Рассказ постойко читать мамин сибиряк

• Полный текст
• Емеля-охотник
• Постойко
• Приемыш
• Серая Шейка
• В глуши
• Вертел
• Старый воробей
• Богач и Еремка
• Волки
• Лесная сказка
• Сказка про царя Гороха

Постойко

I

Едва только двор­ник отво­рил калитку, как Постойко с необык­но­вен­ной лов­ко­стью про­скольз­нул мимо него на улицу. Это слу­чи­лось утром. Постойке необ­хо­димо было подраться с пойн­те­ром из сосед­него дома, — его выпус­кали погу­лять в это время.

— А, ты опять здесь, муж­лан? — про­вор­чал пойн­тер, скаля свои белые длин­ные зубы и вытя­ги­вая хвост пал­кой. — Я тебе задам…

Постойко задрал еще силь­нее свой пуши­стый хвост, свер­ну­тый коль­цом, още­ти­нился и смело пошел на врага. Они встре­ча­лись каж­дый день в это время и каж­дый раз дра­лись до остер­ве­не­ния. Охот­ни­чий пес не мог видеть рав­но­душно куд­ла­стого дво­ро­вого пса, а тот, в свою оче­редь, сго­рал от нетер­пе­ния запу­стить свои белые зубы в выхо­лен­ную кожу важ­ни­чав­шего барина. Пойн­тера звали Аргу­сом, и он даже был раз на соба­чьей выставке, в самом отбор­ном обще­стве дру­гих поро­ди­стых и таких же выхо­лен­ных собак. Враги мед­ленно под­хо­дили друг к другу, под­ни­мали шерсть, ска­лили зубы и только хотели вце­питься, как вдруг в воз­духе свист­нула длин­ная веревка и змеей обвила Аргуса. Он жалобно взвизг­нул от боли, при­сел и даже закрыл глаза. А Постойко летел вдоль улицы стрем­глав, спа­са­ясь от бежав­ших за ним людей с верев­ками. Он хотел улиз­нуть куда-нибудь в ворота, но везде все было еще заперто. Впе­реди выбе­жали двор­ники и заго­ро­дили Постойке дорогу. Опять свист­нула веревка, и Постойко очу­тился с арка­ном на шее.

— А, попался, голуб­чик! — гово­рил какой-то вер­зила, под­тас­ки­вая несчаст­ную Собаку к боль­шому фургону.

Постойко сна­чала отча­янно сопро­тив­лялся, но про­кля­тая веревка ужасно давила шею, так что у него в гла­зах пому­ти­лось. Он даже не пом­нил, как его втолк­нули в фур­гон. Там уже было до десятка раз­ных собак, скромно жав­шихся по углам: два мопса, болонка, сет­тер, водо­лаз и несколько без­дом­ных улич­ных соба­чо­нок, таких тощих и жал­ких, а в их числе и Аргус, забив­шийся со страху в самый даль­ний угол.

— Могли бы и повеж­ли­вее обра­щаться с нами, — про­пи­щала болонка, сто­ро­нясь от улич­ных собак. — Моя гене­ральша узнает, так задаст…

Эта про­тив­ная соба­чонка ужасно важ­ни­чала, и Постойко с удо­воль­ствием потре­пал бы ее, но сей­час было не до нее. Пой­ман­ные собаки чув­ство­вали себя скон­фу­жен­ными и на время поза­были все свои соба­чьи рас­четы. Спо­кой­нее всех дер­жал себя водо­лаз. Он не обра­щал ни на кого вни­ма­ния, улегся по самой сере­дине и зажму­рился с такой важ­но­стью, точно какая важ­ная особа.

— Гос­по­дин водо­лаз, как вы пола­га­ете? — обра­ти­лась к нему болонка, виляя пуши­стым белым хво­стом. — Здесь так грязно, а я не при­выкла… Нако­нец, какое обще­ство… фи!.. Конечно, меня схва­тили по ошибке и сей­час же выпу­стят, но все-таки непри­ятно. Пах­нет здесь отвратительно…

Водо­лаз полу­от­крыл один глаз, пре­зри­тельно посмот­рел на болонку и еще важ­нее задремал.

— Вы совер­шенно правы, суда­рыня, — отве­тил за него один из моп­сов, при­ятно оска­лясь. — Слу­чи­лось про­стое недо­ра­зу­ме­ние… Мы всё попали сюда по ошибке.

— Я пред­по­ла­гаю, что нас отпра­вят на выставку, — отклик­нулся Аргус из сво­его угла: он немного опра­вился от страха. — Я уже раз был на выставке и могу ска­зать, что там совсем недурно. Глав­ное, хорошо кормят…

Одна из улич­ных соба­чо­нок горько засме­я­лась. Нечего ска­зать, на хоро­шую выставку при­ве­зут: она уже бывала в фур­гоне и только по счаст­ли­вой слу­чай­но­сти вырвалась.

— Нас всех при­ве­зут в соба­чий приют и там пове­сят, — сооб­щила она при­ят­ную новость всей соба­чьей ком­па­нии. — Я даже видела, как это делают. Длин­ный такой сарай, а в нем висят веревки…

— Ах, замол­чите, мне дурно… — запи­щала болонка. — Ах, дурно!..

— Пове­сят? — уди­вился водо­лаз, откры­вая глаза. — Желал бы я знать, кто смеет подойти ко мне?..

Бед­ный Постойко весь задро­жал, когда услы­хал роко­вое слово. Он даже почув­ство­вал, как будто его шею уже что-то давит. За что же пове­сят? Неужели за то, что он хотел подраться с Аргу­сом?.. И Постойко и Аргус ста­ра­лись не смот­реть теперь друг на друга, точно нико­гда и не встре­ча­лись. Отча­сти им было совестно, а отча­сти и не до того, чтобы про­дол­жать ста­рую вражду.

