя заводить себе любимые страхи, так как они непременно сбудутся. Это великий закон общей подлости мироздания. Боишься собак – и тебе откусит ягодицу ротвейлер. Не веришь хирургам – и они забудут в твоем аппендиксе ключи и водительские права. А если ты всю жизнь живешь в страхе перед молнией, то уж она непременно постарается извернуться так, чтобы тюкнуть тебя по темечку.

– Почему у меня ничего не получается? – сквозь зубы стонет Крис. Это мой первый любовник. Точнее, тот, кто должен был стать первым любовником. Ему 26 лет, и он уже был женат. Что ответить Крису, я не знаю, так как пребываю в молчаливой истерике. Он уже два часа предпринимает решительные атаки – у меня все болит, все стерто и все вспухло.

– Прекрати зажиматься! – говорит он. – Постарайся расслабиться!

Я изо всех сил стараюсь расслабиться. Так стараюсь, что у меня, кажется, начинаются судороги челюстей.

Я уже давно не хочу никакого секса, я согласна на вечное безбрачие, лишь бы все это наконец кончилось. К сожалению, обстановка не располагает к тому, чтобы выбрать подходящий момент и незаметно уйти: машины у меня нет, а мы за сорок миль от Лондона, в романтическом отеле для влюбленных.

Я стараюсь отвлечься. Думаю, например, о насильниках. О том, как им, бедным, непросто приходится и какой это тяжелый, неблагодарный труд.

– Да что ж такое… – бормочет Крис.
Тут у меня неожиданно решает проснуться чувство юмора – как всегда, некстати.
– Позвони на ресепшен, попроси, чтобы прислали штопор, – советую я.

Розовые стены отеля для влюбленных краснеют в свете отвратительного алого ночника. Мне уже нечего терять: я не женщина, я урод. Возможно, скрытый гермафродит.

– Ладно, – говорит Крис. – Что-то я сегодня не в форме. Давай просто полежим, поболтаем.

И тут же засыпает. Я сворачиваюсь калачиком подальше от него и тихо, скромно плачу, засунув в рот угол подушки. В этот момент я ненавижу Криса, себя, мужчин, женщин и прежде всего – того, кто придумал такой глупый, неудобный и непристойный способ любви. Кто бы этот мерзавец ни был.

Крис лишил меня девственности, пока я спала, причем успела проснуться только под самый конец, чтобы сказать классическое «ой!».

И потом был восхитительно долгий уикенд, во время которого мы вообще не вылезали из постели, а все подтверждали, подтверждали и еще раз подтверждали тот факт, что я настоящая, стопроцентная женщина, которой не страшен никакой секс!

И все же иногда я грущу по своей невинности. По временам, когда я искренне верила, что куннилингус – это термин из физики. И в то, что у китайцев была такая казнь для женщин: их заставляли спать с тремя мужчинами сразу и бедняжки умирали от наслаждения. И в то, что мужчина во время секса не в состоянии собой владеть до такой степени, что, если его кинуть в огонь, он и там будет яростно любить свою сгорающую подругу.

Я скучаю по всей этой очаровательной дремучей мифологии девственниц, которые возводят такое приятное, но незатейливое дело, как секс, до Великой Мистерии Бытия.

Метки: девственность • женщины • истории • потеря • рассказы

Комментарии:

Эта история надолго врезалась в мою память, и вот сейчас хочу поделиться ней с вами, обязательно стоит рассказать все события, которые проходили предшествовали этому, без них картина будет не целостной. Жил я в полной семье и был единственным ребёнком. Семья наша ничем не выделялась на фоне тысяч таких же. Мать была высокой женщиной около 175см с черными волосами, и немного смуглой кожей и для своих 37 лет выглядела очень хорошо. Работала она воспитателем в детском садике и учитывая, что он был не далеко от дома, можно было сказать, что работала она практически по свободному графику. У неё всегда была возможность отлучиться и прийти домой что бы позаниматься нужными делами. Отец же мой работал сварщиком по классическому пятидневному графику, после работы он мог ещё пойти в гараж заниматься автомобилем, так что дома он бывал намного реже. С матерью они были ровесниками, и он был немного выше её, так же как наверное и всё мужчины любил попить пива вечером и от этого у него было немного лишнего веса, а точнее уже некий животик. Я же в свою очередь рос обычным ребёнком, был худощавым и среднего роста, для своих восемнадцат лет.

В нашей семье сложилось так что мной занималась больше мать, все бытовые дела и заботы со мной такие как уроки и покупка вещей были на ней. Отец в силу своего графика уделял немного меньше времени, конечно нельзя сказать, что он не занимался мной или не любил семью. Но, наверное, как и все молодые люди я в силу возраста был привязан больше к матери. И с отцом мы редко проводили время совместно. Когда он был дома то проводил время за телевизором или занимался полезными делами, в то время как мне было намного интереснее во что – то поиграть или посидеть за компьютером. И я его старался не отвлекать, и он делал то же самое.

Но мы оба прекрасно понимали, что у нас нет какого то классического общения отец – сын, по сути у нас и так было нормально всё и всех устраивало. Но такого как должно быть в представлении людей, что бы играть вместе в футбол и чем то совместно увлекаться то такого не было. И вот в один прекрасный день отец скорее всего решил это исправить, не знаю сам ли он этого захотел или как – то мать ему капала на мозги что это нужно делать… Отец помимо работы и бытовых дел увлекался ещё и рыбалкой, серьезным увлечением это было сложно назвать. Но у него было несколько разнообразных удочек и небольшой чемоданчик с лесками, наживками и всевозможными снастями. Выезжал рыбачить он за год всего раз 6—7 и то только в тёплое время года. И так как уже был май, и погода была соответственно тёплая то пришло время для первого в этом году выезда на природу. И в этот раз он вместо одиночного выезда решил меня взять с собой, мне это было не очень интересно но всё таки я поехал с ним.

