Давным-давно в деревне, неподалёку от города Кэсона, жила бедная крестьянская семья. Муж работал на поле у богатого соседа, а жена пекла на продажу рисовые хлебцы. Так и жили они, сводя кое-как концы с концами.
И был у них сын Хан Сек Бон, которого они любили больше жизни. Дружно жила семья бедняка, пока не нагрянула на них непоправимая беда: отец тяжело заболел и умер. Умирая же, сказал он своей жене:
— Пусть наш сын будет учёным, и тогда все его станут уважать.
И жена пообещала мужу выполнить его последнее желание.
Когда Хан Сек Бону исполнилось семь лет, мать сказала:
— Пора выполнить волю отца. Десять лет предстоит тебе провести в учении. Ты познаешь за это время тысячу иероглифов, выучишь лучшие стихи, научишься медицине и прочтёшь книги философов. После этого ты сможешь выдержать экзамен в Сеуле и станешь учёным, как хотел отец.
Хан Сек Бон ушёл учиться в Кэсон, и мать осталась одна в своём маленьком домике. Никто в деревне лучше неё не пёк рисовых хлебцев. Они были и вкусны, и красивы, всегда одинаковые, ровные, пышные. И поэтому все соседи покупали хлебцы только у неё.
Не было такого вечера, чтобы мать не думала о своём мальчике. Она скучала без него, горевала и плакала. По ночам мать высчитывала, сколько лет, месяцев и дней пройдёт, прежде чем она увидит дорогого сына.
Но дней до встречи оставалось ещё много.
И вот как-то вечером мать услышала близ чиби чьи-то шаги. Она открыла дверь и узнала своего сына.
Мать видела, что Хан Сек Бон измучен дальней дорогой, ей хотелось броситься к мальчику, прижать его к своей груди.
Но она не сделала этого. Она даже не улыбнулась своему сыну, только спросила:
— Почему ты вернулся раньше времени? Разве ты уже постиг все науки и можешь держать экзамен?
Хан Сек Бон не ожидал такого сурового приёма от матери. Он заплакал и сказал:
— Я очень устал. Много десятков ли прошёл я пешком и не ел со вчерашнего утра. Накормите меня, а утром я всё вам расскажу.
Ах, как хотелось матери обнять своего сына, поцеловать его, накормить лучшим, что было в доме, и уложить на циновку! Но она ничего этого не сделала, а спросила снова:
— Разве ты уже постиг все науки, которые должен был познать за десять лет?
Сын ответил:
— Я изучил все науки, которые полагается пройти за десять лет, и потому вернулся к вам раньше времени.
— Тогда возьми кисточку, тушь, бумагу и напиши первые десять иероглифов, — сказала мать.
Когда сын вынул из мешочка, что висел у него на поясе, тушь и кисточку, мать задула огонёк светильника и сказала:
— Ты будешь рисовать в темноте иероглифы, а я — печь хлебцы.
Через некоторое время мать воскликнула:
— Хлебцы готовы!
И с этими словами она вновь зажгла светильник. Хан Сек Бон показал матери свою работу. В темноте иероглифы вышли некрасивые, неровные, и в нескольких местах были даже кляксы.
Тогда мать сказала:
— Посмотри на мои хлебцы.
Хан Сек Бон посмотрел на хлебцы. Они были ровные, красивые, одинаковые, аккуратные, точно мать пекла их при ярком свете.
А мать положила на плечо сына руку и промолвила:
— Возвращайся в Кэсон и приходи домой, когда минует срок и ты будешь знать в совершенстве всё, что полагается тебе знать.
Взмолился Хан Сек Бон:
— О, позвольте мне остаться хотя бы до утра! Я шёл к вам не останавливаясь много дней и ночей, и нет у меня силы снова идти в такой далёкий путь.
— Нет у тебя времени для отдыха, — ответила сурово мать. — Вот тебе на дорогу хлебцы — и прощай!
Пошёл Хан Сек Бон в темноте по горным тропам. Тяжела была дорога в древний город Кэсон. Не раз преграждали ему путь горные потоки и завывали поблизости дикие звери.
Хан Сек Бон шёл и горько плакал. Ему казалось, что мать несправедлива и жестока к нему, что она разлюбила его за те годы, что прожил он в Кэсоне.
Утром он развязал платок, в котором лежали хлебцы, и снова увидел, что хлебцы, испечённые в темноте, были прекрасны — один к одному, один к одному!