«Пусть уж лучше Аргуса пове­сят, — думал Постойко, — только меня бы выпустили…»

Конечно, так нехо­рошо было думать, но в сквер­ных обсто­я­тель­ствах каж­дый забо­тится больше всего только о себе одном. Фур­гон пока­тился дальше, и дверь с желез­ной решет­кой отво­ря­лась только для того, чтобы при­нять новые жертвы. Сего­дняш­няя охота на бро­дя­чих собак была осо­бенно удачна, и вер­зила, заправ­ляв­ший всем делом, решил, что на сего­дня достаточно.

— Сту­пай домой, — ска­зал он кучеру.

Нечего ска­зать, при­ят­ное путе­ше­ствие «домой»!.. Все собаки чув­ство­вали себя очень скверно, а один малень­кий моп­сик даже взвыл. Поми­луйте, что же это такое!.. А фур­гон все катился мед­ленно и тяжело, точно на край света. Собак было много, и они поне­воле тол­кали друг друга, когда фур­гон рас­ка­чи­вался в уха­бах; а таких уха­бов чем дальше, тем было больше. Таким обра­зом, в этой тол­котне Постойко и не заме­тил, как очу­тился рядом с Аргу­сом, даже ткнул его своей мор­дой в бок.

— Изви­ните, вы меня тычете своей мор­дой… — заме­тил Аргус с ядо­ви­той любез­но­стью хорошо вос­пи­тан­ной собаки; но, узнав при­я­теля, при­ба­вил шепо­том: — А ведь сквер­ная исто­рия, Постойко!.. Я по край­ней мере не имею ника­кого жела­ния бол­таться на веревке… Впро­чем, меня хозяин выкупит.

Постойко удру­ченно мол­чал. У него не было хозя­ина, а жил он как-то так, без хозяев. В город его при­везли из деревни всего месяц назад.

II

Приют для бро­дя­чих собак поме­щался на краю города, где уже не было ни мосто­вых, ни фона­рей, а малень­кие избушки вросли совсем в землю, точно гни­лые зубы. Поме­ще­ние при­юта состо­яло из двух ста­рых сараев: в одном дер­жали собак, а в дру­гом их вешали. Когда фур­гон въе­хал во двор, из пер­вого сарая послы­шался такой жалоб­ный вой и лай, что у Постойки сердце сжа­лось. При­шел, видно, ему конец…

— Сего­дня полон фур­гон, — хва­стался вер­зила, когда вышел смот­ри­тель с коро­тень­кой тру­боч­кой в зубах.

— Рас­сор­ти­руйте их по поро­дам… — при­ка­зал смот­ри­тель, рав­но­душно загля­ды­вая в фургон.

— Гос­по­дин смот­ри­тель! — пищала болонка. — Выпу­стите меня, пожа­луй­ста: мне уже надо­ело сидеть в вашем дурац­ком фургоне.

Смот­ри­тель даже не взгля­нул на нее.

— Вот невежа!.. — вор­чала болонка.

Когда отво­рили дверь сарая, где содер­жа­лись собаки, там под­ня­лись такой лай, визг и вой, что сжа­лось бы самое жесто­кое сердце. Вер­зила вытас­ки­вал за шиво­рот из фур­гона одну собаку за дру­гой и сно­сил в сарай. Появ­ле­ние новичка на время ути­шало бурю. Послед­ним был выве­ден водо­лаз и поме­щен в осо­бом отде­ле­нии. С какой радо­стью встре­чали нович­ков сидев­шие в заклю­че­нии собаки — точно доро­гих гостей. Они их обню­хи­вали, лизали и лас­кали, как род­ных. Постойко попал в отде­ле­ние без­дом­ных улич­ных собак, кото­рые отнес­лись к нему с боль­шим сочувствием.

— Как это тебя уго­раз­дило… а? — спра­ши­вал лох­ма­тый Барбос.

— Да уж так… Только хотел подраться с одним фран­том, нас обоих и забрали. Я было задал тягу вдоль по улице, но тут двор­ники заго­ро­дили дорогу. Одним сло­вом, сквер­ная исто­рия… Одно, что меня уте­шает, так это то, что и франт тоже попался. Он к охот­ни­чьим соба­кам поса­жен… Такой голе­на­стый и хвост палкой.

— С ошейником?

— Да… Эти франты все­гда в ошей­ни­ках щеголяют.

— Ну, так его хозяин выкупит.

В тече­ние несколь­ких минут Постойко узнал все порядки этого соба­чьего при­юта. Пой­ман­ных собак рас­са­жи­вали по клет­кам и дер­жали пять дней. Если хозяин не при­хо­дил выку­пать собаку, ее уво­дили в дру­гой сарай и вздер­ги­вали на веревку. Постойко был ужасно огор­чен: оста­ва­лось жить, может быть, всего пять дней… Это ужасно… И все из-за того только, что выско­чил подраться с про­кля­тым фран­том. Впро­чем, их и пове­сят вме­сте, потому что срок оди­на­ко­вый. Пло­хое уте­ше­ние, но все-таки утешение.

— Вот этой жел­тень­кой соба­чонке оста­лось жить всего один день, — сооб­щал Бар­бос. — А вот той, пест­рой, — сегодня…

— А тебе?

— Ну, мне еще долго: целых три дня. С часу на час жду, когда при­дут за мной. Поря­дочно-таки надо­ело здесь сидеть. Кстати, не хочешь ли заку­сить? Вот в корыте бол­тушка… Куша­нье пре­сквер­ное, но при­хо­дится жрать вся­кую дрянь…

Огор­чен­ный Постойко не мог даже поду­мать о пище. До еды ли, когда, того гляди, пове­сят! Он с ужа­сом смот­рел на пест­рую малень­кую собачку, кото­рая была уже на оче­реди. Бед­ная вздра­ги­вала и жму­ри­лась, когда слы­ша­лись шаги и отво­ря­лась вход­ная дверь. Может быть, это идут за ней.