Субботним ранним утром, когда только рассвело мы поехали на реку, дорога у нас заняла немного больше часа и вот мы уже на месте. Это был приятный склон, поросший травой, река возле берега была покрыта камышом, но были небольшие просеки, в которых мы и расположились, не буду рассказывать как прошел день, скажу что по итогу мы довольно неплохо порыбачили и клёв был хороший. Когда уже стемнело и рыба перестала клевать, мы оставив удочки заброшенными на берегу. Расположились неподалёку, развели костёр и стали ужинать, перед сном. Конечно мы оба были в приподнятом настроении и много разговаривали, отец зная что ему не предстоит сегодня уже садится за руль стал пить пиво, мне в силу возраста ещё не предлагал. И конечно когда он немного выпил то стал по «отечески» спрашивать как у меня дела в жизни. Мы разговаривали про мою учёбу, что у меня получается, а что нет. Он приводил примеры из своего прошлого, о том как ему было в моём возрасте. Спрашивал он про друзей, про то как и с кем я общаюсь. Стоит сказать что таких близких разговоров у нас особо не было раньше, но тут наверное обстановка сама подталкивала к общению. Дальше он немного с юмором спросил про девочек, о том нравится ли мне кто то, и бегают ли они за мной. Я ему честно отвечал есть которые мне нравятся, но я стесняюсь с ними поговорить. Он же меня подбадривал, говоря, что в моём возрасте так же себя чувствовал. И был бы рад что бы какой – то старший товарищ хотя бы подсказывал как ними общаться не стесняясь. В нём уже немного играл выпитый алкоголь, и он мне по – отечески сказал:

— Давай помогу тебе покажу как нужно общаться с девушками? С мамой поговорю, что бы мы просто где то в парке погуляли и ты увидел что в общении нет ничего страшного, главное разговор поддерживать и всё… Хорошо? — спросил он.

— Хорошо… — немного неловко ответил я.

Конечно мне было интересно узнать, как просто общаться с девушками, но скорее всего мне просто понравилось общаться с отцом, как с другом. Дальнейшие наши разговоры были о курьезных случаях у него на работе и я с довольствием это слушал. Закончив ужинать мы легли спать. Проснувшись воскресным утром, мы ещё порыбачили до обеда, так как хороший клёв продолжился и сегодня. Но после обеда уже собрались и поехали домой.

По приезду домой стало заметно что с отцом мы стали более дружны, могли о чём – то шутить, и мать очень положительно отзывалась о нашем общении. Прошла буквально рабочая неделя и отец снова засобирался на рыбалку, и конечно же взял меня снова с собой.

Не буду сильно утомлять читателя, скажу лишь что выехали мы так же субботним утром и всё делали по тому же плану, даже остановились на том же месте. Уже ближе к вечеру, разложившись покушать, отец снова достал себе пиво и понемногу его выпивал. Наше общение началось с рыбалки мы обсуждали улов, дальше разговаривали на разные темы. По прошествии некоторого времени, отец немного охмелев стал разговаривать о моих друзьях, спрашивать меня и интересоваться. Я ему всё искренне отвечал. Потом он спрашивал про учёбу и в общем мои успехи… И я начал обращать внимание что он спрашивает то же самое что и в прошлый раз… Конечно я этому старался не придавать значение, пытался себя успокоить что может он хочет что – то переспросить и тд. Но как бы мне не было обидно, это были те же самые вопросы что и на предыдущей рыбалке. Он продолжал спрашивать и интересоваться мной, и я уже знал какой вопрос будет следующим. Конечно мой энтузиазм полностью угас. И когда он стал спрашивать о девочках, есть ли у меня кто то, я не выдержал ответил ему с обидой:

— Папа, мы же с тобой это всё уже обсудили в прошлый раз? Ты разве этого не помнишь? Ты не помнишь, что я отвечал тебе? — сказал я

После моих слов появилась гробовая тишина, через пару секунд я продолжил

— Я же говорил тебе что у меня не получается с девочками? Ты же сам говорил что с мамой поговоришь… Ты этого не помнишь? — добавил я

— Дааа… ? Неее… Нууу… Я всё помню конечно, с матерью конечно разговаривал, но ты же сам знаешь, что она упрямая у нас… — сказал неуверенно он, немного по – дружески коснувшись плеча.

Но для меня было всё ясно, ни с кем, ни о чём он не говорил, для него вообще наш прошлый разговор был не больше чем просто разговор выпившего человека. Конечно он помнил обрывками что хотел о чем то поговорить с матерью, и что я ему что то рассказывал о себе и о друзьях и в общем о своей жизни. Но для него это было не совсем важно и он пропустил большинство моего рассказа мимо ушей. Для меня это было очень обидно так как я чувствовал что открыв ему дверцу доверия обманул сам себя. Он тоже понял, что тут была его роковая ошибка и тот тоненький дружеский мостик, который мы построили был окончательно разрушен.

Недолго ещё пообщавшись ни о чём, мы легли спать и на следующий день, встав утром и поняв что клёва не будет сразу же поехали домой, уже по пути было понятно что наше общение не просто откатилось назад и полностью деградировало.

