Рассказ борхеса роза парацельса

Хорхе Луис Борхес

Роза Парацельса

В мастерской, занимавшей весь подвал, Парацельс молил Бога, своего неопределенного Бога, любого Бога, чтобы тот ниспослал ему ученика. Смеркалось. Слабый огонь камина ложился на пол беспорядочными бликами. Встать и зажечь железный светильник не было никаких сил. Усталость сморила Парацельса; он забыл о своем молении. Когда ночь стерла пыльные перегонные кубы и горн, в дверь постучали. Полусонный Парацельс встал, вскарабкался по короткой винтовой лестнице наверх и приоткрыл дверь. Вошел неизвестный. И он выглядел уставшим. Парацельс указал ему на скамью. Тот сел и стал ждать. Некоторое время сидели молча.

Первым заговорил учитель.

– Я помню лица Запада и лица Востока, – не без вызова произнес он, – а твоего не помню. Кто ты такой и чего тебе нужно от меня?

– Суть не в том, как меня зовут, – ответил тот. – Я шел три дня и три ночи, чтобы попасть к тебе. Возьми меня в ученики. Отдаю тебе все, что у меня есть.

С этими словами правой рукой он извлек мошну и вывернул ее на стол. Дублонов было много, и все золотые. Парацельс стал к нему спиной и зажег светильник. Когда он повернулся, в левой руке у гостя он увидел розу. Роза его смутила.

Парацельс сел и сложил кончики пальцев.

– Ты считаешь, я могу изобрести камень, превращающий все элементы в золото, и предлагаешь мне золото. Нет, не золота я ищу, и если тебе важно золото, тебе никогда не стать моим учеником.

– Не нужно мне золота, – ответил гость. – Эти монеты – знак моей жажды труда. Обучи меня Искусству. Дай пройти рядом с тобой по дороге, ведущей к Камню.

Парацельс проговорил с расстановкой:

– Камень – это и Путь [1], и начало Пути. Если ты этого не уразумел, то ты еще ничего не понял. Каждый твой шаг будет целью.

Гость подозрительно взглянул на него:

– А разве существует цель?

Парацельс засмеялся:

– Мои хулители, скорей ничтожные, чем многочисленные, утверждают, что нет, и называют меня лжецом. Я с ними не спорю. Однако вполне вероятно, что я – фантазер. Да, Путь существует.

Воцарилось молчание. Потом заговорил гость.

– Готов идти с тобой, даже если идти придется долгие годы. Помоги мне пересечь пустыню. Дай хоть издали взглянуть на землю обетованную, даже если ступить на нее не доведется. Но прежде чем стать на Путь, хочу доказательств.

– Когда?

– Прямо сейчас.

Беседа началась на латыни; теперь перешли на немецкий. Юноша поднял розу:

– Все знают, что ты можешь сжечь розу и силой своей магии возродить ее из пепла. Дозволь мне увидеть это чудо воочию. Сотвори его, и я твой.

– Ты так доверчив, – ответил учитель. – А мне не нужна доверчивость, я требую веры.

Ученик упорствовал:

– Именно потому, что я недоверчив, хочу сам увидеть смерть и воскрешение розы.

Парацельс взял у него розу и стал говорить, вертя ее между пальцев.

– Ты так доверчив, – сказал он. – Думаешь, я могу ее уничтожить?

– Это все могут.

– Ошибаешься. Неужели нечто может быть обращено в ничто? Неужели Адам в Раю мог уничтожить хоть один цветок или травинку?

– Мы не в Раю, – упрямился юноша. – Здесь, под луной, все смертно.

Парацельс поднялся.

– Так где же мы по-твоему? Неужели божество может создать что-нибудь, кроме Рая? [2] И разве это не грех – полагать, что мы не в Раю?

– Роза может сгореть.

– Останется огонь в очаге, – ответил Парацельс. – Если бросить розу на угли, ты решишь, что она сгорела, а пепел подлинный. Но я тебе отвечу, что роза вечна и что меняется лишь ее облик. Стоит мне сказать одно лишь слово – и ты снова увидишь ее.

– Одно слово? – удивился ученик. – Но ведь горн потух и перегонные кубы покрыты пылью. Как же ты воскресишь ее?

Парацельс печально взглянул на него:

– Горн потух, и перегонные кубы покрыты пылью. На этом участке моего долгого пути я пользуюсь другими средствами.

– Не смею спрашивать какими, – то ли трусливо, то ли смиренно сказал ученик.

– Я говорю о том, что послужило божеству для создания неба, земли, незримого Рая, где мы обитаем, сокрытого от нас первородным грехом. Я имею в виду Слово, которому учит нас каббала. [3]

Ученик холодно ответил:

– Сжалься, покажи, как исчезает и вновь появляется роза. Не имеет значения, воспользуешься ты перегонным кубом или словом.

Парацельс задумался.

– Если б я и поступил так, ты бы сказал, что это – одна видимость, обман зрения. Чудо не даст тебе веры, которую ищешь, оставь розу в покое.

Юноша глядел все так же недоверчиво. Учитель заговорил громче.

– Кстати, кто ты такой, чтобы входить в дом к учителю и требовать чуда? Что ты совершил, дабы заслужить такой дар?

Ученик затрепетал:

– Я знаю, что не совершил ничего. Во имя тех долгих лет, когда я буду учиться в твоей тени, молю, дозволь увидеть пепел и затем розу. Больше ни о чем не прошу. Своим глазам я поверю.