— А ты все-таки закуси, — сове­то­вал Бар­бос. — Очень уж скучно здесь сидеть… Вон те франты, охот­ни­чьи собаки, не едят дня по три с горя, ну, а мы — про­стые двор­няги, и нам не до цере­мо­ний. Голод не тетка… Ты из деревни?

Постойко рас­ска­зал свою исто­рию. Родился и вырос он далеко от этого про­кля­того города, в деревне, где нет ни двор­ни­ков, ни боль­ших камен­ных дво­ров, ни соба­чьих при­ютов, ни фур­го­нов, а все так про­сто: за дерев­ней река, за рекой поля, за полями лес. Нынеш­ним летом в деревню при­е­хали гос­пода на дачу. Вот он, на свою беду, позна­ко­мился с ними, вер­нее ска­зать, они сами позна­ко­ми­лись с ним. Был у них такой куд­ря­вый маль­чик Боря, — уви­дал дере­вен­скую собачку и засме­ялся. Какая смеш­ная собака: шерсть тор­чит кло­чьями, хвост крюч­ком, а цвет шер­сти такой гряз­ный, точно она сей­час из лужи. Да и кличка тоже смеш­ная: Постойко!.. «Эй, Постойко, иди сюда!» Сна­чала Постойко отнесся к город­скому маль­чику очень недо­вер­чиво, а потом соблаз­нился теля­чьей косточ­кой. Именно эта косточка и погу­била его… Стал он сам при­хо­дить на дачу к гос­по­дам и выжи­дал пода­чек. Боря любил с ним играть, и они вме­сте про­па­дали по целым дням в лесу, на полях, на реке. Ах, какое хоро­шее было время и как быстро оно про­мельк­нуло! Постойко настолько позна­ко­мился, что смело при­хо­дил в ком­наты, валялся по ков­рам и вообще чув­ство­вал себя как дома. Глав­ное, отлич­ная была еда у гос­под: до того наешься, что даже дышать трудно. Но насту­пила осень, и гос­пода начали соби­раться в город. Малень­кий Боря непре­менно захо­тел взять Постойко с собой, как его ни уго­ва­ри­вали оста­вить эту затею. Таким обра­зом Постойко и попал в боль­шой город, где Боря скоро совсем забыл его. При­ютился Постойко на дворе и жил кое-как со дня на день. Пом­нила о нем только одна кухарка Андре­евна, кото­рая и кор­мила его и лас­кала, — они были из одной деревни. Впро­чем, Постойко очень скоро при­вык к бой­кой город­ской жизни и любил пока­зать свою дере­вен­скую удаль на город­ских изне­жен­ных собаках.

— Что же, можно и в городе жить, — согла­сился Бар­бос. — Только я одного не пони­маю: за что такая честь этим мось­кам и болон­кам? Даже обидно дела­ется, когда на них смот­ришь… Ну, для чего они? Вот охот­ни­чьи собаки или водо­лазы — те дру­гое дело. Поло­жим, они важ­ни­чают, но все-таки насто­я­щие собаки. А то какая-нибудь моська!.. тьфу!.. Даже и здесь им честь: их и вешают не в оче­редь, а ждут лиш­нюю неделю — не возь­мет ли кто-нибудь. И нахо­дятся дураки — берут… Это про­сто неспра­вед­ливо!.. Только бы мне выбраться отсюда, я бы задал моськам.

Не успел Бар­бос излить сво­его него­до­ва­ния, как появился смот­ри­тель в сопро­вож­де­нии горничной.

— Ваша собака сего­дня про­пала? — спра­ши­вал смотритель.

— Да… Такая малень­кая, белень­кая… зовут «Боби», — объ­яс­нила горничная.

— Я здесь, — запи­щала жалобно болонка.

— Ну, слава богу, — обра­до­ва­лась гор­нич­ная. — А то гене­ральша пообе­щала отка­зать мне от места, если не разыщу собаки.

Она упла­тила деньги, взяла болонку на руки и ушла.

— Вот видишь, — заме­тил сер­дито Бар­бос. — Все­гда так: насто­я­щую собаку не ценят, а дрянь бере­гут и холят.

III

Как ужасно долго тяну­лись дни для заклю­чен­ных… Даже ночь не при­но­сила покоя. Собаки бре­дили во сне, лаяли и взвиз­ги­вали. Тре­вога начи­на­лась вме­сте с днев­ным све­том, кото­рый загля­ды­вал в щели сарая золо­ти­стыми лучами и коле­бав­ши­мися жир­ными пят­нами света. Про­сы­па­лись раньше дру­гих малень­кие соба­чонки и начи­нали бес­по­койно при­слу­ши­ваться к малей­шему шуму извне. К ним при­со­еди­ня­лись охот­ни­чьи. Густой лай водо­лаза слы­шался послед­ним, точно кто коло­тил пудо­вой гирей по дну пустой бочки. Часто под­ни­ма­лась лож­ная тревога.

— Идут, идут!..

Вой и визг уси­ли­ва­лись, пре­вра­ща­ясь в дикий кон­церт, а потом все смол­кало разом, когда никто не приходил.

Но вот слы­ша­лись шаги… Все насто­ра­жи­ва­лось. Соба­чий чут­кий слух ста­рался узнать зна­ко­мую походку. Начи­на­лись взвиз­ги­ва­ния. Когда дверь рас­тво­ря­лась и в нее вры­вался яркий днев­ной свет, все мгно­венно сти­хало. У дере­вян­ных реше­ток вид­не­лись соба­чьи головы, жад­ными гла­зами искав­шие хозяев. Вот идет смот­ри­тель со своей неиз­мен­ной тру­боч­кой, за ним выша­ги­вает вер­зила, ловив­ший собак арка­ном, — он же и вешал их. За ними явля­лись посе­ти­тели, разыс­ки­вав­шие своих собак. Чей-то хозяин при­шел!.. Кого выпу­стят на волю?.. Водо­лаз чуть не раз­ло­мал решетку, когда уви­дел сво­его хозя­ина. Как запры­гала эта тяже­лая машина, оглу­шая лаем весь сарай!..