После этой рыбалки, мы стали жить обычной жизнью, я занимался своими делами, отец своими. И никто уже не вспоминал о ней. Прошёл месяц, был уже июнь… И как – то в выходной день когда, мы были с отцом вдвоём, он меня позвал к себе. И так по – отечески с очень довольным лицом спросил помню ли я наш разговор. Я конечно же утвердительно ответил…

— Я обещал тебе с матерью поговорить? Хоть это и было сложно и очень необычно, но она согласилась нам помочь, в эти выходные она поедет с нами на рыбалку. Я выполнил обещание? — сказал он, не скрывая своего самодовольства.

— Хорошо, поедем все вместе… — сказал я, не поняв к чему тут мать и рыбалка.

Конечно я не знал как будут происходить события дальше, точнее сказать да же не догадывался. Но мне было приятно что мы поедем всей семьёй на природу.

Когда неделя подошла к концу, мы собрались за город. Как обычно, встав пораньше в субботу мы выдвинулись на речку. Приехав в пункт назначения, это уже было традиционно то же самое место где мы были с отцом, там и природа была красивее, и рыба хорошо ловилась. Конечно наш выезд уже сложно было назвать рыбалкой в прямом смысле слова, это скорее уже был обычный выезд на природу, с палаткой и мангалом. Сразу же по приезду мы поставили нашу маленькую двухместную палатку, поискали и приготовили дров для шашлыка. В общем в нашем «туристическом» лагере работа кипела. Мы с отцом немного порыбачили, но больше времени мы готовили кушали и просто общались на разные темы.

Ближе к вечеру, когда солнце уже село мы все вместе сидели у костра и не спеша доедали, то что у нас было на импровизированном столе. За день, уже немного устал и понял, что долго сидеть и слушать их разговоры мне не очень хочется. Поэтому сказал, что пойду спать в палатку. Они меня не останавливали, но немного эротические истории еrоmо удивились, точнее даже взбудоражились… Мать замолчала и выровнялась в спине, как будто хотела встать, отец немного отвернулся как будто бы не слышал, что я говорю. Не придав этому значения пошел в палатку и уже начал готовится ко сну, внутри было довольно мало места и рассчитана она была только на двоих лежащих рядом больше места там никакого не было. Это и не удивительно так как это была не дорогая, а обычная купленная в сетевом магазине палатка.

Залез под одеяло я услыхал какие то разговоры

Ночь лишения девственности

Праздник кончился, и я готова была уйти, оставив всякую надежду вернуться в отчий дом. Я склонилась над матерью и, как требует традиция, прошептала: «Прости мне все зло, которое я тебе причинила».

Эти ритуальные слова скрепили нашу разлуку. Али нагнулся, чтобы разуть меня. Он вложил монетку в туфельку и потом на руках вынес меня из дома. Осел свекра Наймы уже стоял у порога, чтобы отвезти меня в новую семью, за полкилометра от родного дома.

— Чтоб был малыш! Да побыстрее! — кричал Шуйх, торговец пончиками.

В недолгом этом путешествии сопровождать меня должен был мальчик — на счастье. Я пробормотала: «Пусть меня проводит племянник Махмуд». Требовать незаконного ребенка, про которого говорят, что он приносит несчастье, на роль мальчика, призванного задобрить судьбу, чтобы она дала сына, — это была немалая наглость. Я получила то, о чем просила, и смогла обнять сына Али на глазах у рассерженных самок.

Дядя Слиман вел осла за поводья и ступал ссутулившись, в развязавшемся тюрбуше.[33] Один осел вел другого — тетя Сельма была далеко.

Свекровь поджидала меня, рядом с ней стояли три ее великовозрастные, по деревенским понятиям, дочери. Их радостные крики были слишком пронзительны, миндаль, который они бросили нам в знак приветствия, ударил, как камни. Слиман схватил меня за талию и поставил перед этими ведьмами.

Неггафа и Найма проводили меня до брачных покоев. Моя сестра настояла на том, чтобы самой раздеть меня, но это обидело Неггафу — ведь ей это было поручено.

Сестра молча расстегнула мне платье, и я шепотом спросила:

— Что сейчас будет?

Не поднимая глаз, она ответила так же тихо:

— То, что произошло между мной и моим мужем в тот день, когда ты спала у нас, в нашей спальне. Теперь ты знаешь.

Так значит, она знала, что я знаю. Неггафа начала твердить свои наставления:

— Как только мы выйдем, семь раз взмахни туфлей перед дверью, повторяя: «Да будет воля Аллаха на то, чтобы муж мой меня полюбил и не глядел ни на одну женщину кроме меня».

Она порылась за корсажем и вытащила мешочек:

— Раствори этот порошок в стакане с чаем, который я поставила на стол. Сделай так, чтобы твой муж выпил его в несколько глотков.

Но она не успела передать мне мешочек, потому что свекровь ворвалась в комнату без стука, размахивая кадильницей, вокруг которой клубился густой дым ладана.

— Сын скоро придет, — рявкнула она, — Давайте быстрее.

Найма сняла с меня лифчик, потом трусы. Мне было смешно — какой непристойной могла стать моя благонравная деревня, как только люди оказывались уверены в своей правоте и безнаказанности.

Прежде чем отдать меня Хмеду, Неггафа прошептала мне на ухо:

— Положи рубашку под зад, чтобы она впитала кровь. Рубашка хлопковая, пятна будут хорошо видны.