И вдруг он схватил живую розу, оставленную Парацельсом на подставке, и швырнул в огонь. Цветок обуглился; осталась одна щепоть пепла. Бесконечно долгое мгновение он ждал слов и чуда.

Парацельс лукаво произнес:

– Все медики и аптекари Базилеи твердят, что я – мошенник. Боюсь, они попали в точку. Этот пепел был розой, но розой больше не будет.

Юноше стало стыдно. Парацельс – шарлатан, убогий мечтатель, а он, наглец, ворвался к нему и требует признаться, что вся его знаменитая магия – ложь.

Он опустился на колени.

– Я вел себя непростительно. Мне недоставало веры, которой требует от верующих Господь. Пусть пепел останется пеплом. Я вернусь, когда окрепну, и стану тогда твоим учеником, и в конце Пути увижу розу.

Говорил он с чувством, но то было чувство жалости к старому учителю – такому почтенному, жалкому, знаменитому и в конечном счете такому пустому… Да кто он такой, Иоганн Гризебах [4], чтобы осмелиться кощунственно сорвать маску, под которой пустота?

Оставить Парацельсу деньги значило унизить его подаянием. Уходя, он сгреб их в мошну. Парацельс проводил его до лестницы и сказал, что в этом доме ему всегда будут рады. Оба знали, что больше им друг друга не увидеть.

Парацельс остался один. Но прежде чем загасить лампу и опуститься в усталое кресло, он высыпал в горсть нежный пепел и тихо произнес какое-то слово. Роза воскресла.

В мастерской, занимавшей весь подвал, Парацельс молил Бога, своего неопределенного Бога, любого Бога, чтобы тот ниспослал ему ученика. Смеркалось. Слабый огонь камина ложился на пол беспорядочными бликами. Встать и зажечь железный светильник не было никаких сил. Усталость сморила Парацельса; он забыл о своем молении. Когда ночь стерла пыльные перегонные кубы и горн, в дверь постучали. Полусонный Парацельс встал, вскарабкался по короткой винтовой лестнице наверх и приоткрыл дверь. Вошел неизвестный. И он выглядел уставшим. Парацельс указал ему на скамью. Тот сел и стал ждать. Некоторое время сидели молча.

Первым заговорил учитель.

– Я помню лица Запада и лица Востока, – не без вызова произнес он, – а твоего не помню. Кто ты такой и чего тебе нужно от меня?

– Суть не в том, как меня зовут, – ответил тот. – Я шел три дня и три ночи, чтобы попасть к тебе. Возьми меня в ученики. Отдаю тебе все, что у меня есть.

С этими словами правой рукой он извлек мошну и вывернул ее на стол. Дублонов было много, и все золотые. Парацельс стал к нему спиной и зажег светильник. Когда он повернулся, в левой руке у гостя он увидел розу. Роза его смутила.

Парацельс сел и сложил кончики пальцев.

– Ты считаешь, я могу изобрести камень, превращающий все элементы в золото, и предлагаешь мне золото. Нет, не золота я ищу, и если тебе важно золото, тебе никогда не стать моим учеником.

– Не нужно мне золота, – ответил гость. – Эти монеты – знак моей жажды труда. Обучи меня Искусству. Дай пройти рядом с тобой по дороге, ведущей к Камню.

Парацельс проговорил с расстановкой:

– Камень – это и Путь [1], и начало Пути. Если ты этого не уразумел, то ты еще ничего не понял. Каждый твой шаг будет целью.

Гость подозрительно взглянул на него:

– А разве существует цель?

Парацельс засмеялся:

– Мои хулители, скорей ничтожные, чем многочисленные, утверждают, что нет, и называют меня лжецом. Я с ними не спорю. Однако вполне вероятно, что я – фантазер. Да, Путь существует.

Воцарилось молчание. Потом заговорил гость.

– Готов идти с тобой, даже если идти придется долгие годы. Помоги мне пересечь пустыню. Дай хоть издали взглянуть на землю обетованную, даже если ступить на нее не доведется. Но прежде чем стать на Путь, хочу доказательств.

– Когда?

– Прямо сейчас.

Беседа началась на латыни; теперь перешли на немецкий. Юноша поднял розу:

– Все знают, что ты можешь сжечь розу и силой своей магии возродить ее из пепла. Дозволь мне увидеть это чудо воочию. Сотвори его, и я твой.

– Ты так доверчив, – ответил учитель. – А мне не нужна доверчивость, я требую веры.

Ученик упорствовал:

– Именно потому, что я недоверчив, хочу сам увидеть смерть и воскрешение розы.

Парацельс взял у него розу и стал говорить, вертя ее между пальцев.

– Ты так доверчив, – сказал он. – Думаешь, я могу ее уничтожить?

– Это все могут.

– Ошибаешься. Неужели нечто может быть обращено в ничто? Неужели Адам в Раю мог уничтожить хоть один цветок или травинку?

– Мы не в Раю, – упрямился юноша. – Здесь, под луной, все смертно.

Парацельс поднялся.

– Так где же мы по-твоему? Неужели божество может создать что-нибудь, кроме Рая? [2] И разве это не грех – полагать, что мы не в Раю?

– Роза может сгореть.

– Останется огонь в очаге, – ответил Парацельс. – Если бросить розу на угли, ты решишь, что она сгорела, а пепел подлинный. Но я тебе отвечу, что роза вечна и что меняется лишь ее облик. Стоит мне сказать одно лишь слово – и ты снова увидишь ее.

– Одно слово? – удивился ученик. – Но ведь горн потух и перегонные кубы покрыты пылью. Как же ты воскресишь ее?

