Медведь музыкант рассказ пришвина

Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда!

Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью а, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика.

Однажды на севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу, Убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришёл на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог.

Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле тёплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем… Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне и тот раз так и не удалось.

Случилось, наконец, терпение моё кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама. “Зверушка какая-нибудь”, — подумал я.

Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл. А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются.

Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки.

Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне ещё рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но ещё и надо мной посмеялся… Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, влез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде.

— Так долго, — сказал охотник, — что мне надоело смотреть и я ушёл чай пить в избушку.

Досадно мне было, что медведь надо мной посмеялся. Но ещё досадней бывает, когда болтуны разные пугают детей лесными зверями и так представляют их, что покажись будто бы только в лес без оружия — и они оставят от тебя только рожки да ножки.

Старый медвежатник сидел на завалинке и пиликал на скрипке. Он очень любил музыку и старался сам научиться играть. Плохо у него выходило, но старик и тем был доволен, что у него своя музыка. Мимо проходил знакомый колхозник и говорит старику:
— Брось-ка ты свою скрипку-то, берись за ружьё. Из ружья у тебя лучше выходит. Я сейчас медведя видел в лесу.
Старик отложил скрипку, расспросил колхозника, где он видел медведя. Взял ружьё и пошёл в лес.
В лесу старик долго искал медведя, но не нашёл даже и следа его.
Устал старик и присел на пенёк отдохнуть.
Тихо-тихо было в лесу. Ни сучок нигде не треснет, ни птица голосу не подаст. Вдруг старик услыхал: «Дзенн!..» Красивый такой звук, как струна пропела.
Немного погодя опять: «Дзенн!..»
Старик удивился:
«Кто же это в лесу на струне играет?»
А из лесу опять: «Дзенн!..» — да так звонко, ласково.
Старик встал с пенька и осторожно пошёл туда, откуда слышался звук. Звук слышался с опушки.
Старик подкрался из-за ёлочки и видит: на опушке разбитое грозой дерево, из него торчат длинные щепки. А под деревом сидит медведь, схватил одну щепку лапой. Медведь потянул к себе щепку и отпустил её. Щепка выпрямилась, задрожала, и в воздухе раздалось: «Дзенн!..» — как струна запела.
Медведь наклонил голову и слушает.
Старик тоже слушает: хорошо поёт щепка.
Замолк звук, — медведь опять за своё: оттянул щепку и пустил.
Вечером знакомый колхозник ещё раз проходил мимо избы медвежатника. Старик опять сидел на завалинке со скрипкой. Он пальцем дёргал одну струну, и струна тихонечко пела: «Дзинн!..»
Колхозник спросил старика:
— Ну что, убил медведя?
— Нет, — ответил старик.
— Что ж так?
— Да как же в него стрелять, когда он такой же музыкант, как и я?
И старик рассказал колхознику, как медведь играл на расщеплённом грозой дереве.

Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда!
Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью и, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика.
Однажды на Севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу. Убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришел на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог.
Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле теплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем… Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне в тот раз так и не удалось.
Случилось наконец, терпение мое кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама.
«Зверушка какая-нибудь», — подумал я.
Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл.
А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются.Медведь
Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки.
Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне еще рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но еще и надо мной посмеялся… Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, взлез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде.
— Так долго, — сказал охотник, — что мне надоело смотреть и я ушел чай пить в избушку.
Досадно мне было, что медведь надо мной посмеялся. Но еще досадней бывает, когда болтуны разные пугают детей лесными зверями и так представляют их, что покажись будто бы только в лес без оружия — и они оставят от тебя только рожки да ножки.

Пришвин Михаил
Медведь
Михаил Пришвин
Медведь
Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда!
Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью а, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика.
Однажды на севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу, Убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришёл на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог.
Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле тёплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем… Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне и тот раз так и не удалось.
Случилось, наконец, терпение моё кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама. «Зверушка какая-нибудь», — подумал я.
Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл. А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются.
Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки.
Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне ещё рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но ещё и надо мной посмеялся… Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, влез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде.
— Так долго, — сказал охотник, — что мне надоело смотреть и я ушёл чай пить в избушку.
Досадно мне было, что медведь надо мной посмеялся. Но ещё досадней бывает, когда болтуны разные пугают детей лесными зверями и так представляют их, что покажись будто бы только в лес без оружия — и они оставят от тебя только рожки да ножки.