Потом она сурово добавила:

— Не позволяй ему извергать в тебя семя. Там у тебя будет слишком мокро, а мужчины этого не любят. Ляг на постель. Он скоро придет.

Моя сестра склонилась надо мной в свою очередь:

— Закрой глаза, закуси губы и думай о чем-нибудь другом. Ты ничего не почувствуешь.

Я осталась одна, мое свадебное платье валялось у кровати, как овечья шкура. Я встала перед зеркалом массивного шкафа и посмотрела на себя, совсем голую! Моя кожа блестела в свете свечей, атласно-гладкая после эпиляции. Волосы каскадом падали на спину, источающие дивный аромат узоры, нанесенные хной, тянулись от плеч до запястий. Груди торчали, высокие и гордые. Я прикрыла их ладонями. Что они вынесут, что нового откроют? Ведь столько рассказывают о первой свадебной ночи и ее мучениях. Столько ходит скандальных сплетен…

Над моим кузеном Саидом смеялись даже в жалких лачугах до самого Алжира. Мальчуган, когда-то поднявший мне юбку, чтобы показать, что под ней находится, своим любопытным приятелям, не смог совладать с тайным местечком своей жены и повел себя, как девственник. Он хотел убежать, к отчаянию своих близких и друзей.

— Да мужчина ты, наконец, или нет?! — воскликнул один из них в раздражении.

— Тихо там! Сейчас примусь за дело, только не надо меня торопить!

— Чтобы трахнуть женщину, тебе особое приглашение требуется?

— Дайте мне передохнуть!

И тогда его отец проорал со двора, обезумев от бешенства:

— Ну ладно, либо ты пойдешь, либо я вместо тебя! Сайд вернулся в спальню, но так и не смог овладеть Нурой, своей женой. Его мать объявила, что сына сглазили. Она вошла в комнату новобрачных, разделась и приказала Сайду семь раз проползти у нее между ног. Надо думать, лекарство оказало действие, потому что Сайд тут же обрел мужественность, дефлорировал Нуру, пролил кровь и услышал ее крики.

Я вся дрожала. Я легла в постель и накрылась одеялами, нагая и всеми покинутая.

Когда я вновь открыла глаза, Хмед уже склонился надо мной. Это была наша третья встреча после помолвки и встречи на Аид Кебир,[34] когда он принес подарок-муссем.[35]

Не знаю, усталость или волнение были тому виной, но он показался мне старше, чем я его запомнила.

Он сел на краешек кровати, посмотрел на меня, погладил робкой рукою шею и грудь. Потом он пробормотал: «Вот это лакомый кусочек!»

Разувшись, Хмед расстелил коврик на полу и положил два земных поклона. И забрался ко мне в постель.

Я видела лишь его грудь и руки, покрытые седыми волосами. Он подложил мне подушку под поясницу и грубо прижался к плечам. Мокрая нижняя губа его дрожала. Под ягодицами у меня оказалась ночная рубашка, как и нашептывала перед свадьбой Неггафа…

Хмед бесцеремонно раздвинул мне ноги и стал слепо толкаться в мою щель.

Когда охальница Борния раскрывала свой рот, ее гнилых зубов пугались даже морковки, однако член, что шарил у меня между ног, был таким глупым… Он даже на морковку не тянул. Он делал мне больно, и я сжималась все больше при каждом движении. Гости барабанили в дверь, требуя рубашку с доказательством моей девственности. Я пыталась высвободиться, но Хмед подмял меня под себя и, взяв член в руку, попытался справиться.

Не получилось.

Пыхтя и потея, он уложил меня на овечью шкуру, вздернул ноги кверху, так что чуть не вывихнул их, и возобновил свои попытки. Губы мои были в крови, низ горел. Я вдруг задумалась, кто он такой, этот мужчина, который потеет надо мной, сминает мою прическу и своим зловонным дыханием заставляет потускнеть чудные узоры из хны?

Наконец, отпустив меня, он вскочил. Обернув полотенцем чресла, он открыл дверь и позвал мать. Та сразу просунула голову в дверь, за ней виднелась Найма.

— О! — воскликнула сестра.

Не знаю, что она увидела, но зрелище, наверное, было неприятное. Свекровь чуть ли не пену с губ роняла от ярости, поняв, что первая свадебная ночь грозит обернуться фиаско.

Применяя силу, она раздвинула мне бедра и воскликнула:

— Она целка! Ладно, ничего не сделаешь! Придется ее связать!

— Умоляю тебя, не делай этого! Подожди! Я думаю, она мтакфа.[36] Мать ее заперла, когда она была еще девочкой, и забыла снять защиту.

Они говорили о ритуале, древнем, как сам Имчук, — девственная плева девочек укреплялась волшебными заклинаниями, делавшими ее неуязвимой даже для будущего мужа, если только не будет проведен ритуал, снимающий чары. Я-то знала, что Хмед вызывал у моего тела отвращение. Поэтому-то оно и не впускало его.

Свекровь привязала мне руки к стойкам кровати шарфом, а Найма крепко прижала ноги. Окаменев, я поняла, что муж сейчас лишит меня девственности на глазах моей сестры.

Хмед разорвал меня надвое одним безжалостным ударом, и я потеряла сознание в первый и единственный раз в жизни…

Доказательство долго переходило из рук в руки. От свекрови к теткам, от них — к соседкам. Старухи полоскали рубашку и потом этой водой омывали глаза, твердо уверенные, что подобные действия предотвращают слепоту. Но рубашка, запачканная кровью, не доказывала ничего — только глупость мужчин и жестокость подчиненных им женщин.