Парацельс печально взглянул на него:

– Горн потух, и перегонные кубы покрыты пылью. На этом участке моего долгого пути я пользуюсь другими средствами.

– Не смею спрашивать какими, – то ли трусливо, то ли смиренно сказал ученик.

– Я говорю о том, что послужило божеству для создания неба, земли, незримого Рая, где мы обитаем, сокрытого от нас первородным грехом. Я имею в виду Слово, которому учит нас каббала. [3]

Ученик холодно ответил:

– Сжалься, покажи, как исчезает и вновь появляется роза. Не имеет значения, воспользуешься ты перегонным кубом или словом.

Парацельс задумался.

– Если б я и поступил так, ты бы сказал, что это – одна видимость, обман зрения. Чудо не даст тебе веры, которую ищешь, оставь розу в покое.

Юноша глядел все так же недоверчиво. Учитель заговорил громче.

– Кстати, кто ты такой, чтобы входить в дом к учителю и требовать чуда? Что ты совершил, дабы заслужить такой дар?

Ученик затрепетал:

– Я знаю, что не совершил ничего. Во имя тех долгих лет, когда я буду учиться в твоей тени, молю, дозволь увидеть пепел и затем розу. Больше ни о чем не прошу. Своим глазам я поверю.

И вдруг он схватил живую розу, оставленную Парацельсом на подставке, и швырнул в огонь. Цветок обуглился; осталась одна щепоть пепла. Бесконечно долгое мгновение он ждал слов и чуда.

Парацельс лукаво произнес:

– Все медики и аптекари Базилеи твердят, что я – мошенник. Боюсь, они попали в точку. Этот пепел был розой, но розой больше не будет.

Юноше стало стыдно. Парацельс – шарлатан, убогий мечтатель, а он, наглец, ворвался к нему и требует признаться, что вся его знаменитая магия – ложь.

Он опустился на колени.

– Я вел себя непростительно. Мне недоставало веры, которой требует от верующих Господь. Пусть пепел останется пеплом. Я вернусь, когда окрепну, и стану тогда твоим учеником, и в конце Пути увижу розу.

Говорил он с чувством, но то было чувство жалости к старому учителю – такому почтенному, жалкому, знаменитому и в конечном счете такому пустому… Да кто он такой, Иоганн Гризебах [4], чтобы осмелиться кощунственно сорвать маску, под которой пустота?

Оставить Парацельсу деньги значило унизить его подаянием. Уходя, он сгреб их в мошну. Парацельс проводил его до лестницы и сказал, что в этом доме ему всегда будут рады. Оба знали, что больше им друг друга не увидеть.

Парацельс остался один. Но прежде чем загасить лампу и опуститься в усталое кресло, он высыпал в горсть нежный пепел и тихо произнес какое-то слово. Роза воскресла.

Примечания

1

Борхес совмещает две метафоры: философский камень (алхимическая традиция) и Путь Лао-цзы (даосизм).

2

Парафраза из «Воображаемых портретов» Уолтера Пейтера (Paler W. Three major texts. L., 1986. P. 546).

3

Читать дальше

В лаборатории, расположенной в двух подвальных комнатах, Парацельс молил своего Бога, Бога вообще, Бога все равно какого, чтобы тот послал ему ученика. Смеркалось. Тусклый огонь камина отбрасывал смутные тени. Сил, чтобы подняться и зажечь железный светильник, не было. Парацельса сморила усталость, и он забыл о своей мольбе. Ночь уже стерла очертания запыленных колб и сосуда для перегонки, когда в дверь постучали. Полусонный хозяин встал, поднялся по высокой винтовой лестнице и отворил одну из створок. В дом вошел незнакомец. Он тоже был очень усталым. Парацельс указал ему на скамью; вошедший сел и стал ждать. Некоторое время они молчали.

Первым заговорил учитель.

— Мне знаком и восточный, и западный тип лица, — не без гордости сказал он. — Но твой мне неизвестен. Кто ты и чего ждешь от меня?

— Мое имя не имеет значения, — ответил вошедший. — Три дня и три ночи я был в пути, прежде чем достиг твоего дома. Я хочу быть твоим учеником. Я взял с собой все, что у меня есть.

Он снял торбу и вытряхнул ее над столом. Монеты были золотые, и их было очень много. Он сделал это правой рукой. Парацельс отошел, чтобы зажечь светильник. Вернувшись, он увидел, что в левой руке вошедшего была роза. Роза его взволновала.

Он сел поудобнее, скрестил кончики пальцев и произнес:

— Ты надеешься, что я могу создать камень, способный превращать в золото все природные элементы, и предлагаешь мне золото. Но я ищу не золото, и, если тебя интересует золото, ты никогда не будешь моим учеником.

— Золото меня не интересует, — ответил вошедший. — Эти монеты — всего лишь доказательство моей готовности работать. Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню.

Парацельс медленно промолвил:

— Путь — это и есть Камень. Место, откуда идешь, — это и есть Камень. Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего пока не понимаешь. Каждый шаг является целью.

Вошедший смотрел на него с недоверием. Он отчетливо произнес:

— Значит, цель все-таки есть?

Парацельс засмеялся.

— Мои хулители, столь же многочисленные, сколь и недалекие, уверяют, что нет, и называют меня лжецом. У меня на этот счет иное мнение, однако допускаю, что я и в самом деле обольщаю себя иллюзиями. Мне известно лишь, что есть Дорога.