— Ну, что, брат, не понра­ви­лось? — шутил хозяин. — То-то, впе­ред будь умней…

Ком­нат­ные соба­чонки с виз­гом лезли к решетке, оттал­ки­вая друг друга. Неко­то­рые ста­но­ви­лись на зад­ние лапки. Но при­хо­див­шие брали только своих собак и ухо­дили. Смот­ри­тель обхо­дил все отде­ле­ния и коротко говорил:

— Повесьте очередных…

Вер­зила готов был, кажется, пере­ве­шать всех собак на свете, — с таким удо­воль­ствием он выби­рал своих жертв. Из отде­ле­ния, в кото­ром сидел Постойко, уве­дена была пест­рая собачка. Она так исто­ми­лась ожи­да­нием, что совер­шенно покорно шла за своим мучи­те­лем; лучше смерть, чем это ужас­ное том­ле­ние и неиз­вест­ность. Потом увели жел­тень­кую собачку и ста­рого охот­ни­чьего сеттера.

Так про­шли три длин­ных, бес­ко­неч­ных дня. Под­хо­дила оче­редь Бар­боса, кото­рый заметно притих.

— Если сего­дня за мной не при­дут… — гово­рил он утром. — Нет, этого не может быть!.. За что же меня вешать?.. Кажется, слу­жил верой и правдой?..

— При­дут, — успо­ка­и­вал его Постойко. — Нельзя же остав­лять хоро­шую собаку в таком положении…

Жалко было смот­реть на этого Бар­боса, когда отво­ря­лась дверь и когда он не нахо­дил сво­его хозя­ина среди вхо­див­ших. «Мне всего оста­лось жить несколько часов, — гово­рили с отча­я­нием эти доб­рые соба­чьи глаза. — Всего несколько часов…» Как быстро летело время! А тут всего несколько часов…

— Вот он!.. — крик­нул одна­жды Бар­бос, опро­ме­тью бро­са­ясь к решетке.

Но это была жесто­кая ошибка: при­шли не за ним. При­ве­ден­ный в отча­я­ние Бар­бос забился в угол и жалобно завыл. Это было такое горе, о каком знали только здесь, в этих ужас­ных стенах.

— Возь­мите его, — ска­зал смот­ри­тель, ука­зы­вая на Барбоса.

Бар­боса увели, и Постойко почув­ство­вал, как у него мороз пошел по коже: еще два дня и его уве­дут точно так же. Ведь у него нет насто­я­щего хозя­ина, как у охот­ни­чьих собак или этих про­тив­ных мосек и боло­нок. Да, оста­ва­лось всего два дня, корот­ких два дня… Время здесь было и ужасно длинно и ужасно коротко. Он и ночью не мог спать. Гре­зи­лась деревня, поля, леса… Ах, зачем он тогда попался на глаза этому куд­ря­вому Боре, кото­рый так скоро забыл его.

Постойко сильно поху­дел и мрачно забился в угол. Э, будь что будет, а от своей судьбы не уйдешь. Да…

Про­шел чет­вер­тый день.

Насту­пил пятый. Постойко лежал на соломе и не под­ни­мал даже головы, когда дверь отво­ря­лась; он столько раз оши­бался, что теперь был не в силах оши­биться еще раз. Да, ему слы­ша­лись и зна­ко­мые шаги и зна­ко­мый голос, и все это ока­зы­ва­лось ошиб­кой. Может ли быть что-нибудь ужас­нее!.. Холод­ное отча­я­ние овла­дело Постой­ком, и он ждал своей уча­сти. Ах, только бы ско­рее… И в минуту такого отча­я­ния он вдруг слышит:

— Не у вас ли наша собака?

— А какой она породы?

— Да ника­кой породы, батюшка… Наша дере­вен­ская собака.

— Ну, назо­вите масть!

— Да масти нет ника­кой… так, — хвост зако­рюч­кой, а сама лох­ма­тая. Вы только мне пока­жите, — уж я узнаю…

— Ее Постой­ком зовут, — при­ба­вил дет­ский голос.

Постойко не верил сна­чала соб­ствен­ным ушам… Столько раз он напрасно слы­шал эти голоса…

— Да вот он сидит, Постойко-то наш!.. — заго­во­рила Андре­евна, ука­зы­вая на него. — Ах ты, милаш… Да как же ты поху­дел!.. Бедный…

Постойко был выпу­щен и, как сума­сшед­ший, вер­телся около Андре­евны и Бори.

— Если бы вы сего­дня не при­шли, конец вашему Постойко, — гово­рил смот­ри­тель. — Вон у нас сколько собак сидит… И жаль дру­гую, а при­хо­дится убивать.

Андре­евна и Боря обо­шли все отде­ле­ния и долго лас­кали виз­жав­ших собак, про­сив­шихся на волю. Доб­рая Андре­евна даже про­сле­зи­лась: если бы она была богата, отку­пила бы на волю всех. Постойко в это время разыс­кал Аргуса.

— Про­щай, бра­тец, — про­го­во­рил он, виляя хво­стом. — Может быть, и за тобой придут…

— Нет, меня поза­были… — уныло отве­тил Аргус, про­во­жая счаст­ливца сво­ими умными глазами.

С какой беше­ной радо­стью вырвался Постойко на волю, как он пры­гал, как виз­жал; а там, в сарае, раз­да­ва­лись такие жалоб­ные вопли, стоны и отча­ян­ный лай.