Несомненным было одно: в течение пяти лет нашего отвратительного брака Хмеду предстояло заниматься любовью с мертвой.

* * *

Сколько раз губы Дрисса ласкали меня в ту ночь, когда я впервые сбежала от тети Сельмы? Двадцать, тридцать? Все, что я знаю, — это то, что я потеряла девственность. Настоящую. Ту, что в сердце. С тех пор моя душа — всего лишь перрон вокзала, на котором я стою, наблюдая, как падают мужчины.

Вначале я не хотела, чтобы Дрисс касался языком моего потайного места, пораженная бесстыдством любимого. Но в те доли секунды, когда его губы дотронулись до венерина холма, я почувствовала, как вселенная покачнулась, моря вышли из берегов, а планеты взорвались. Молния обожгла мои тело и голову, обратив в пепел все, что я знала до этого. Я не предполагала, что ласка вызовет столь сильные ощущения; не знала, что мужчина может дать мне это.

Раз Дрисс касался меня языком, я решила удалить там волосы. Увидеть свою наготу, прежде чем вновь увидеть Дрисса… Мне хотелось узнать, как на самом деле выглядит тот зверь, что так бесстыдно истекал слюной от желания, укрывшись под невинными кудряшками, готовый на все, чтобы вновь принять умелый ласковый рот в свои складки и вновь пережить испытанное тогда безумное наслаждение.

Это трудно. Надо внимательно следить за сахарной карамелью, долго мешать ее, чтобы она сделалась нежной и нежидкой. Удалять волосы с киски — не то что с ног или из-под мышек. Мне было страшно подступиться к густому руну, спящему между моих бедер спокойно и безмятежно со времен моего брака, с тех пор когда муж входил туда так, как ножка стула застревает в ковре, эгоистично, ничего не зная о моих уголках и закоулках, о желаниях, которые я теперь открывала, — пламенных и строптивых.

Когда язык карамели приклеивается к венерину холму — это жестокая боль. Я терпеть не могу физические страдания. Но Я храбро размазала массу по большим губам и вдруг обнаружила обескураженно, что волоски есть и на внутренней поверхности, там, где плоть такая нежная, перламутровая, скрытая. Один мазок, второй. Боль проходит быстро, по пятам ее ступает предательское удовольствие. Как же так? Я не знаю. Вместо того чтобы съежиться, сжаться, плоть сияет, открывается, и вход во влагалище увлажняется. Карамель скользит, не может приклеиться к стенке. Плоть, похожая на морское создание, становится неуязвима. Разогретый шарик все больше пропитывается моим соком. Я вижу, моей киске нравится, когда у нее вырывают волоски, когда ее мучают. Желание, как откровение, стучит мне в виски. Я становлюсь сообщницей незнакомой, капризной, царственной плоти. Я опасалась сделать себе больно, но мое влагалище наслаждается, полностью проснувшись. Смятые губки дрожат под липкими пальцами. Голова кружится так, словно я сейчас упаду в обморок. Сквозь струю теплой воды, смывающей комочки карамели, приставшие к моей коже, я смотрю на налившиеся, шелковистые нижние губы, похожие на те, что я рассматривала в детстве под одеялом, но теперь полные и зрелые, как плод. Сначала осторожно, а потом все более лихорадочно, я исследую свое естество, коронованное новой девственностью, распутной и великолепной. Оно хочет этого. Под рукой у меня нет ни Дрисса, ни морковки Борнии. Не колеблясь, я сжимаю складки пальцами. Она просит еще. Клитор показывает кончик носа, высунувшись, словно язычок огня. Я поддаюсь соблазну. Я хочу этого. Я хочу себя. Прикасаясь большим пальцем, я вызываю сладостную эрекцию. Клитор прижимается к настойчивому и понимающему указательному пальцу, который поддерживает его твердость. Полное опьянение… Я сжимаю эту массу воды и огня, словно хочу наказать ее. Мое естество меня победило. Я дрожу от счастья. Больше всего меня возбуждает нежная розовая поверхность промежности. Я наслаждаюсь видом оголенной ликующей плоти. Она такая красивая, что я понимаю, как можно хотеть засунуть туда язык. Мои действия нельзя назвать мастурбацией: я занимаюсь любовью с этим великолепным животным, бесстыдно наслаждающимся под моими пальцами. Оно истекает соком, а я все твержу: «Еще… Еще…» Со смеху можно умереть: я влюбилась в собственную плоть. В эту ночь я продвинулась на семь шагов вперед. Я вошла в Зазеркалье и наконец встретилась с самой собой.

Наша встреча с Дриссом состоялась назавтра, и на следующий день, и дальше — и так каждый день. Он делал с моим телом все, что хотел, а я смотрела на эти чудеса, ошеломленная. Каждое слово, каждый взгляд избавлял меня от страха, незнания или ложной стыдливости. Моя кожа стала более упругой, дыхание сделалось свободнее. Я не уставала учиться, поглощая галактики и выплевывая черные дыры.

Я была счастлива, и тетя Сельма знала это. Она не одобряла мой выбор, но благословляла мое тело, источающее тонкие ароматы в полной гармонии со вьющимися растениями у нее на дворе. Как-то раз, когда мы мыли полы и ее спальне, она вдруг перестала вытирать плитку, поправила косынку и не брежно сказала:

— Только следи затем, чтобы не забеременеть. Это я говорю не, ради тебя, а ради малыша. Эти безбожники жестоки с незаконными детьми.