Наступила тишина, затем вошедший сказал:

— Я готов пройти ее вместе с тобой; если понадобится — положить на это годы. Позволь мне одолеть пустыню. Позволь мне хотя бы издали увидеть обетованную землю, если даже мне не суждено на нее ступить. Но, прежде чем отправиться в путь, дай мне одно доказательство своего мастерства.

— Когда? — с тревогой произнес Парацельс.

— Немедленно, — с неожиданной решимостью ответил ученик.

Вначале они говорили на латыни, теперь по-немецки. Юноша поднял перед собой розу.

— Говорят, что ты можешь, вооружившись своей наукой, сжечь розу и затем возродить ее из пепла. Позволь мне быть свидетелем этого чуда. Вот о чем я тебя прошу, и я отдам тебе мою жизнь без остатка.

— Ты слишком доверчив, — сказал учитель. — Я не нуждаюсь в доверчивости. Мне нужна вера.

Вошедший стоял на своем.

— Именно потому, что я недоверчив, я и хочу увидеть воочию исчезновение и возвращение розы к жизни.

Парацельс взял ее и, разговаривая, играл ею.

— Ты доверчив, — повторил он. — Ты утверждаешь, что я могу уничтожить ее?

— Каждый может ее уничтожить, — сказал ученик.

— Ты заблуждаешься. Неужели ты думаешь, что возможен возврат к небытию? Неужели ты думаешь, что Адам в Раю мог уничтожить хотя бы один цветок, хотя бы одну былинку?

— Мы не в Раю, — настойчиво повторил юноша, — здесь, под луной, все смертно.

Парацельс встал.

— А где же мы тогда? Неужели ты думаешь, что Всевышний мог создать что-то, помимо Рая? Понимаешь ли ты, что Грехопадение — это неспособность осознать, что мы в Раю?

— Роза может сгореть, — упорствовал ученик.

— Однако в камине останется огонь, — сказал Парацельс.

— Стоит тебе бросить эту розу в пламя, как ты убедишься, что она исчезнет, а пепел будет настоящим.

— Я повторяю, что роза бессмертна и что только облик ее меняется. Одного моего слова хватило бы, чтобы ты ее вновь увидел.

— Одного слова? — с недоверием сказал ученик. — Сосуд для перегонки стоит без дела, а колбы покрыты слоем пыли. Как же ты вернул бы ее к жизни?

Читать дальше

В лаборатории, расположенной в двух подвальных комнатах, Парацельс молил своего Бога, Бога вообще, Бога все равно какого, чтобы тот послал ему ученика. Смеркалось. Тусклый огонь камина отбрасывал смутные тени. Сил, чтобы подняться и зажечь железный светильник, не было. Парацельса сморила усталость, и он забыл о своей мольбе. Ночь уже стерла очертания запыленных колб и сосуда для перегонки, когда в дверь постучали. Полусонный хозяин встал, поднялся по высокой винтовой лестнице и отворил одну из створок. В дом вошел незнакомец. Он тоже был очень усталым. Парацельс указал ему на скамью; вошедший сел и стал ждать. Некоторое время они молчали.

Первым заговорил учитель.

— Мне знаком и восточный, и западный тип лица, — не без гордости сказал он. — Но твой мне неизвестен. Кто ты и чего ждешь от меня?

— Мое имя не имеет значения, — ответил вошедший. — Три дня и три ночи я был в пути, прежде чем достиг твоего дома. Я хочу быть твоим учеником. Я взял с собой все, что у меня есть.

Он снял торбу и вытряхнул ее над столом. Монеты были золотые, и их было очень много. Он сделал это правой рукой. Парацельс отошел, чтобы зажечь светильник. Вернувшись, он увидел, что в левой руке вошедшего была роза. Роза его взволновала.

Он сел поудобнее, скрестил кончики пальцев и произнес:

— Ты надеешься, что я могу создать камень, способный превращать в золото все природные элементы, и предлагаешь мне золото. Но я ищу не золото, и если тебя интересует золото, ты никогда не будешь моим учеником.

— Золото меня не интересует, — ответил вошедший. — Эти монеты — всего лишь доказательство моей готовности работать. Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню.

Парацельс медленно промолвил:

— Путь — это и есть Камень. Место, откуда идешь, — это и есть Камень. Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего пока не понимаешь. Каждый шаг является целью.

Вошедший смотрел на него с недоверием. Он отчетливо произнес:

— Значит, цель все-таки есть?

Парацельс засмеялся.

— Мои хулители, столь же многочисленные, сколь и недалекие, уверяют, что нет, и называют меня лжецом. У меня на этот счет иное мнение, однако допускаю, что я и в самом деле обольщаю себя иллюзиями. Мне известно лишь, что есть Дорога.

Наступила тишина, затем вошедший сказал:

— Я готов пройти ее вместе с тобой; если понадобится — положить на это годы. Позволь мне одолеть пустыню. Позволь мне хотя бы издали увидеть обетованную землю, если даже мне не суждено на нее ступить. Но прежде чем отправиться в путь, дай мне одно доказательство своего мастерства.

— Когда? — с тревогой произнес Парацельс.

— Немедленно, — с неожиданной решимостью ответил ученик.

Вначале они говорили на латыни, теперь по-немецки.

Юноша поднял перед собой розу.

— Говорят, что ты можешь, вооружившись своей наукой, сжечь розу и затем возродить ее из пепла. Позволь мне быть свидетелем этого чуда. Вот о чем я тебя прошу, и я отдам тебе мою жизнь без остатка.

— Ты слишком доверчив, — сказал учитель. — Я не нуждаюсь в доверчивости. Мне нужна вера.

