Лидия чарская волшебная сказка краткое содержание

Лидия Алексеевна Чарская

Волшебная сказка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I

Надя Таирова

Каждое воскресенье тетя Таша надевает свое серое «праздничное», очень ветхое и во многих местах подштопанное платье и отправляется на прием в институт. По дороге, прежде чем сесть в трамвай на Суворовском проспекте, она заходит в знакомую фруктовую. Фунт шоколада «лом», коробка карамели и пяток апельсинов-корольков (Наденькиных любимых) составляют обычную покупку тети Таши для Наденьки.

Прием в Н-ском институте начинается ровно в час дня, и, когда тетя Таша робко, «бочком», входит в двухсветный институтский зал, там уже стоит обычный воскресный гомон, так близко напоминающий пчелиное жужжание вокруг улья.

Все так же держась сторонки и невольно смущаясь за свой более чем скромный наряд, тетя Таша пробирается в «свой уголок», на скамью между роялем и печкой, и здесь терпеливо дожидается Надю.

Когда-то тетя Таша служила кастеляншей в этом институте, и все здесь знают ее отлично. Знают ее серое старенькое платье, и давно лишенную фасона бархатную шляпу капотником, и всю ее застенчивую незначительную фигурку с седеющей головой и робкой, словно извиняющейся, улыбкой. Ее привыкли видеть через каждое воскресенье на приеме, поэтому «шестушкам» (воспитанницам шестого класса), дежурившим в зале, не приходится спрашивать у тети Таши, кого ей вызвать. Дежурные воспитанницы знают, что маленькая женщина в заношенном сером платье приходит на прием к Наде Таировой, и, отвесив наскоро традиционный реверанс перед новой посетительницей, девочка мчится в пятый класс.

— Таирова, на прием! К вам пришли! — бросает она с порога классной комнаты.

С одной из задних скамеек поднимается высокая, тонкая, как жердочка, девочка лет четырнадцати и, резким движением бросив в ящик стола книгу, в чтение которой только что углублялась, забыв весь мир, идет к кафедре.

У Нади Таировой миловидное, несколько бледное лицо, на котором застыло скучающее недовольное выражение, и большие, серые навыкат, рассеянные глаза. Если бы не это надутое выражение лица — Надя была бы прехорошенькой. Ни у кого из ее одноклассниц нет таких пышных белокурых волос, такого изящного тонкого носика, такой милой неожиданной улыбки, которая, впрочем, так редко появляется на ее недовольном лице. Чаще внешний вид Нади не внушает симпатии. Сейчас же, когда девочка, остановившись перед кафедрой, отвешивает реверанс классной даме и тянет усталым голосом:

— Разрешите мне, m-lle, идти в приемную, — это недовольное личико делается еще более надутым и скучающим.

Наставница, маленькая, с замученным жизнью лицом пожилая женщина, смотрит несколько минут с укором на Надю.

— А вы опять вчера единицу за невнимание на уроке математики получили, Таирова, и два с минусом за немецкий? — спрашивает она по-французски.

Бледное лицо Нади густо краснеет.

— И в пятницу мне жаловался на вас учитель истории, что вы опять читали на его уроке, — продолжает классная наставница. — Я должна нынче же переговорить обо всем этом с вашей теткой… На третий год в классе оставаться нельзя. Надо довести до ее сведения о вашем нерадении. Ступайте. Я приду позднее, в конце приема. — И наклонением головы Варвара Павловна Студенцова, классная дама пятого класса, отпускает девочку.

Красная, как пион, Надя машинально одергивает на себе пелеринку и отправляется в приемный зал, куда, в сущности, ее совсем не тянет.

— Опять тетя Таша с ее укорами, нотациями и жалобами. Опять советы-наветы «Студня», опять неприятности… Терпеть не может этих приемных дней она — Надя. Хорошо еще, если отец не пришел, а то, Бог весть, чем бы все это кончилось. И зачем только эти приемные дни существуют! То ли бы дело сидеть над книгою, не отрываясь целый день. О! что за прелесть дала ей вчера эта Нюта Беляева! Всю ночь в дортуаре и целое утро читала упоительно захватывающую книгу Надя, захлебываясь от восторга и нетерпения узнать, что будет дальше. Что за очарованье эта герцогиня Лила! А графиня Аделаида, такая героическая, такая очаровательная девушка! А молодой герцог Рудольф, не побоявшийся драться на дуэли с тремя противниками сразу!.. Что за жизнь, что за волшебную, сказочную жизнь они ведут!