Я не знала, как избежать беременности. Наверное, она догадалась об этом, потому что вернулась к теме спустя немного времени, в тот же день, протирая паштет через сито, которое сжимала между бедрами:

— У тебя есть выбор: либо попробуй арабские рецепты, либо спроси у своего эскулапа, как поступают назареи.

Я знала, что она беспокоится, и взяла ее руку, чтобы поцеловать ее. Руку она отняла, но сразу же устало улыбнулась:

— Я ужасно злюсь. Просто с ума схожу от обиды!

— Тетя Сельма, любовь — прекрасный порок…

— Когда она взаимная.

— Любовь лишена разума!

— Но Дрисс разумен вполне! Никогда такой буржуа, как он, не женится на крестьянке! Думаешь, Танжер даст тебе поступить по-другому? Он врач, он богат, он известен и великодушен с женщинами. Матери девиц на выданье готовы ему задницу лизать, чтобы он женился на их дочерях. Они даже готовы залезть к нему в постель, чтобы заполучить его в зятья!

— Как же так? Ведь это запрещено Аллахом не единожды, а семь раз!

— Аллах может запрещать все, что захочет, но Его создание все равно поступает как заблагорассудится. Моли Его лишь о том, чтобы не оказался на твоем пути Зверь, переодетый в мужчину или женщину! И главное, запомни: Он многое прощает, но не любит, чтобы Его оскорбляли. Родить ребенка без роду, без племени — поступок богопротивный! Не рожай ребенка, которого мир не хочет, даже если его хочешь ты. Не убивай меня раньше времени, Бадра! Мне еще столько надо сделать.

Опустив глаза на свой живот, я улыбнулась: я чувствовала, что у меня нет тяги к материнству. Все, что я хотела, — это любить Дрисса, получать ласку от него. Я не осмелилась сказать это тете Сельме, жаль.

А еще я не смогла ей сказать, много лет спустя, что я так и не произвела на свет ребенка, только оттого что не нашла отца, который защитил бы его от этого мира.

Дрисс изменил мою речь и походку, более того — он изменил ход моих мыслей. Я не совершаю никакого греха, ни у кого ничего не краду, я убеждена только в одном — целый мир не стоит и гроша, если бы не великий костер любви, в котором я стою с открытым сердцем. Мое сердце любило Дрисса и напоминало мне о нищих, протягивающих руку Богу, нищих, которых многие отталкивают из невнимания и скупости. Каждую пятницу я подавала хлеб старикам в язвах и лохмотьях, сидящих у входа в минареты. У меня была чистая совесть, как в те дни, когда школьницей я вкладывала монетку в руку Хея, убогого, сидящего у имчукской мечети. Мое сердце любило Дрисса, оно билось, крича во весь голос: «Вон отсюда, Имчук! Убирайтесь, ханжи, предпочитающие шарлатанов пророкам, трансы — молитвам и заклинания — священным стихам. Убирайтесь, ифриты и злые духи, козлы и козлоногие имамы! Добро пожаловать, Бог, хлебные поля и оливковые деревья! Добро пожаловать, сердца, трепещущие от любви, и влагалища, очищенные святой водой звезд!»

* * *

Мы с Дриссом встречались в его квартире на бульваре Свободы; в Танжере у него было и другое недвижимое имущество. Мой мужчина управлял громадным состоянием, унаследованным от фесской бабки, единственным внуком которой он был. Старая женщина настояла на том, чтобы оставить ему все, в обход своей дочери, возвести его в ранг, который был бы ему недоступен по правилам юриспруденции из-за ранней смерти отца. Он разъяснил мне с великой увлеченностью и цинизмом все тонкости мусульманского права; как выяснилось, его бабка сумела обойти сложные механизмы благодаря фатве[37] одного муфтия из его квартала. Но деньги лишь забавляли его; он любил свою специальность — кардиологию и работал с поразительным талантом, признанным как его коллегами, так и пациентами.

— Я принял бабушкины деньги потому только, что знал — мы с ней не можем заниматься любовью. Она хотела, чтобы я стал блестящим специалистом, она послала меня в арабский лицей, и это в то время, когда мода требовала, просиживать штаны на скамьях французских колледжей. Что за женщина!

Дрисс любил Марокко настолько, что отказывался открыть частную практику, работая на поприще общественного здравоохранения. Именно с этой целью он покинул Фес и обосновался в Танжере. Человек увлеченный, он заявлял, что обожает арабскую литературу и просто влюблен в распутников классической эпохи. Я прочла Абу Наваса под его жадным и влажным взором и открыла в этой книге нездешнюю свободу. Мой любовник был первым, кто рассказал мне о страстях Халлая.[38]

Слава Аллаху, на это мне было наплевать. Так же как и на список знаменитых гостей-назарейцев, который он мне перечислил, — назарейцев, до безумия влюбленных в эту ленивую шлюху с раскинутыми ногами, Танжер, полулукум, полусвинину, город, славящийся тем, что он исцеляет от смерти. Один из них, насмешливый Бауле, жил неподалеку, в Алжире, некий Теннесси Уильяме — в Минзахе,[39] а Брайан Джонс поселился у музыкантов Жажуки.[40]

Иногда я подолгу разглядывала любимого. Его нельзя было назвать красивым. Но он обладал убийственной тонкостью; длинные жилистые мышцы играли под кожей цвета терракоты и заставляли меня таять, так что ноги мои подгибались, а трусики промокали мгновенно. По форме его пальцев, утончающихся к ногтю и аристократичных, можно было догадаться о страстных желаниях, ненасытных и неутомимых. «Я не из тех, кто будет довольствоваться одним только разом». Открыть это помог мне он сам.