Вошедший стоял на своем.

— Именно потому, что я недоверчив, я и хочу увидеть воочию исчезновение и возвращение розы к жизни.

Парацельс взял ее и, разговаривая, играл ею.

— Ты доверчив, — повторил он. — Ты утверждаешь, что я могу уничтожить ее?

— Каждый может ее уничтожить, — сказал ученик.

— Ты заблуждаешься. Неужели ты думаешь, что возможен возврат к небытию? Неужели ты думаешь, что Адам в Раю мог уничтожить хотя бы один цветок, хотя бы одну былинку?

— Мы не в Раю, — настойчиво повторил юноша, — здесь, под луной, все смертно.

Парацельс встал.

— А где же мы тогда? Неужели ты думаешь, что Всевышний мог создать что-то, помимо Рая? Понимаешь ли ты, что Грехопадение — это неспособность осознать, что мы в Раю?

— Роза может сгореть, — упорствовал ученик.

— Однако в камине останется огонь, — сказал Парацельс.

— Стоит тебе бросить эту розу в пламя, как ты убедишься, что она исчезнет, а пепел будет настоящим.

— Я повторяю, что роза бессмертна и что только облик ее меняется. Одного моего слова хватило бы чтобы ты ее вновь увидел.

— Одного слова? — с недоверием сказал ученик. — Сосуд для перегонки стоит без дела, а колбы покрыты слоем пыли. Как же ты вернул бы ее к жизни?

Парацельс взглянул на него с сожалением.

— Сосуд для перегонки стоит без дела, — повторил он, — и колбы покрыты слоем пыли. Чем я только не пользовался на моем долгом веку; сейчас я обхожусь без них.

— Чем же ты пользуешься сейчас? — с напускным смирением спросил вошедший.

— Тем же, чем пользовался Всевышний, создавший небеса, и землю, и невидимый Рай, в котором мы обитаем и который сокрыт от нас первородным грехом. Я имею в виду Слово, познать которое помогает нам Каббала.

Ученик сказал с полным безразличием:

— Я прошу, чтобы ты продемонстрировал мне исчезновение и появление розы. К чему ты при этом прибегнешь — к сосуду для перегонки или к Слову, — для меня не имеет значения.

Парацельс задумался. Затем он сказал:

— Если бы я это сделал, ты мог бы сказать, что все увиденное — всего лишь обман зрения. Чудо не принесет тебе искомой веры. Поэтому положи розу.

Юноша смотрел на него с недоверием. Тогда учитель, повысив голос, сказал:

— А кто дал тебе право входить в дом учителя и требовать чуда? Чем ты заслужил подобную милость?

Вошедший, охваченный волнением, произнес:

— Я сознаю свое нынешнее ничтожество. Я заклинаю тебя во имя долгих лет моего будущего послушничества у тебя позволить мне лицезреть пепел, а затем розу. Я ни о чем больше не попрошу тебя. Увиденное собственными глазами и будет для меня доказательством.

Резким движением он схватил алую розу, оставленную Парацельсом на пюпитре, и швырнул ее в огонь. Цвет истаял и осталась горсточка пепла. Некоторое время он ждал слов и чуда.

Парацельс был невозмутим. Он сказал с неожиданной прямотой:

— Все врачи и аптекари Базеля считают меня шарлатаном. Как видно, они правы. Вот пепел, который был розой и который ею больше не будет.

Юноше стало стыдно. Парацельс был лгуном или же фантазером, а он, ворвавшись к нему, требовал, чтобы тот признал бессилие всей своей колдовской науки.

Он преклонил колени и сказал:

— Я совершил проступок. Мне не хватило веры, без которой для Господа нет благочестия. Так пусть же глаза мои видят пепел. Я вернусь, когда дух мой окрепнет, стану твоим учеником, и в конце пути я увижу розу.

Он говорил с неподдельным чувством, однако это чувство было вызвано состраданием к старому учителю, столь почитаемому, столь пострадавшему, столь необыкновенному и поэтому-то столь ничтожному. Как смеет он, Иоганн Гризебах, срывать своей нечестивой рукой маску, которая прикрывает пустоту?

Оставленные золотые монеты были бы милостыней. Уходя, он взял их. Парацельс проводил его до лестницы и сказал ему, что в этом доме он всегда будет желанным гостем. Оба прекрасно понимали, что встретиться им больше не придется.

Парацельс остался один. Прежде чем погасить светильник и удобно расположиться в кресле, он встряхнул щепотку пепла в горсти, тихо произнеся Слово. И возникла роза.

Хорхе Луис Борхес

Роза Парацельса

В мастерской, занимавшей весь подвал, Парацельс молил Бога, своего неопределенного Бога, любого Бога, чтобы тот ниспослал ему ученика. Смеркалось. Слабый огонь камина ложился на пол беспорядочными бликами. Встать и зажечь железный светильник не было никаких сил. Усталость сморила Парацельса; он забыл о своем молении. Когда ночь стерла пыльные перегонные кубы и горн, в дверь постучали. Полусонный Парацельс встал, вскарабкался по короткой винтовой лестнице наверх и приоткрыл дверь. Вошел неизвестный. И он выглядел уставшим. Парацельс указал ему на скамью. Тот сел и стал ждать. Некоторое время сидели молча.

Первым заговорил учитель.

– Я помню лица Запада и лица Востока, – не без вызова произнес он, – а твоего не помню. Кто ты такой и чего тебе нужно от меня?