И тогда Хан Сек Бон впервые подумал: «Мать смогла в темноте выполнить хорошо свою работу, а я не смог. Значит, она делает своё дело лучше, чем я!».
Подумав так, Хан Сек Бон поспешил в Кэсон.
Прошло ещё пять лет — и вновь мать услышала вечером шаги у своего домика. Она открыла дверь и снова увидела сына.
Хан Сек Бон протянул к матери руки, но мать сказала:
— Все ли науки ты постиг, что пришёл домой?
— Все, — ответил сын.
И, вынув из мешочка бумагу, тушь и кисточку, он задул светильник.
Через десять минут Хан Сек Бон сказал:
— Можете зажечь светильник!..
Мать осветила комнату и подошла к сыну. Перед ней лежал лист бумаги, заполненный иероглифами. Иероглифы были все чёткие, ровные, красивые, один к одному, один к одному!
И тогда мать воскликнула:
— Как я ждала тебя! Как я соскучилась! Дай мне насмотреться на тебя, дай мне прижать тебя к своей груди!
…Прошли годы, и Хан Сек Бон стал знаменитым учёным. Когда же ученики спрашивали его, как он стал таким учёным, Хан Сек Бон отвечал:
— Материнская любовь научила меня не щадить себя, делать всё хорошо и честно. А кто делает всё хорошо и честно, тот может стать всем, кем захочет.
Корейская народная сказка. Иллюстрации.
Корейская сказка «Материнская любовь»
Давным-давно в деревне близ города Кэсон жила бедная крестьянская семья. Муж работал в поле, а жена пекла на продажу рисовые хлебцы. Так и жили они — не слишком богато, но и не бедствуя.
И был у них любимый сын Хан Сек Бон. Но вот в дружную семью пришла беда: тяжело заболел отец. Умирая, он сказал о своей жене:
— Я хочу, чтобы наш сын стал ученым — уважаемым человеком.
Жена пообещала мужу выполнить его последнюю волю. И когда Хан Сек Бону исполнилось семь лет, она отправила его в Кэсон со словами:
— Десять лет ты будешь учиться: узнаешь тысячи иероглифов, разучишь прекрасные стихи, прочтешь много книг. А затем ты выдержишь экзамен в Сеуле и станешь ученым, как мечтал твой отец.
Хан Сек Бон оправился учиться в Кэсон, и мать осталась одна. Она продолжала печь и продавать рисовые хлебцы, и очень скучала о своем мальчике, подсчитывая, сколько лет, месяцев и дней ей осталось ждать встречи с сыном. И вот однажды вечером в дом постучали. Женщина открыла дверь и увидела своего ребенка. Мальчик выглядел уставшим, измученным, матери хотелось броситься к нему, обнять, но… Она не сделала этого. Лишь спросила:
— Почему ты вернулся раньше времени? Разве ты уже постиг все науки?
Сын ответил:
— Я изучил все науки, которые полагается изучить за десять лет, потому вернулся раньше времени. А еще я долго шел пешком, очень устал и проголодался.
И хоть сердце матери сжалось от любви и сочувствия к сыну, она сказала:
— Что ж, возьми кисточку, тушь, бумагу и напиши десять иероглифов.
А когда мальчик вынул из мешочка тушь и кисточку, женщина потушила свет и произнесла:
— Ты будешь рисовать в темноте иероглифы, а я — печь рисовые хлебцы.
Вскоре хлебцы были готовы, мать включила свет. Хан Сек Бон показал ей свою работу. В темноте иероглифы вышли кривые и некрасивые.
Тогда женщина сказала:
— Посмотри на мои хлебцы. Они ровные, красивые и одинаковые, как будто я пекла их при свете. А что получилось у тебя? Знаешь, возвращайся-ка ты в Кэсон и приходи домой тогда, когда научишься в совершенстве делать свою работу. Вот тебе хлебцы в дорогу и ступай!
Даже на ночь не оставила.
Хан Сек Бон шел назад и горько плакал. Ему казалось, что мать поступает с ним несправедливо, что она разлюбила его, что никому-то он на свете не нужен. Погоревал он, погоревал, а потом развернул узелок с хлебцами, взглянул на них еще раз и подумал: «Мать смогла даже в темноте хорошо сделать свое дело, а я не смог». И с этими мыслями поспешил в Кэсон.
Прошло еще несколько лет. Однажды в двери старого домика, в котором жила вдова, вновь постучали. Она открыла дверь и увидела своего сына.
Хан Сек Бон протянул к матери руки, но та, не торопясь его обнять, спросила:
— Все ли науки ты постиг?