Дрисс смеялся, и зубы его порождали желание немедленно укусить эти полные губы, коснуться дыханием промежутка между носом и ртом, где табак оставляет еле заметные следы, промежутка, по которому так и хочется провести языком. С тех пор я обожаю запах табака, когда он смешивается с легким потом смуглой кожи.

Большую часть свободного времени мой мужчина посвящал чтению и сочинению забавных историй, чтобы рассказывать их потом на великосветских вечерах. Он говорил о женщинах, их сокровенных местах, не меняясь в лице, весело и беспощадно, с возбужденным членом и жадной рукой. Он пил вино, пошатывался, почесывал ягодицы, расхаживал по комнате среди мебели, пластинок и безделушек, нагой и полностью уверенный в себе, смеялся, если я просила его отвернуться и не пялиться на мой зад, когда я уходила в ванную. Он не обращал внимания ни на время, ни на расходы. Я же витала над полями своего детства, полностью осчастливленная. Я была не в Танжере. Меня не было нигде. Я была в невероятной и всеобъемлющей любви, любви многогранной, не нуждающейся ни в ребенке, ни в браке, любви, умеющей только любить.

Как-то раз он взял мое лицо в ладони и спросил с каким-то беспокойством:

— Скажи, ты меня любишь?

Я не знала, что и ответить. Если я признаюсь в этом себе или тете Сельме, это не так важно! Но разболтать такой секрет Дриссу!

— Не знаю!

— Так почему тогда ты приходишь ко мне? Ведь может статься, что весь Танжер будет звать тебя шлюхой!

— Танжер меня не знает!

— Нет, знает, кошечка моя! А меня этот город знает слишком хорошо, чтобы мне простить!

— Что простить?

— То, что я предпочел тебя Айше, Фариде, Шаме, Нейле и прочим бесстыдницам из знатных семей!

— Но ведь ты до сих пор к ним ходишь!

— Для смеха, мой абрикос! Только для смеха! Шама говорит, что от моих волос пахнет тобой, а Найла — что уже несколько месяцев от меня несет пажитником!

— И ты им веришь?

— Что касается волос, конечно да! Я столько времени провожу, засунув голову тебе между ног! И те женщины это знают!

— Нет!

— Да! Я даже намекнул им, что они могли бы заняться тем же, вместо того чтобы всю жизнь по очереди спать с соседом Джаллуном!

— Совсем с ума сошел!

— Ничего подобного! Я просто рассказываю тебе о том, что происходит во дворцах нашего дорогого города. А пока — не позволишь ли своему возлюбленному вкусить тебя снова?

Бесполезно было протестовать или делать вид, что мне это не нравится. Стоило ему спустить мои трусики, чтобы увидеть истекающий желанием источник.

© Александръ Дунаенко, 2016

© Александръ Дунаенко, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4474-9085-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Их первый мужчина

Мы жили в маленьком совхозе, близ города Актюбинска. Совхоз выращивал овощи, и было у него ещё стадо молочных коров. Летом, два раза в день, на пастбище уезжала машина с доярками.

Дорога к пастбищу запомнилась сонной, почти мгновенной. Нас укачало на фуфайках, разбросанных в кузове грузовика для мягкости. Только одна остановка в пути: в Актюбинске, у железнодорожной пекарни. Шофёр дядя Федя принёс и передал в кузов дояркам охапку пахучих и тёплых буханок хлеба. Потом, уже там, на дойке, мы пили парное молоко вприкуску с этим хлебом, посыпанным солью.

Мы тогда, к вечеру, уже стали другими.

Я – мужчиной.

Мы спросили у дяди Феди, где речка и побежали на речку. Взрослые не боялись отпускать нас одних: в летнее время воды в нашем Илеке воробью по колено. Нет. Журавлю. Ведь мы там могли плавать, отталкиваясь от песочного дна и даже чуточку нырять.

Я вошёл в речку, присел, и воды мне стало по грудь. Валька, повернувшись ко мне лицом, села верхом ко мне на колени. Если теперь обоим потихоньку отталкиваться ногами от дна, и грести руками, получится «лодочка». Мы стали отталкиваться, и нас тихо, легко понесло тёплым течением. И почему бы так и не поплавать – действительно, хорошая игра. Но у меня вдруг возникли некоторые помехи, осложнения. Дело в том, что мой юношеский отросточек, безобидный и мягкий, всё время прижимался к Вальке. И не куда-нибудь к спине, затылку или шершавой пятке, а к вязкой складочке меж распахнутых девчачьих бёдер, которая, благодаря такой замечательной игре, всё время меня касалась. Я почувствовал, что у моего уступчивого, добродушного дружка, появились признаки агрессии: он стал расти и твердеть… Сейчас я бы уже знал, что делать. Тогда, конечно, тоже. Но в теории. Пацаны рассказывали.