– Суть не в том, как меня зовут, – ответил тот. – Я шел три дня и три ночи, чтобы попасть к тебе. Возьми меня в ученики. Отдаю тебе все, что у меня есть.

С этими словами правой рукой он извлек мошну и вывернул ее на стол. Дублонов было много, и все золотые. Парацельс стал к нему спиной и зажег светильник. Когда он повернулся, в левой руке у гостя он увидел розу. Роза его смутила.

Парацельс сел и сложил кончики пальцев.

– Ты считаешь, я могу изобрести камень, превращающий все элементы в золото, и предлагаешь мне золото. Нет, не золота я ищу, и если тебе важно золото, тебе никогда не стать моим учеником.

– Не нужно мне золота, – ответил гость. – Эти монеты – знак моей жажды труда. Обучи меня Искусству. Дай пройти рядом с тобой по дороге, ведущей к Камню.

Парацельс проговорил с расстановкой:

– Камень – это и Путь [1], и начало Пути. Если ты этого не уразумел, то ты еще ничего не понял. Каждый твой шаг будет целью.

Гость подозрительно взглянул на него:

– А разве существует цель?

Парацельс засмеялся:

– Мои хулители, скорей ничтожные, чем многочисленные, утверждают, что нет, и называют меня лжецом. Я с ними не спорю. Однако вполне вероятно, что я – фантазер. Да, Путь существует.

Воцарилось молчание. Потом заговорил гость.

– Готов идти с тобой, даже если идти придется долгие годы. Помоги мне пересечь пустыню. Дай хоть издали взглянуть на землю обетованную, даже если ступить на нее не доведется. Но прежде чем стать на Путь, хочу доказательств.

– Когда?

– Прямо сейчас.

Беседа началась на латыни; теперь перешли на немецкий. Юноша поднял розу:

– Все знают, что ты можешь сжечь розу и силой своей магии возродить ее из пепла. Дозволь мне увидеть это чудо воочию. Сотвори его, и я твой.

– Ты так доверчив, – ответил учитель. – А мне не нужна доверчивость, я требую веры.

Ученик упорствовал:

– Именно потому, что я недоверчив, хочу сам увидеть смерть и воскрешение розы.

Парацельс взял у него розу и стал говорить, вертя ее между пальцев.

– Ты так доверчив, – сказал он. – Думаешь, я могу ее уничтожить?

– Это все могут.

– Ошибаешься. Неужели нечто может быть обращено в ничто? Неужели Адам в Раю мог уничтожить хоть один цветок или травинку?

– Мы не в Раю, – упрямился юноша. – Здесь, под луной, все смертно.

Парацельс поднялся.

– Так где же мы по-твоему? Неужели божество может создать что-нибудь, кроме Рая? [2] И разве это не грех – полагать, что мы не в Раю?

– Роза может сгореть.

– Останется огонь в очаге, – ответил Парацельс. – Если бросить розу на угли, ты решишь, что она сгорела, а пепел подлинный. Но я тебе отвечу, что роза вечна и что меняется лишь ее облик. Стоит мне сказать одно лишь слово – и ты снова увидишь ее.

– Одно слово? – удивился ученик. – Но ведь горн потух и перегонные кубы покрыты пылью. Как же ты воскресишь ее?

Парацельс печально взглянул на него:

– Горн потух, и перегонные кубы покрыты пылью. На этом участке моего долгого пути я пользуюсь другими средствами.

– Не смею спрашивать какими, – то ли трусливо, то ли смиренно сказал ученик.

– Я говорю о том, что послужило божеству для создания неба, земли, незримого Рая, где мы обитаем, сокрытого от нас первородным грехом. Я имею в виду Слово, которому учит нас каббала. [3]

Ученик холодно ответил:

– Сжалься, покажи, как исчезает и вновь появляется роза. Не имеет значения, воспользуешься ты перегонным кубом или словом.

Парацельс задумался.

– Если б я и поступил так, ты бы сказал, что это – одна видимость, обман зрения. Чудо не даст тебе веры, которую ищешь, оставь розу в покое.

Юноша глядел все так же недоверчиво. Учитель заговорил громче.

– Кстати, кто ты такой, чтобы входить в дом к учителю и требовать чуда? Что ты совершил, дабы заслужить такой дар?

Ученик затрепетал:

– Я знаю, что не совершил ничего. Во имя тех долгих лет, когда я буду учиться в твоей тени, молю, дозволь увидеть пепел и затем розу. Больше ни о чем не прошу. Своим глазам я поверю.

И вдруг он схватил живую розу, оставленную Парацельсом на подставке, и швырнул в огонь. Цветок обуглился; осталась одна щепоть пепла. Бесконечно долгое мгновение он ждал слов и чуда.

Парацельс лукаво произнес:

– Все медики и аптекари Базилеи твердят, что я – мошенник. Боюсь, они попали в точку. Этот пепел был розой, но розой больше не будет.

Юноше стало стыдно. Парацельс – шарлатан, убогий мечтатель, а он, наглец, ворвался к нему и требует признаться, что вся его знаменитая магия – ложь.

Он опустился на колени.

– Я вел себя непростительно. Мне недоставало веры, которой требует от верующих Господь. Пусть пепел останется пеплом. Я вернусь, когда окрепну, и стану тогда твоим учеником, и в конце Пути увижу розу.

Говорил он с чувством, но то было чувство жалости к старому учителю – такому почтенному, жалкому, знаменитому и в конечном счете такому пустому… Да кто он такой, Иоганн Гризебах [4], чтобы осмелиться кощунственно сорвать маску, под которой пустота?