— Кабы мы с тобой не зем­ляки были, так висеть бы тебе на вере­вочке! — наста­ви­тельно гово­рила Андре­евна пры­гав­шему около нее Постойке. — Смотри у меня, пострел.

I 

Едва только дворник отворил калитку, как Постойко с необыкновенной ловкостью проскользнул мимо него на улицу. Это случилось утром. Постойке необходимо было подраться с пойнтером из соседнего дома, — его выпускали погулять в это время. 

— А, ты опять здесь, мужлан? — проворчал пойнтер, скаля свои белые длинные зубы и вытягивая хвост палкой. — Я тебе задам… 

Постойко задрал еще сильнее свой пушистый хвост, свернутый кольцом, ощетинился и смело пошел на врага. Они встречались каждый день в это время и каждый раз дрались до остервенения. Охотничий пес не мог видеть равнодушно кудластого дворового пса, а тот в свою очередь сгорал от нетерпения запустить свои белые зубы в выхоленную кожу важничавшего барина. Пойнтера звали Аргусом, и он даже был раз на собачьей выставке, в самом отборном обществе других породистых и таких же выхоленных собак. Враги медленно подходили друг к другу, поднимали шерсть, скалили зубы, и только хотели вцепиться, как вдруг в воздухе свистнула длинная веревка и змеей обвила Аргуса. Он жалобно взвизгнул от боли, присел и даже закрыл глаза. А Постойко летел вдоль улицы стремглав, спасаясь от бежавших за ним людей с веревками. Он хотел улизнуть куда-нибудь в ворота, но везде все было еще заперто. Впереди выбежали дворники и загородили Постойке дорогу. Опять свистнула веревка, и Постойко очутился с арканом на шее. 

— А, попался, голубчик! — говорил какой-то верзила, подтаскивая несчастную собаку к большому фургону. 

Постойко сначала отчаянно сопротивлялся, но проклятая веревка ужасно давила шею, так что у него в глазах помутилось. Он даже не помнил, как его втолкнули в фургон. Там уже было до десятка разных собак, скромно жавшихся по углам: два мопса, болонка, сеттер, водолаз и несколько бездомных уличных собачонок, таких тощих и жалких, а в их числе и Аргус, забившийся со страху в самый дальний угол. 

— Могли бы и повежливее обращаться с нами, — пропищала болонка, сторонясь от уличных собак. — Моя генеральша узнает, так задаст… 

Эта противная собачонка ужасно важничала, и Постойко с удовольствием- потрепал бы ее, но сейчас было не до нее. Пойманные собаки чувствовали себя сконфуженными и на время позабыли все свои собачьи расчеты. Спокойнее всех держал себя водолаз. Он не обращал ни на кого внимания, улегся по самой середине и зажмурился с такой важностью, точно какая важная особа. 

— Господин водолаз, как вы полагаете? — обратилась к нему болонка, виляя пушистым белым хвостом. — Здесь так грязно, а я не привыкла… Наконец, какое общество… фи!.. Конечно, меня схватили по ошибке и сейчас же выпустят, но все-таки неприятно. Пахнет здесь отвратительно… 

Водолаз полуоткрыл один глаз, презрительно посмотрел на болонку и еще важнее задремал. 

— Вы совершенно правы, сударыня, — ответил за него один из мопсов, приятно оскалясь. — Случилось простое недоразумение… Мы все попали сюда по ошибке. 

— Я предполагаю, что нас отправят на выставку, —  откликнулся Аргус из своего угла: он немного оправился от страха. — Я уже раз был на выставке и могу сказать, что там совсем недурно. Главное, хорошо кормят… 

Одна из уличных собачонок горько засмеялась. Нечего сказать, на хорошую выставку привезут: она уже бывала в фургоне и только по счастливой случайности вырвалась. 

— Нас всех привезут в собачий приют и там повесят, — сообщила она приятную новость всей собачьей компании. — Я даже видела, как это делают. Длинный такой сарай, а в нем висят веревки… 

— Ах, замолчите, мне дурно… — запищала болонка. — Ах, дурно!.. 

— Повесят? — удивился водолаз, открывая глаза. — Желал бы я знать, кто смеет подойти ко мне?.. 

Бедный Постойко весь задрожал, когда услыхал роковое слово. Он даже почувствовал, как будто его шею уже что-то давит. За что же повесят? Неужели за то, что он хотел подраться с Аргусом?.. И Постойко и Аргус старались не смотреть теперь друг на друга, точно никогда и не встречались. Отчасти им было совестно, а отчасти и не до того, чтобы продолжать старую вражду. 

«Пусть уж лучше Аргуса повесят, — думал Постойко, — только меня бы выпустили…» 

Конечно, так нехорошо было думать, но в скверных обстоятельствах каждый заботится больше всего только о себе одном. Фургон покатился дальше, и дверь с железной решеткой отворялась только для того, чтобы принять новые жертвы. Сегодняшняя охота на бродячих собак была особенно удачна, и верзила, заправлявший всем делом, решил, что на сегодня достаточно. 

— Ступай домой, — сказал он кучеру. 

Нечего сказать, приятное путешествие «домой»!.. Все собаки чувствовали себя очень скверно, а один маленький мопсик даже взвыл. Помилуйте, что же это такое!.. А фургон все катился медленно и тяжело, точно на край света. Собак было много, и они поневоле толкали друг друга, когда фургон раскачивался на ухабах; а таких ухабов чем дальше, тем было больше. Таким образом, в этой толкотне Постойко и не заметил, как очутился рядом с Аргусом, даже ткнул его своей мордой в бок. 