— Все, — ответил сын.
Он достал бумагу, тушь, кисточку и сам потушил свет.
Через десять минут все было готово. Мать зажгла светильник, подошла к сыну и увидела лист бумаги, заполненный иероглифами. Все они были ровные, красивые — один к одному! И тогда мать воскликнула:
— Как же я ждала тебя, сыночек! Как же я соскучилась! Дай мне взглянуть на тебя, дай мне прижать тебя к своей груди!
Прошли годы, Хан Сек Бон стал знаменитым на всю Корею ученым, как мечтал его отец. И когда ученики спрашивали его, как ему удалось добиться такого успеха, он неизменно отвечал:
— Материнская любовь научила меня не жалеть себя, делать все честно и хорошо. А кто делает все хорошо и честно, тот может стать тем, кем захочет.
По всей Стране Утренней Свежести шла молва, что один лишь тот старый рыбак посвящен в тайну бамбука. Вызвал царь Корё рыбака к себе во дворец и повелел ему раскрыть секрет.
На атласных расшитых подушках, посреди огромного ковра из леопардовых шкур, сидел царь Корё, а перед ним на самом краю ковра стоял старый рыбак и медленно рассказывал:
— Кому нужен бамбук раздвоенный? Никому.
А целый, да если еще и тонкий — на палочки нужен; толстый, окрепший — на шест для лодочника надобен. Бамбук раздваивается днем, а ночью срастается, чтобы скорее подняться, окрепнуть…
Говорят еще и так:
…Вырос бамбук там, где похоронен был храбрый юноша. Было то в древние времена. В битве с пришельцами из-за моря остался юноша один. Враги обещали ему сохранить жизнь, если он покорится. Но юноша отверг все посулы и продолжал храбро сражаться. И вот у врагов тоже остался только один воин; он изловчился и ударил мечом юношу и надвое рассек его… Падая, успел юноша бросить в пришельца свое копье, и враг рухнул на землю мертвым. Сердце юноши еще билось, когда пришли девушки и женщины нашей страны… Они в благодарность за спасение похоронили юношу на откосе острова Черепахи, рассчитывая на следующий день позвать каменотесов, чтобы те высекли достойный памятник герою.
Но каково же было их удивление, когда на следующий день они не нашли могилы юноши, а увидели на том месте стройный бамбук, издававший при каждом дуновении ветра звуки, подобные песне свирели.
Бамбук этот вырос там, где сердце юноши в последний раз билось…
И если срезать этот бамбук лунной ночью, в то время, когда он срастается, и сделать свирель, то будет обладать она чудесной силой: и тысячи волн усмирит она, упрятав их в пучину, и в туман корабль мореплавателя и лодку рыбака к берегу приведет, и жестокого врага, напавшего на родину, поможет бить; с нею любая цель достигнута будет! Но стоит лишь ввезти свирель в чужую страну, на чужую землю, или замыслить недоброе, несправедливое, как тотчас она потеряет свою силу.
Еще сказал старый рыбак, что лишь у того она заиграет, кто ни в помыслах, ни в делах не имеет ничего плохого для людей…
Многих царь посылал в полнолунные ночи к острову Черепахи, но всякий раз поднималась такая буря, вздымались на море такие волны-громадины, что посланцы возвращались ни с чем.
Шли годы, а бамбук на откосе все рос, поднимался все выше и выше. И лишь однажды один отважный юный рыбак смог преодолеть волны и достичь скалы. Только срезал он бамбук, как поблекла луна и взошло солнце- Мгновение длилось это, и вновь разыгрался тайфун, и черные тучи закрыли солнце, и опять наступила ночь.
Несколько раз пытался юноша на своей лодчонке выйти в пролив, отделяющий остров от материка, но ветер разрывал в клочья паруса. Однажды он выбрался уже на середину пролива, но ветер разорвал в клочья паруса, и юноша едва спасся, выброшенный на остров Черепахи.
Тогда догадался он вырезать из бамбука свирель. И как только заиграл, волны усмирились, упрятались а пучине: море задымилось, засинело, стихло, и он благополучно пересек пролив.
Юноша-рыбак вручил свою свирель царю Коре. Положили ее в ларец, сделанный из черепахового панциря и перламутровых раковин искусными мастерами; для охраны поставили лучших стрелков.
В первые дни хотел было царь поиграть на свирели, но не решался, потому что, как и у всех царей, у него далеко не все дела были чисты. Со временем Коре и вовсе забыл о ней…
Прошло много лет. И вот однажды из-за моря приплыли люди, чтобы завоевать Страну Утренней Свежести, разграбить ее сокровища, а народ поработить. Враг уже подходил к столице.