Я почувствовал, что у меня выросло целое бревно, и сделал слабую попытку снова сбежать, но Валька меня удержала. Возникший между нами предмет уже мешал продолжать нашу странную игру. Где-то там, внизу, в воде, он торчал, как кол, и Валька, не отрывая от меня глаз, двинула бёдрами так, что теперь уже упруго-жёсткий конец окоченевшего ствола вошёл к ней в складочку и даже чуть куда-то глубже. Она несколько раз, всё так же, не отрывая от меня взгляда, качнулась, присела на головку. Потом, с протяжным выдохом-стоном ещё качнулась, и опустилась до предела. Я тоже сказал то ли «А-а-а!», то ли «У-у-у!», то ли «О-о-о!» Горячо. Скользко. Сладко. Я дёрнулся и затих. Глаза у Вальки были полузакрыты и виднелись одни белки, без зрачков. Но она с меня не падала. Значит, не умерла. В таком же забытьи она потянулась ко мне, обняла, прижалась.

Я не знал, что нужно ещё целоваться, хоть и видел уже, как это делают в кинофильмах.

Наташка с Надькой загорали. Надька загорала в платье, задрав его так, чтобы не было видно рёбер. Ну и что, если груди маленькие – подумал я. Зато всё остальное – как у Вальки. И решил девочек развлечь. Пришли на речку купаться и скучают.

Повод был.

От неожиданного внимания то, что находилось у меня под волосками, стало опять набухать, а потом и горделиво восстало, пульсируя, во всей своей красе, перпендикуляром к девочкам. Этакая, слегка всё же нагловатая, стрела Амура. И я уже не смущался. Мне

———————————————

Автор неизвестен

Девственница

Девственница

Я не ищу девушку поразвлечься, — проговорил Молчанов, прикуривая сигарету и выпуская струйку дыма, — то, о чем ты сейчас говорил, — это конечно приемлемо.

     Да и деньги у меня найдутся». «Тогда в чем же дело? — человек, стоявший рядом с Молчановым, был маленького роста, лысоватый и в очках. Он слегка улыбался, — Ты не так уж и стар. Не стоит отказывать себе в удовольствии иметь в постели женщину. Хотя бы иногда». «Просто я не могу так, Коля, не могу», — Молчанов покачал головой. «Зря ты так упрямишься. Сейчас многие пользуются услугами этих фирм. В конце концов, эти шлюшки умеют доставить удовольствие. И немалое… Хоть и за вознаграждение». «Да, я подумаю, — Молчанова этот разговор начал раздражать. Он протянул гостю плащ, Дождь, ты слышишь?» «Твое одиночество скрашивают лишь эти ежедневные телефонные разговоры с дочерью, — продолжал гость, не обращая внимания на вопрос, — это все, что у тебя есть. После того, как тебя бросила жена, ты совсем один. Ты хорошенько подумай над тем, что я тебе сказал». И дверь за ним наконец-то закрылась.

     … Дочь что-то щебетала в телефонную трубку. О сынишке, о том, как все там у них хорошо. «Да, до свидания, Валерочка, я понял. Я позвоню». Он устало положил трубку. Он не мог сейчас думать ни о чем, кроме того, что ему сказал гость.

     Неужели действительно придется пользоваться услугами каких-нибудь фирм, приглашая «девушку по вызову»?

     Дождь не переставал лить. Молчанов раскрыл зонт и вышел из телефонной будки.

     Кажется, привиделось. Но в метрах пяти от него, на мокрой скамейке сидела совсем молоденькая девчушка, которую нещадно поливал дождь. «Замерзнет ведь совсем», подумал Молчанов. Он подошел ближе, невольно разглядывая ее с головы до ног.

     Размазанная тушь на лице и глаза, огромные глаза, которые она подняла на него.

     «Здравствуй, кроха, — сказал Молчанов, — Тебе ведь холодно? Идем ко мне… Ты же видишь, на улице дождь». Странно, но она поднялась совсем молча. Он притянул ее к себе только для того, чтобы она оказалась под зонтом, и тут же убрал руки с ее плеч.

     В квартире он кинул ей полотенце, дал свой халат и отправил в ванную, согреться.

     Постелил ей отдельно, в соседней комнате, на диване. Выключил свет и лег на свою кровать. Но спать было невозможно. Его мужское естество давало о себе знать.

     Сколько времени он уже не был с женщиной? Год, больше года?

     Босые ноги прошлепали по полу в соседнюю комнату. Молчанов замер. Что она делает? А вдруг она ждет, что он встанет сейчас и придет к ней? «Дурак, остановил он себя, — ты же ей в отцы годишься». Он искал себе оправдание: «У меня уже целый год не было женщины, — он поднялся, — интересно, а она девственница, или нет?» Он легонько толкнул дверь в ее комнату. Она бесшумно открылась.

     Девчушка лежала на диване, свернувшись клубочком и укрывшись до подбородка одеялом. Сколько ей могло быть лет?… Пожалуй, лет семнадцать.

     Молчанов сел рядом. Она подняла на него свои огромные глаза. «Я знаю, чего вы хотите», — сказала просто и по-детски. «Знаешь? — переспросил он и принялся целовать ее лицо, все еще не решаясь откинуть полы одеяла, Понимаешь, я давно не был с женщиной». Он набрался смелости и одним точным движением откинул в сторону одеяло. От увиденного приятно зашумело в яйцах. «Господи, — прошептал он, — до чего же мне хочется поласкать тебя. Твои маленькие грудки…» Он принялся целовать их, сжимая то одну, то другую грудь и чувствуя, как девочка часто задышала, но все-таки ощущая какое-то ее сопротивление ему. Он не мог понять, откуда оно. Ведь все хорошо…

     Молчанов абсолютно перестал себя контролировать.

123