В воображении Нади мелькают картины прочитанного. Веселая охота… Звуки рога… лай собак… Нарядные полумужские костюмы у дам… Развевающиеся перья беретов… Изящное оружие… Изысканная речь… звонкий смех молодой красавицы герцогини… И вдруг волк, страшный, огромный волк, бросившийся на отважную красавицу… Меткий выстрел, пуля, попавшая в пасть чудовища, общие поздравления и заздравная чаша, поднятая в честь молодой охотницы. Потом вечер… Роскошно иллюминованный дворец герцога… Тихо плещущие среди таинственного сада фонтаны… Серебристое сияние месяца, заливающее грот и красавицу герцогиню, выслушивающую признание графа… Какие изысканные слова, какие речи! Все это так ярко переживает в своем воображении Надя, заслонившись этими образами от действительной жизни, так живо и ярко! И словно падает с облаков на землю, очутившись перед тетей Ташей, поджидающей племянницу на своем обычном месте.

— Наденька!

Тетя Таша так трогательна сейчас с ее мгновенно просветлевшим лицом и радостною улыбкой при виде Нади. Надя — ее любимица. Изо всех детей покойной сестры, которых теперь, вот уже восемь лет, воспитывает тетя Таша, Надя всех дороже и милей тетке. По ее же, теткиному, настоянию Надю отдали в институт на казенный счет. Отдали вопреки желанию отца. Маленький банковский чиновник, обреченный получать всю жизнь пятьдесят рублей жалованья, сын слесаря, с трудом убедивший в свое время отца отдать его в юности в городское училище, Иван Яковлевич Таиров с трудом пробрался в люди, стал грамотным работником. Старшего сына, Сергея, ему удалось определить в гимназию. О Наде же отец имел свое особое мнение, совершенно обратное мнению свояченицы. И поэтому, когда четыре года тому назад Татьяна Петровна пристала к деверю с настойчивыми просьбами отдать Надю в институт, благо она имела право на это, как бывшая институтская служащая, последний долго упорствовал, не сдавался на все просьбы.

— Нечего баловать девчонку, — со свойственной ему грубой прямолинейностью возражал он на все доводы тети Таши. — Чем она лучше других ребят — Клавдии, Шуры? А те ведь об институте и мечтать не смеют. Не принцесса какая-нибудь, нечего ей из среды своей лезть… Еще заважничает, пожалуй, с разными там аристократками якшаться станет, нос задирать. Не потерплю, отдам в мастерство, как Клавдию, толку больше будет. В профессиональную школу куда-нибудь… А то: ин-сти-тутка, скажите на милость, важная птица какая!

— Братец! Разрешите! Сами потом благодарить будете! Ведь если кончит курс в институте наша Надя — диплом получит. А с дипломом ей всюду дорога открыта. Классной дамой может быть, учительницей. Наконец, на курсы поступит. Свое учебное заведение откроет, если захочет. И потом ведь платить за нее не надо, братец, за Наденьку, а за мою двадцатипятилетнюю службу в их стенах ее даром, на казенный счет, примут. Должны же они мне что-нибудь сделать! Ведь я столько сил и здоровья потеряла, заботясь и денно и нощно о казенном добре. Не мешайте же счастью Нади, братец, разрешите ей поступить в институт!

Долго и убедительно просила деверя тетя Таша. Наконец, он сдался. Последний аргумент о возможности дарового учения для дочери повлиял больше всего. Перспектива платить за дочь из своего скромного пятидесятирублевого жалованья в другое учебное заведение настолько страшила Ивана Яковлевича при других существенных вопросах жизни, что поступление Нади на казенный счет несколько успокоило его.

— Смотрите только, чтобы беды изо всего этого не вышло, сестрица, уже сдаваясь, говорил он свояченице. — Надежду я раскусил давно: ленивая, нерадивая и пустая девчонка. Бог весть, какой трухой голову себе набивает. Не на радость обучили вы ее, видно, грамоте. Намедни книжку у нее отнял; нестоящая книжонка, пустая — говорит, лавочница дала — о приключениях каких-то, про князей да графов. С десяти-то лет себе голову какой трухой набивает! За уши я ее выдрал за это. Пусть-ка попробует еще. А насчет института, конечно… Лучше бы, понятно, подождать, когда Шурка подрастет; девочка смышленая и восприимчивая и учиться будет хорошо. Шесть лет еще не минуло, а грамоту разбирает по кубикам… Что, если бы вместо Нади да ее в институт? А? А что вы на это скажете, сестрица?

Но «сестрица» думала совсем иначе. Кому же, как не Наденьке, этому белокурому ангелу, с ее манерами переодетой принцессы не быть воспитанной и образованной барышней наравне с аристократками лучших домов? Конечно, ей, Наде, этой изысканной, изящной девочке, а не мужиковатой Шуре необходимо поступить в привилегированное учебное заведение. И, решив на этом, тетя Таша, заручившись согласием деверя, начала действовать.