Но тут рыбак, что достал бамбук и сделал свирель — был он теперь уже старый-старый, — вспомнил о ней и поспешил во дворец. Нашел он там свирель в забытом ларце, достал ее, заиграл на ней и бросился впереди своих воинов на врага. Вражеские солдаты, услыхав звуки свирели, оторопело остановились, затем обратились в бегство…
Узнав о чудо-свирели, заморский царь решил хитростью завладеть ею. Послал он переодетого своего молодого воина — хитрого и коварного. Прибыв в Страну Утренней Свежести, воин начал ходить из дома в дом, выбивать пыль из ковров и расспрашивать о ларце, о свирели, о том, где она хранится. Наконец добрался и до дворца. Заметив ларец, он украдкой вытащил свирель, завернул ее в огромный ковер и якобы для чистки предложил вынести ковер в сад. Тут он принялся выколачивать пыль из ковра, а слугам предложил отдохнуть, угостил их табаком, в которой подсыпано было снотворное зелье.
Слуги закурили и вскоре уснули. Тогда чужеземец вытащил из ковра свирель, спрятал ее под одежду и крадучись выбрался из дворцового сада. Вскоре он приплыл в свою страну.
Царь заморский устроил великий пир в честь хитрого воина. Много шума было в заморской стране, со стороны можно было подумать, что кто-то там совершил великое открытие, а не подлое воровство, как было в действительности. Произносились пышные славословия. Воина царь сделал приближенным своим, а свирель приказал оберегать пуще глаза. «Вот теперь я всех сильнее, всех завоюю!» — злорадно ликовал он.
Но удивительно: как ни старался царь поиграть, свирель издавала только стон… Не ведал царь, что на чужбине она теряла свою чудесную силу.
Нахмурил брови царь, закричал:
— Обманщик! Привез поддельную!
И повелел с высокой скалы сбросить воина в море вместе со свирелью.
Воин разбился, утонул. Свирель же много-много лет носилась по волнам. Утеряла она свой янтарно-золотистый цвет, побелела на солнце, стала похожа на обычный прутик плавника.
Однажды один рыбак из Страны Утренней Свежести, занесенный с дочерью далеко в море, увидел этот прутик, подобрал.
— Да это же свирель!
Подул в нее рыбак, и она заиграла, да так, что дочь рыбака заслушалась.
Долго она в раздумье смотрела на нее, а затем, вздохнув, сказала:
— Была бы это золотая свирель, о которой рассказывают старики, пожелали бы мы сейчас попутного ветра, пожелали бы мы иметь парус, и все появилось бы у нас. Как жаль, что это простая…
И, говоря так, девушка тоже подула в свирель. Напевные звуки наполнили тишину, и девушка заметила, что лодка вдруг быстро понеслась к берегам, точно и впрямь на ней были паруса из шелка.
Задумалась девушка: «А не волшебная ли это свирель? И не ей ли мы с отцом обязаны своим спасением и возвращением? О! Если это и вправду чудо-свирель, то пусть я стану самой видной, богатой и красивой девушкой в нашем поселке и пусть все подруги завидуют мне».
Но как она ни пробовала сыграть еще раз, ничего не получилось, свирель уже не имела силы, не играла, и девушка со злостью забросила ее в заросли азалий и мусунхва.
Так люди опять утеряли чудесную свирель. Многие с тех пор искали, но не находили ее.
Шло время, и вот, говорят, нашел ее в наши дни Ким Ир Сен, и в его руках свирель вновь обрела чудесную силу свою, ибо он тот человек, который для народа живет!
Кто знает, что в этой сказке — правда, что — вымысел. Но мы так думаем, что чудо-свирель в самом деле есть на свете и до сих пор служит она своему родному народу…
В. Кучерявенко.
МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ
Корейская сказка
Давным-давно в деревне, неподалеку от порода Кэсона, жила бедная крестьянская семья. Муж работал на поле у богатого соседа, а жена пекла на продажу рисовые хлебцы. Так и жили они, сводя кое-как концы с концами.
И был у них сын Хан Сек Бон, которого они любили больше жизни. Дружно жила семья бедняка, пока не нагрянула на них непоправимая беда: заболел отец тяжелой болезнью и умер. Умирая же, сказал он своей жене:
— Пусть наш сын будет ученый, и тогда все его станут, уважать.