Летом, как обычно, я работал в геологической экспедиции в глухой якутской тайге. Из базового лагеря меня направили на две недели исследовать верховье небольшой горной речушки в двадцати километрах.

Со мной отправился помощник Егор, основная обязанность которого была копать шурфы. Егора взяли из местных алкоголиков, мы нанимали их в ближайшем городке на весь летний сезон. У нас был «сухой закон», и они, работая, проходили как бы трудовое лечение. Работали они хорошо. К тому же знали местные обычаи, хорошо ориентировались в лесу, бывали и неплохими охотниками.

Я обследовал выходы пород у нашей речушки, нашёл признаки меди. Копать шурфы Егору почти не пришлось, он готовил еду и объедался ягодами. Жили мы в старом зимовье, срубленном охотниками из толстых лиственниц лет сто тому назад.

Были у нас и соседи — одна или две семьи медведей. Мы видели их издалека, близко к себе они нас не подпускали, сразу уходили. Но следы свои они оставляли везде в изобилии: сильно помятую траву и кусты, особенно малинники. Коряги, старые пни, колоды медведи тоже ломали и искали там чего-то в земле. Ягоды медведи сосали целыми ветками. Одним словом, после себя хозяева леса оставляли полный погром.

Вечерами, когда садилось солнце и в природе наступала тишина, я явственно слышал какой-то странный звук: «Пбва-а-а-м!» — и затем затухающее дребезжание в течение 10-15 секунд. Звук возникал каждый вечер, и я спросил у Егора:

Что это такое?
— Да, видно, медведь балует.
— Как балует?
— Пойдём, посмотрим.

Мы пошли в тайгу. Метрах в трёхстах на бугре непогода свалила несколько лиственниц Одна из них разломилась, оставив повыше корней длинные щепы. Около них на задних лапах стоял к нам спиной полуторагодовалый медведь. Он был, казалось, весь поглощён своим занятием. Оно заключалось в том, что мишка когтистой лапой оттягивал одну из высохших на солнце щеп, оттого она издавала характерный звук, а медведь, забавно склонив голову, слушал. «Пбва-а-а-м!» — разносилось в тихой, вечерней тайге. Медведь наслаждался своим искусством.

У меня был нарезной карабин военного образца (без ружья в тайге не ходят). Но применять его я, конечно, не стал. Это было бы браконьерством, да и жалко «музыканта». Я крикнул, медведь вздрогнул, присел на передние лапы и легко улепетнул в чащобу. Других медведей поблизости мы не видели, значит, любитель музыки был в одиночестве. Мне вспомнилась картина Шишкина «Утро в сосновом лесу». Там тоже была изображена расщеплённая столетняя сосна. Я постоянно думаю, не было ли здесь какого-то сюжета с «медвежьей любовью к лесной музыке».

Прошло несколько дней, лесная музыка не звучала, видимо, медведя мы напугали. Мне было как-то совестно. Но в последний вечер перед уходом на базу мы опять услышали: «Пбва-а-а-м!» На душе стало тепло. Значит, медведь возвратился к своему «музыкальному инструменту» и продолжал наслаждаться звуком. А ещё говорят, что они немузыкальны. И даже выражение придумали: «Медведь на ухо наступил».

Всеволод Абрамов

Перейти к основному содержанию

      Жили старик со старухой. Было у них два сына. Старшего звали Тойво-неулыба. Хороший он был, работящий, только очень уж хмурый. Никогда не засмеётся, никогда не запоёт, одно знает — трубку курит, пыхтит. Рыбу на озере ловит — молчит, лыжи мастерит — молчит. Вот он какой был, Тойво-неулыба… А младшего звали Матти-весельчак. Хороший он был парень. Работает — песни поёт, разговаривает — весело смеётся. Умел он и на гусельках-кантеле играть. Как начнёт струны пощипывать, как заиграет плясовую — никто не устоит, сами собой ноги в пляс идут. Вот он какой был, Матти-весельчак…

      Поехал раз Тойво-неулыба в лес по дрова. Отвёл сани в сторону, выбрал сосну хорошую и давай её рубить. Пошёл по лесу стук и треск. А возле той сосны медвежья берлога была. Проснулся хозяин-медведь.