Волшебная сказка, Л. А. Чарская

Волшебная сказка, Л. А. Чарская — рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание

Купить книгу в книжных интернет-магазинах

Другие детские книги, книги для родителей

• Полный текст
• Часть первая
• Глава I. Надя Таирова
• Глава II. Как аукнется, так и откликнется
• Глава III. Исключена
• Глава IV. Дома
• Глава V. Неприятность. Вполне неожиданная новость
• Глава VI. Розовое платье. Пестрый день начинается
• Глава VII. Пестрый день кончается самым неожиданным образом
• Глава VIII. Во дворце доброй волшебницы
• Часть вторая
• Глава I. Тяжелая утрата. На пути к счастью
• Глава II. Мечты сбылись. Волшебная сказка
• Глава III. Неприятный визит. 17-е сентября
• Глава IV. Знаменательный вечер
• Глава V. Мечты разбиты! Конец волшебной сказки! Новая Надя
• Примечания

Часть первая

Глава I. Надя Таирова

Каж­дое вос­кре­се­нье тетя Таша наде­вает свое серое «празд­нич­ное», очень вет­хое и во мно­гих местах под­што­пан­ное пла­тье и отправ­ля­ется на прием в инсти­тут. По дороге, прежде чем сесть в трам­вай на Суво­ров­ском про­спекте, она захо­дит в зна­ко­мую фрук­то­вую. Фунт шоко­лада «лом», коробка кара­мели и пяток апель­си­нов-король­ков (Надень­ки­ных люби­мых) состав­ляют обыч­ную покупку тети Таши для Наденьки.

Прием в Н‑ском инсти­туте начи­на­ется ровно в час дня, и, когда тетя Таша робко, «боч­ком», вхо­дит в двух­свет­ный инсти­тут­ский зал, там уже стоит обыч­ный вос­крес­ный гомон, так близко напо­ми­на­ю­щий пче­ли­ное жуж­жа­ние вокруг улья.

Все так же дер­жась сто­ронки и невольно сму­ща­ясь за свой более чем скром­ный наряд, тетя Таша про­би­ра­ется в «свой уго­лок», на ска­мью между роя­лем и печ­кой, и здесь тер­пе­ливо дожи­да­ется Надю.

Когда-то тетя Таша слу­жила касте­лян­шей в этом инсти­туте, и все здесь знают ее отлично. Знают ее серое ста­рень­кое пла­тье, и давно лишен­ную фасона бар­хат­ную шляпу капот­ни­ком, и всю ее застен­чи­вую незна­чи­тель­ную фигурку с седе­ю­щей голо­вой и роб­кой, словно изви­ня­ю­щейся, улыб­кой. Ее при­выкли видеть через каж­дое вос­кре­се­нье на при­еме, поэтому «шестуш­кам» (вос­пи­тан­ни­цам шестого класса), дежу­рив­шим в зале, не при­хо­дится спра­ши­вать у тети Таши, кого ей вызвать. Дежур­ные вос­пи­тан­ницы знают, что малень­кая жен­щина в зано­шен­ном сером пла­тье при­хо­дит на прием к Наде Таи­ро­вой, и, отве­сив наскоро тра­ди­ци­он­ный реве­ранс перед новой посе­ти­тель­ни­цей, девочка мчится в пятый класс.

— Таи­рова, на прием! К вам при­шли! — бро­сает она с порога класс­ной комнаты.

С одной из зад­них ска­меек под­ни­ма­ется высо­кая, тон­кая, как жер­дочка, девочка лет четыр­на­дцати и, рез­ким дви­же­нием бро­сив в ящик стола книгу, в чте­ние кото­рой только что углуб­ля­лась, забыв весь мир, идет к кафедре.

У Нади Таи­ро­вой мило­вид­ное, несколько блед­ное лицо, на кото­ром застыло ску­ча­ю­щее недо­воль­ное выра­же­ние, и боль­шие, серые навы­кат, рас­се­ян­ные глаза. Если бы не это наду­тое выра­же­ние лица — Надя была бы пре­хо­ро­шень­кой. Ни у кого из ее одно­класс­ниц нет таких пыш­ных бело­ку­рых волос, такого изящ­ного тон­кого носика, такой милой неожи­дан­ной улыбки, кото­рая, впро­чем, так редко появ­ля­ется на ее недо­воль­ном лице. Чаще внеш­ний вид Нади не вну­шает сим­па­тии. Сей­час же, когда девочка, оста­но­вив­шись перед кафед­рой, отве­ши­вает реве­ранс класс­ной даме и тянет уста­лым голосом:

— Раз­ре­шите мне, m‑lle, идти в при­ем­ную, — это недо­воль­ное личико дела­ется еще более наду­тым и скучающим.

Настав­ница, малень­кая, с заму­чен­ным жиз­нью лицом пожи­лая жен­щина, смот­рит несколько минут с уко­ром на Надю.