— Извините, вы меня тычете своей мордой… — заметил Аргус с ядовитой любезностью хорошо воспитанной собаки; но, узнав приятеля, прибавил шепотом: — А ведь скверная история, Постойко!.. Я по крайней мере не имею никакого желания болтаться на веревке… Впрочем, меня хозяин выкупит. 

Постойко удрученно молчал. У него не было хозяина, а жил он как-то так, без хозяев. В город его привезли из деревни всего месяц назад.
 

II 

Приют для бродячих собак помещался на краю города, где уже не было ни мостовых, ни фонарей, а маленькие избушки вросли совсем в землю, точно гнилые зубы. Помещение приюта состояло из двух старых сараев: в одном держали собак, а в другом их вешали. Когда фургон въехал во двор, из первого сарая послышался такой жалобный вой и лай, что у Постойки сердце сжалось. Пришел, видно, ему конец… 

— Сегодня полон фургон, — хвастался верзила, когда вышел, смотритель с коротенькой трубочкой в зубах. 

— Рассортируйте их по породам… — приказал смотритель, равнодушно заглядывая в фургон. 

— Господин смотритель! — пищала болонка. — Выпустите меня, пожалуйста: мне уж надоело сидеть в вашем дурацком фургоне. 

Смотритель даже не взглянул на нее. 

— Вот невежа!.. — ворчала болонка. 

Когда отворили дверь сарая, где содержались собаки, там поднялся такой лай, визг и вой, что сжалось бы самое жестокое сердце. Верзила вытаскивал за шиворот из фургона одну собаку за другой и сносил в сарай. Появление новичка на время утишало бурю. Последним был выведен водолаз и помещен в особом отделении. С какой радостью встречали новичков сидевшие в заключении собаки, — точно дорогих гостей. Они их обнюхивали, лизали и ласкали, как родных. Постойко попал в отделение бездомных уличных собак, которые отнеслись к нему с большим сочувствием. 

— Как это тебя угораздило… а? — спрашивал лохматый Барбос. 

— Да, уж так… Только хотел подраться с одним франтом, нас обоих и забрали. Я было задал тягу вдоль по улице, но тут дворники загородили дорогу. Одним словом, скверная история… Одно, что меня утешает, так это то, что и франт тоже попался. Он к охотничьим собакам посажен… Такой голенастый и хвост палкой. 

— С ошейником? 

— Да… Эти франты всегда в ошейниках щеголяют. 

— Ну, так его хозяин выкупит. 

В течение нескольких минут Постойко узнал все порядки этого собачьего приюта. Пойманных собак рассаживали по клеткам и держали пять дней. Если хозяин не приходил выкупать собаку, ее уводили в другой сарай и вздергивали на веревку. Постойко был ужасно огорчен: оставалось жить, может быть, всего пять дней… Это ужасно… И все из-за того только, что выскочил подраться с проклятым франтом. Впрочем, их и повесят вместе, потому что срок одинаковый. Плохое утешение, но все-таки утешение. 

— Вот этой желтенькой собачонке осталось жить всего один день, — сообщал Барбос. — А вот той, пестрой, — сегодня… 

— А тебе? 

— Ну, мне еще долго: целых три дня. С часу на час жду, когда придут за мной. Порядочно-таки надоело здесь сидеть. Кстати, не хочешь ли закусить? Вот в корыте болтушка… Кушанье прескверное, но приходится жрать всякую дрянь… 

Огорченный Постойко не мог даже подумать о пище. До еды ли, когда, того гляди, повесят! Он с ужасом смотрел на пеструю маленькую собачку, которая была уже на очереди. Бедная вздрагивала и жмурилась, когда слышались шаги и отворялась входная дверь. Может быть, это идут за ней. 

— А ты все-таки закуси, — советовал Барбос. — Очень уж скучно здесь сидеть… Вон те франты, охотничьи собаки, не едят дня по три с горя, ну а мы — простые дворняги, и нам не до церемоний. Голод не тетка… Ты из деревни? 

Постойко рассказал свою историю. Родился и вырос он далеко от этого проклятого города, в деревне, где нет ни дворников, ни больших каменных дворов, ни собачьих приютов, ни фургонов, а все так просто: за деревней река, за рекой поля, за полями лес. Нынешним летом в деревню приехали господа на дачу. Вот он, на свою беду, познакомился с ними, вернее сказать, они сами познакомились с ним. Был у них такой кудрявый мальчик Боря, — увидал деревенскую собачку и засмеялся. Какая смешная собака: шерсть торчит клочьями, хвост крючком, а цвет шерсти такой грязный, точно она сейчас из лужи. Да и кличка тоже смешная: Постойко!.. «Эй, Постойко, иди сюда!» Сначала Постойко отнесся к городскому мальчику очень недоверчиво, а потом соблазнился телячьей косточкой. Именно эта косточка и погубила его… Стал он сам приходить на дачу к господам и выжидал подачек. Боря любил с ним играть, и они вместе пропадали по целым дням в лесу, на полях, на реке. Ах, какое хорошее было время и как быстро оно промелькнуло! Постойко настолько познакомился, что смело приходил в комнаты, валялся по коврам и вообще чувствовал себя как дома. Главное, отличная была еда у господ: до того наешься, что даже дышать трудно. Но наступила осень, и господа начали собираться в город. Маленький Боря непременно захотел взять Постойко с собой, как его ни уговаривали оставить эту затею. Таким образом Постойко и попал в большой город, где Боря скоро совсем забыл его. Приютился Постойко на дворе и жил кое-как со дня на день. Помнила о нем только одна кухарка Андреевна, которая и кормила его и ласкала, — они были из одной деревни. Впрочем, Постойко очень скоро привык к бойкой городской жизни и любил показать свою деревенскую удаль на городских изнеженных собаках. 