      — Это кто стучит, мне спать не даёт?

      Вылез из берлоги, глядит: парень сосну рубит — щепки во все стороны летят! Шапка до бровей, брови бугром, сам молчит да трубкой пыхтит.

      Ух, рассердился медведь!

      — Ты зачем в моём лесу стучишь, спать не даёшь? Тьфу,тьфу — табаком лесной воздух портишь! Вон!

      Да как хватит парня лапой. Только куртка затрещала.

      Выронил Тойво топор, покатился по снегу, перекувырнулся да прямо в сани и свалился. Дёрнула лошадь, понеслись сани по сугробам, по пням, по полянам да и вывезли Тойво из лесу.

      Вот оно как было!

      Приехал Тойво-неулыба домой – ни дров, ни топора, куртка разорвана и сам еле жив.

      Ну да что поделаешь?

      А дрова-то нужны, печку топить нечем. Вот поехал в лес Матти-весельчак.

      Взял в руки кантеле, сел в сани и поехал. Едет, играет и песню поёт.

      Приезжает Матти-весельчак в лес и видит: стоит сосна, вся кора в ранах, а рядом на снегу топор лежит.

      — Эге, да это здесь Тойво рубил.

      Отвёл сани в сторонку, поднял топор, нацелился сосну рубить, да и раздумал.

      — Дай-ка сначала на кантеле поиграю — веселей работа пойдёт.

      Вот он какой был, Матти-весельчак!

      Сел на пенёк да и заиграл. Пошёл по лесу звон.

      Проснулся хозяин-медведь.

      — Кто это звенит, мне уши щекочет?

      Вылез из берлоги, видит: парень на кантеле играет, шапка на затылке, брови круглые, глаза весёлые, сам песню поёт.

      Запросились ноги в пляс.

      Заплясал медведь, заревел:

      — Ух, ух, ух, ух!

      Замолчало кантеле.

      Перевёл медведь дух и говорит:

      — Эй, парень, научи меня на кантеле играть. Вот бы у меня медвежата мои заплясали!

      — Можно, — говорит Матти-весельчак, — отчего не научить.

      Сунул медведю кантеле в лапы. А у медведя лапы толстые, бьёт по струнам, ох как худо играет!

      — Нет, — говорит Матти, — плохо ты играешь! Надо тебе лапы тоньше сделать.

      Повёл он медведя к толстой ели, расщепил её топором и в щель клин вставил.

      — Ну-ка, хозяин, сунь лапы в щель да держи, пока я не скажу.

      Сунул медведь лапы в щель, а Матти топором по клину как стукнет. Вылетел клин, а медведю лапы-то и прищемило. Заревел медведь, а Матти-весельчак смеётся:

      — Терпи, терпи, пока лапы тоньше станут. Без муки нету науки.

      — Не хочу играть, — ревёт медведь. — Ну тебя с кантеле твоим, отпусти ты меня домой!

      — А будешь людей пугать? Будешь из лесу гнать? — Не буду, — ревёт медведь. — Отпусти!

      Загнал Матти опять клин в щель, вытащил медведь лапы и скорей домой.

      А Матти-весельчак нарубил полные сани сосновых дров, взял в руки кантеле и поехал из лесу. Едет и песню поёт. Вот он какой, Матти-весельчак!

      Стали с тех пор люди без опаски в лес за дровами ездить.

Автор был на севере в местах, где много медведей. Ему очень хотелось увидеть медведя, он его долго выслеживал, но оказалось, что это медведь за ним следил.

Медведь читать

Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда!

Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью, а, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика.

Однажды на севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу, убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришёл на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог.

Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле тёплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем… Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне и тот раз так и не удалось.

Случилось, наконец, терпение моё кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама. “Зверушка какая-нибудь”, — подумал я.

Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл. А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются.

Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки.

Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне ещё рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но ещё и надо мной посмеялся… Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, влез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде.

— Так долго, — сказал охотник, — что мне надоело смотреть, и я ушёл чай пить в избушку.

Досадно мне было, что медведь надо мной посмеялся. Но ещё досадней бывает, когда болтуны разные пугают детей лесными зверями и так представляют их, что покажись будто бы только в лес без оружия — и они оставят от тебя только рожки да ножки.

(Илл. С.Куприянова)