Оставить Парацельсу деньги значило унизить его подаянием. Уходя, он сгреб их в мошну. Парацельс проводил его до лестницы и сказал, что в этом доме ему всегда будут рады. Оба знали, что больше им друг друга не увидеть.

Парацельс остался один. Но прежде чем загасить лампу и опуститься в усталое кресло, он высыпал в горсть нежный пепел и тихо произнес какое-то слово. Роза воскресла.

Сандаков Д. Б.

С тех пор, как я впервые прочитал рассказ «Роза Парацельса», он остаётся одним из моих любимых произведений. Чрезвычайно лаконичный текст, в котором поверх простого до примитивности сюжета разворачивается целая симфония смысловых линий. Одна из них строится вокруг проблемы «учитель – ученик», что весьма нетипично для западной литературы. Хотя отношение «ученик – учитель», наряду с отношениями любви, дружбы, предательства и др., является одним из базовых в нашей жизни, в европейской и русской литературе оно использовалось крайне редко, что делает рассказ Борхеса вдвойне интересным.

Рассказ выдержан в нейтральном «репортерском» стиле. Здесь нет положительного и отрицательного героя. Борхес воздерживается от каких-либо оценочных суждений, оставляя читателю широкий спектр возможных интерпретаций. Загадка и притягательность этого рассказа – в том, что его можно перечитывать много раз, и каждый раз интерпретировать по-новому. Этакая смысловая фрактальность.

Моё понимание «Розы Парацельса» неоднократно менялась. Но сегодня мне хочется поделиться совсем свежей интерпретацией, которая внезапно родилась всего несколько дней назад, когда я случайно услышал столь знакомый мне текст.

Итак, сюжет рассказа более чем прост. В дом великого мистика Парацельса входит молодой человек, который просит Мастера принять его в ученики, а в качестве доказательства серьёзности своих намерений бросает на стол все свои сбережения. Но прежде он просит Учителя показать чудо – возродить из пепла розу. Парацельс отказывается, ученик уходит, после его ухода Мастер возрождает сожжённую розу.

Сюжет прост, но давайте обратим внимание на детали, которыми столь богат рассказ Борхеса.

В лаборатории, расположенной в двух подвальных комнатах, Парацельс молил своего Бога, Бога вообще, Бога всё равно какого, чтобы тот послал ему ученика. 

Из первого же предложения рассказа мы узнаем, что Парацельс мечтал и молил Бога об ученике. Понятная ситуация — любой мастер стремится передать свои знания, продолжиться в ученике. «Мастер учит и не может иначе». И сомневаться в искренности желания Парацельса нет причин.

…молил своего Бога, Бога вообще, Бога всё равно какого…

Только очень сильное, на грани отчаяния, желание может заставить человека обратиться к Богу всё равно какому. И тут в дверь постучали…

В дом вошёл незнакомец. … Парацельс указал ему на скамью; вошедший сел и стал ждать. Некоторое время они молчали.

Вы часто ведете себя так, когда приходите в гости к незнакомому человеку?

…вошедший сел и стал ждать. Некоторое время они молчали.

Так могут вести себя только духовно очень близкие люди, которые уловили и почувствовали этот внутренний резонанс. Для всех прочих молчание будет доставлять дискомфорт.

Посмотрите, как мастерски рисует эту ситуацию Борхес. Ночью в дом пришёл незнакомец. Парацельс открывает дверь и указывает на скамью. Он не расспрашивает, не опасается, не задает вопросов. Внутренне он уже знает, кто пришёл. О чем тут спрашивать? Парацельс молча указывает на скамью. Это приглашение. Вошедший принимает его, садится и ждёт. Оба молчат.

Незнакомец тоже не прост. Простые люди так себя не ведут. Внимательность – каждый ли заметил бы жест, указывающий на скамью. Спокойствие – он не произносит с порога заготовленных фраз, даже не здоровается. Уважение – посетитель, получив указание сесть, подчиняется и ждёт, пока заговорит учитель.

Не могу удержаться, чтобы не сделать комплимент Борхесу. Здесь мы явно видим руку гения. Простые заурядные слова: Парацельс указал, вошедший сел, они молчали. Но как много сказано о Парацельсе и о вошедшем!

Первым заговорил Учитель. И только после этого вошедший сказал, зачем явился.

Я хочу быть твоим учеником. Я взял с собой всё, что у меня есть. Он снял торбу и вытряхнул её над столом. Монеты были золотые, и их было очень много.

Здесь вошедший явно ломает принятый сценарий. Он не ждёт пока учитель спросит его о том, чем он докажет свою готовность учиться или начнет её проверять. А сразу бросает на стол монеты, которых было очень много.

И вот с этого момента что-то пошло не так. Исчезает красота. Исчезает величие.

Ты надеешься, что я могу создать камень, способный превращать в золото все природные элементы, и предлагаешь мне золото. Но я ищу не золото, и, если тебя интересует золото, ты никогда не будешь моим учеником.

Учитель спрашивает, не ищет ли вошедший камень, превращающий в золото другие элементы. Пустой вопрос. Вопрос, на который не нужно отвечать. Ответ на который очевиден.

Не дожидаясь ответа, Парацельс говорит «ты никогда не будешь моим учеником», Да, перед этим сказано «если…», но всё же слова произнесены. По сути, ответ уже дан. Он вырвался в минуту волнения, непроизвольно. После этого ученику оставалось тихо собрать монеты и уйти. Но он не уходит.

Эти монеты – всего лишь доказательство моей готовности работать. Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню.