— Что же, можно и в городе жить, — согласился Барбос — Только я одного не понимаю: за что такая честь этим моськам и болонкам? Даже обидно делается, когда на них смотришь… Ну, для чего они? Вот охотничьи собаки или водолазы — те другое дело. Положим, они важничают, но все-таки — настоящие собаки. А то какая-нибудь моська!.. тьфу!.. Даже и здесь им честь: их и вешают не в очередь, а ждут лишнюю неделю — не возьмет ли кто-нибудь. И находятся дураки — берут… Это просто несправедливо!.. Только бы мне выбраться отсюда, я бы задал моськам. 

Не успел Барбос излить своего негодования, как появился смотритель в сопровождении горничной. 

— Ваша собака сегодня пропала? — спрашивал смотритель. 

— Да… Такая маленькая, беленькая?.. зовут «Боби», — объяснила горничная. 

— Я здесь, — запищала жалобно болонка. 

— Ну, слава богу, — обрадовалась горничная. — А то генеральша пообещала отказать мне от места, если не разыщу собаки. 

Она уплатила деньги, взяла болонку на руки и ушла. 

— Вот видишь, — заметил сердито Барбос. — Всегда так: настоящую собаку не ценят, а дрянь берегут и холят.
 

III 

Как ужасно долго тянулись дни для заключенных… Даже ночь не приносила покоя. Собаки бредили во сне, лаяли и взвизгивали. Тревога начиналась вместе с дневным светом, который заглядывал в щели сарая золотистыми лучами и колебавшимися жирными пятнами света. Просыпались раньше других маленькие собачонки и начинали беспокойно прислушиваться к малейшему шуму извне. К ним присоединялись охотничьи. Густой.лай водолаза слышался последним, точно кто колотил пудовой гирей по дну пустой бочки. Часто поднималась ложная тревога. 

— Идут, идут!.. 

Вой и визг усиливались, превращаясь в дикий концерт, а потом все смолкало разом, когда никто не приходил. 

Но вот слышались шаги… Все настораживалось. Собачий чуткий слух старался узнать знакомую походку. Начинались взвизгивания. Когда дверь растворялась и в нее врывался яркий дневной свет, все мгновенно стихало. У деревянных решеток виднелись собачьи головы, жадными глазами искавшие хозяев. Вот идет смотритель со своей неизменной трубочкой, за ним вышагивает верзила, ловивший собак арканом, — он же и вешал их. За ними являлись посетители, разыскивавшие своих собак. Чей-то хозяин пришел!.. Кого выпустят на волю?.. Водолаз чуть не разломал решетку, когда увидел своего хозяина. Как запрыгала эта тяжелая машина, оглушая лаем весь сарай!.. 

— Ну, что, брат, не понравилось? — шутил хозяин. — То-то, вперед будь умней… 

Комнатные собачонки с визгом лезли к решетке, отталкивая друг друга. Некоторые становились на задние лапки. Но приходившие брали только своих собак и уходили. Смотритель обходил все отделения и коротко говорил: 

— Повесьте очередных… 

Верзила готов был, кажется, перевешать всех собак на свете, — с таким удовольствием он выбирал своих жертв. Из отделения, в котором сидел Постойко, уведена была пестрая собачка. Она так истомилась ожиданием, что совершенно покорно шла за своим мучителем; лучше смерть, чем это ужасное томление и неизвестность. Потом увели желтенькую собачку и старого охотничьего сеттера. 

Так прошли три длинных, бесконечных дня. Подходила очередь Барбоса, который заметно притих. 

— Если сегодня за мной не придут… — говорил он утром. — Нет, этого не может быть!.. За что же меня вешать?.. Кажется, служил верой и правдой?.. 

— Придут, — успокаивал его Постойко. — Нельзя же оставлять хорошую собаку в таком положении… 

Жалко было смотреть на этого Барбоса, когда отворялась дверь и когда он не находил своего хозяина среди входивших. «Мне всего осталось жить несколько часоз, — говорили с отчаянием эти добрые собачьи глаза. — Всего несколько часов…» Как быстро летело время! А тут всего несколько часов… 

— Вот он!..—крикнул однажды Барбос, опрометью бросаясь к решетке. 

Но это была жестокая ошибка: пришли не за ним. Приведенный в отчаяние Барбос забился в угол и жалобно завыл. Это было такое горе, о каком знали только здесь, в этик ужасных стенах. 

— Возьмите его, — сказал смотритель, указывая на Барбоса. 

Барбоса увели, и Постойко почувствовал, как у него мороз пошел по коже: еще два дня, и его уведут точно так же. Ведь у него нет настоящего хозяина, как у охотничьих собак или этих противных мосек и болонок. Да, оставалось всего два дня, коротких два дня… Время здесь было и ужасно длинно и ужасно коротко. Он и ночью не мог спать. Грезилась деревня, поля, леса… Ах, зачем он тогда попался на глаза этому кудрявому Боре, который так скоро забыл его. 

Постойко сильно похудел и мрачно забился в угол. Э, будь что будет, а от своей судьбы не уйдешь. Да… 

Прошел четвертый день. 

Наступил пятый. Постойко лежал на соломе и не поднимал даже головы, когда дверь отворялась; он столько раз ошибался, что теперь был не в силах ошибиться еще раз. Да, ему слышались и знакомые шаги и знакомый голос, и все это оказывалось ошибкой. Может ли быть что-нибудь ужаснее!.. Холодное отчаяние овладело Постойкой, и он ждал своей участи. Ах, только бы скорее… И в минуту такого отчаяния он вдруг слышит: 

— Не у вас ли наша собака? 

— А какой она породы? 

— Да никакой породы, батюшка… Наша деревенская собака. 

— Ну, назовите масть? 

— Да масти нет никакой… так, — хвост закорючкой, а сама лохматая. Вы только мне покажите, — уж я узнаю… 

— Ее Постойком зовут, — прибавил детский голос, Постойко не поверил сначала собственным ушам… Столько раз он напрасно слышал эти голоса… 

— Да вот он сидит, Постойко-то наш!.. — заговорила Андреевна, указывая на него. — Ах ты, милаш… Да как же ты похудел!.. Бедный… 

Постойко был выпущен и, как сумасшедший, вертелся около Андреевны и Бори. 

— Если бы вы сегодня не пришли, конец вашему Постойке, — говорил смотритель. — Вон у нас сколько собак сидит… И жаль другую, а приходится убивать. 

Андреевна и Боря обошли все отделения и долго ласкали визжавших собак, просившихся на волю. Добрая Андреевна даже прослезилась: если бы она была богата, откупила бы на волю всех. Постойко в это время разыскал Аргуса. 

— Прощай, братец, — проговорил он, виляя хвостом. — Может быть, и за тобой придут… 

— Нет, меня позабыли… — уныло ответил Аргус, провожая счастливца своими умными глазами. 

С какой бешеной радостью вырвался Постойко на волю, как он прыгал, как визжал; а там, в сарае, раздавались такие жалобные вопли, стоны и отчаянный лай. 

— Кабы мы с тобой не земляки были, так висеть бы тебе на веревочке! — наставительно говорила Андреевна прыгавшему около нее Постойке. — Смотри у меня, пострел.

(опубл. 1893)

Дмитрий Мамин-Сибиряк

Постойко

I

Едва только дворник отворил калитку, как Постойко с необыкновенной ловкостью проскользнул мимо него на улицу. Это случилось утром. Постойке необходимо было подраться с пойнтером из соседнего дома – его выпускали погулять в это время.

– А, ты опять здесь, мужлан? – проворчал пойнтер, скаля свои белые длинные зубы и вытягивая хвост палкой. – Я тебе задам…

Постойко задрал еще сильнее свой пушистый хвост, свернутый кольцом, ощетинился и смело пошел на врага. Они встречались каждый день в это время и каждый раз дрались до остервенения. Охотничий пес не мог видеть равнодушно кудластого дворового пса, а тот, в свою очередь, сгорал от нетерпения запустить свои белые зубы в выхоленную кожу важничавшего барина. Пойнтера звали Аргусом, и он даже был раз на собачьей выставке, в самом отборном обществе других породистых и таких же выхоленных собак. Враги медленно подходили друг к другу, поднимали шерсть, скалили зубы и только хотели вцепиться, как вдруг в воздухе свистнула длинная веревка и змеей обвила Аргуса. Он жалобно взвизгнул от боли, присел и даже закрыл глаза. А Постойко летел вдоль улицы стремглав, спасаясь от бежавших за ним людей с веревками. Он хотел улизнуть куда-нибудь в ворота, но везде все было еще заперто. Впереди выбежали дворники и загородили Постойке дорогу. Опять свистнула веревка, и Постойко очутился с арканом на шее.

– А, попался, голубчик! – говорил какой-то верзила, подтаскивая несчастную Собаку к большому фургону.

Постойко сначала отчаянно сопротивлялся, но проклятая веревка ужасно давила шею, так что у него в глазах помутилось. Он даже не помнил, как его втолкнули в фургон. Там уже было до десятка разных собак, скромно жавшихся по углам: два мопса, болонка, сеттер, водолаз и несколько бездомных уличных собачонок, таких тощих и жалких, а в их числе и Аргус, забившийся со страху в самый дальний угол.

– Могли бы и повежливее обращаться с нами, – пропищала болонка, сторонясь от уличных собак. – Моя генеральша узнает, так задаст…

Эта противная собачонка ужасно важничала, и Постойко с удовольствием потрепал бы ее, но сейчас было не до нее. Пойманные собаки чувствовали себя сконфуженными и на время позабыли все свои собачьи расчеты. Спокойнее всех держал себя водолаз. Он не обращал ни на кого внимания, улегся по самой середине и зажмурился с такой важностью, точно какая важная особа.

– Господин водолаз, как вы полагаете? – обратилась к нему болонка, виляя пушистым белым хвостом. – Здесь так грязно, а я не привыкла… Наконец, какое общество… фи!.. Конечно, меня схватили по ошибке и сейчас же выпустят, но все-таки неприятно. Пахнет здесь отвратительно…

Водолаз полуоткрыл один глаз, презрительно посмотрел на болонку и еще важнее задремал.

– Вы совершенно правы, сударыня, – ответил за него один из мопсов, приятно оскалясь. – Случилось простое недоразумение… Мы все попали сюда по ошибке.

– Я предполагаю, что нас отправят на выставку, – откликнулся Аргус из своего угла: он немного оправился от страха. – Я уже раз был на выставке и могу сказать, что там совсем недурно. Главное, хорошо кормят…

Одна из уличных собачонок горько засмеялась. Нечего сказать, на хорошую выставку привезут: она уже бывала в фургоне и только по счастливой случайности вырвалась.

– Нас всех привезут в собачий приют и там повесят, – сообщила она приятную новость всей собачьей компании. – Я даже видела, как это делают. Длинный такой сарай, а в нем висят веревки…

– Ах, замолчите, мне дурно… – запищала болонка. – Ах, дурно!..

– Повесят? – удивился водолаз, открывая глаза. – Желал бы я знать, кто смеет подойти ко мне?..

Бедный Постойко весь задрожал, когда услыхал роковое слово. Он даже почувствовал, как будто его шею уже что-то давит. За что же повесят? Неужели за то, что он хотел подраться с Аргусом?.. И Постойко и Аргус старались не смотреть теперь друг на друга, точно никогда и не встречались. Отчасти им было совестно, а отчасти и не до того, чтобы продолжать старую вражду.

«Пусть уж лучше Аргуса повесят, – думал Постойко, – только меня бы выпустили…»

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru

( 6 оценок, среднее 3.67 из 5 )