Вошедший вынужден объяснять, что его интересует не золото, и что он не пытается купить знания или Учителя: эти монеты – всего лишь доказательство.

Обратите внимания, как быстро  учится вошедший. Учитель сказал о Камне, и он тут же использует в своей речи это новое понятие, позже он столь же быстро вплетёт в ткань своей речи понятие Пути.

А далее Парацельс вовлекает вошедшего в совершенно неуместную в данной ситуации глубоко метафорическую дискуссию о пути и цели.

Путь – это и есть Камень. Место, откуда идешь, это и есть Камень. Каждый шаг является целью.

и между прочим говорит:

Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего пока не понимаешь.

Странные слова, если учесть, что они обращены к тому, кто пришёл учиться. Великий Учитель упрекает своего ещё даже не ученика, который пять минут назад зашёл в его дом после дальней дороги, в том, что тот не понимает. Странные слова.

Возможно, Парацельс был уязвлён? Уязвлён поступком ученика, который вместе с золотом бросил на стол Учителя всю свою жизнь – прошлую (монеты) и будущую (Я готов пройти её вместе с тобой; если понадобится – положить на это годы). Что это было – искренность? Позерство? Манипуляция?

И Парацельс бросает на стол свою «гору монет» — истину, которую он познал: «Путь – это и есть Камень. Место, откуда идешь, это и есть Камень. Каждый шаг является целью.»

Вот теперь они в равных условиях. Жизнь против Мудрости. Ставки сделаны. Баш на баш. И началась игра, следить за которой уже не столь интересно. Дальше есть умные слова, но уже нет мудрости, далее идёт обычное препирательство.

Эмоции, эмоции, эмоции. Нет больше Учителя, нет больше Ученика. Есть охваченные азартом игроки. Спор двух людей. Философский покер.

Двое настолько увлеклись игрой, что финал легко предсказуем. И он снова красив. Актеры разгорячились и играют красиво и вдохновенно. Но это уже красота игры, а не красота подлинных отношений. Их прощание – это театр. Какой контраст с возвышенной аскезой их знакомства!

Каждый остался со своим. Ученик – со своей жизнью, Учитель – со своим словом. Игра была красива, оба сыграли с блеском. Браво!

А в чем же мораль? Вчера я написал бы по-другому, завтра, возможно – тоже. Но сегодня мне кажется, что мораль этой истории в том, что с некоторыми отношениями нельзя играть. Нельзя играть, какой бы красивой и высокой ни была игра. Это должна быть территория, свободная от игр. Когда начинается игра – побеждает только игра, а игроки проигрывают, потому что их истинные цели подменяются целями игры.

Намерения ученика и учителя были искренними, здесь нет сомнений. Парацельс был бы не худшим учителем, Иоганн Гризебах – не худшим учеником. Но оба вовлеклись в игру. Игра началась в тот момент, когда вошедший бросил на стол золотые монеты. И оба остались «с носом». Проиграли они, проиграла вселенная, в которой не случилось что-то великое. Не состоялось. Не родилось.

Уходя, Гризебах был доволен собой – он поступил мудро и достойно. Парацельс тоже поступил мудро и красиво. Но это бесплодная мудрость и бесплодная красота. Самолюбование, оказавшееся выше творчества.

К сожалению, существует бесконечное количество игр: «Учитель, докажи», «Учитель должен быть лучшим», «Ученик должен быть готов», «Для тебя это пока слишком опасно». Всё это игры. Игры разума. Разума, который всегда играет. Который любит играть.

Ученик не имеет права требовать от Учителя доказательств. В этом нет смысла. Если пришел учиться – учись. Если ты сейчас не можешь распознать, шарлатан учитель или нет – значит, тебе есть чему поучиться как у учителя, так и у шарлатана. Какая разница, у кого ты научишься?

Учитель не может требовать от ученика готовности к обучению. Если к учителю пришел ученик, который не готов, значит, учителю тоже есть еще чему поучиться. Значит, к Учителю пришел не только Ученик, но и Учитель. Кому от кого здесь требовать доказательств и готовности?

Конечно, можно интерпретировать эту историю и по-другому. Например, мне доводилось слышать, что мораль этого рассказа – в том, что ученик не имеет права требовать от Учителя доказательств, требовать чуда. Не буду с этим спорить. Такой спор не имеет смысла. Потому что любая версия верна. Любая версия истинна. Рассказ Борхеса – не только фрактал, но и зеркало, в котором отражается внутренний мир каждого читателя. И поэтому каждый увидит в «Розе Парацельса» что-то своё, сугубо личное, сокровенное.

И еще один вопрос не даёт мне покоя:

Парацельс остался один. Прежде чем погасить светильник и удобно расположиться в кресле, он встряхнул щепотку пепла в горсти, тихо произнеся Слово. И возникла роза.

Для чего Парацельс, оставшись один, произнёс Слово? Зачем возродил розу? Пусть ученик был не прав, но этот поступок, совершённый четвертью часа ранее, мог бы навсегда изменить жизнь Иоганна Гризебаха. Пусть чудо не может быть основой веры или ученичества. Пусть Парацельс после воскрешения розы выгнал бы ученика взашей. Но в мире что-то изменилось бы.

Теперь же этот поступок не меняет ничего. Парацельс не совершил чуда для ученика, он совершил его для самого себя. Бесплодность величия. Бессмысленность мастерства.

А закончить я хочу цитатой из другого рассказа, в котором тоже есть ученик и  есть Учитель, но сюжет развивается совсем по-другому:

17 января 2018 г., Минск