— А вы опять вчера еди­ницу за невни­ма­ние на уроке мате­ма­тики полу­чили, Таи­рова, и два с мину­сом за немец­кий? — спра­ши­вает она по-французски.

Блед­ное лицо Нади густо краснеет.

— И в пят­ницу мне жало­вался на вас учи­тель исто­рии, что вы опять читали на его уроке, — про­дол­жает класс­ная настав­ница. — Я должна нынче же пере­го­во­рить обо всем этом с вашей тет­кой… На тре­тий год в классе оста­ваться нельзя. Надо дове­сти до ее све­де­ния о вашем нера­де­нии. Сту­пайте. Я приду позд­нее, в конце при­ема. — И накло­не­нием головы Вар­вара Пав­ловна Сту­ден­цова, класс­ная дама пятого класса, отпус­кает девочку.

Крас­ная, как пион, Надя маши­нально одер­ги­вает на себе пеле­ринку и отправ­ля­ется в при­ем­ный зал, куда, в сущ­но­сти, ее совсем не тянет.

— Опять тетя Таша с ее уко­рами, нота­ци­ями и жало­бами. Опять советы-наветы «Студня», опять непри­ят­но­сти… Тер­петь не может этих при­ем­ных дней она — Надя. Хорошо еще, если отец не при­шел, а то, Бог весть, чем бы все это кон­чи­лось. И зачем только эти при­ем­ные дни суще­ствуют! То ли бы дело сидеть над кни­гою, не отры­ва­ясь целый день. О! что за пре­лесть дала ей вчера эта Нюта Беля­ева! Всю ночь в дор­ту­аре и целое утро читала упо­и­тельно захва­ты­ва­ю­щую книгу Надя, захле­бы­ва­ясь от вос­торга и нетер­пе­ния узнать, что будет дальше. Что за оча­ро­ва­нье эта гер­цо­гиня Лила! А гра­финя Аде­ла­ида, такая геро­и­че­ская, такая оча­ро­ва­тель­ная девушка! А моло­дой гер­цог Рудольф, не побо­яв­шийся драться на дуэли с тремя про­тив­ни­ками сразу!.. Что за жизнь, что за вол­шеб­ную, ска­зоч­ную жизнь они ведут!

В вооб­ра­же­нии Нади мель­кают кар­тины про­чи­тан­ного. Весе­лая охота… Звуки рога… лай собак… Наряд­ные полу­муж­ские костюмы у дам… Раз­ве­ва­ю­щи­еся перья бере­тов… Изящ­ное ору­жие… Изыс­кан­ная речь… звон­кий смех моло­дой кра­са­вицы гер­цо­гини… И вдруг волк, страш­ный, огром­ный волк, бро­сив­шийся на отваж­ную кра­са­вицу… Мет­кий выстрел, пуля, попав­шая в пасть чудо­вища, общие поздрав­ле­ния и заздрав­ная чаша, под­ня­тая в честь моло­дой охот­ницы. Потом вечер… Рос­кошно иллю­ми­но­ван­ный дво­рец гер­цога… Тихо пле­щу­щие среди таин­ствен­ного сада фон­таны… Сереб­ри­стое сия­ние месяца, зали­ва­ю­щее грот и кра­са­вицу гер­цо­гиню, выслу­ши­ва­ю­щую при­зна­ние графа… Какие изыс­кан­ные слова, какие речи! Все это так ярко пере­жи­вает в своем вооб­ра­же­нии Надя, засло­нив­шись этими обра­зами от дей­стви­тель­ной жизни, так живо и ярко! И словно падает с обла­ков на землю, очу­тив­шись перед тетей Ташей, под­жи­да­ю­щей пле­мян­ницу на своем обыч­ном месте.

— Наденька!

Тетя Таша так тро­га­тельна сей­час с ее мгно­венно про­свет­лев­шим лицом и радост­ною улыб­кой при виде Нади. Надя — ее люби­мица. Изо всех детей покой­ной сестры, кото­рых теперь, вот уже восемь лет, вос­пи­ты­вает тетя Таша, Надя всех дороже и милей тетке. По ее же, тет­ки­ному, насто­я­нию Надю отдали в инсти­тут на казен­ный счет. Отдали вопреки жела­нию отца. Малень­кий бан­ков­ский чинов­ник, обре­чен­ный полу­чать всю жизнь пять­де­сят руб­лей жало­ва­нья, сын сле­саря, с тру­дом убе­див­ший в свое время отца отдать его в юно­сти в город­ское учи­лище, Иван Яко­вле­вич Таи­ров с тру­дом про­брался в люди, стал гра­мот­ным работ­ни­ком. Стар­шего сына, Сер­гея, ему уда­лось опре­де­лить в гим­на­зию. О Наде же отец имел свое осо­бое мне­ние, совер­шенно обрат­ное мне­нию сво­я­че­ницы. И поэтому, когда четыре года тому назад Татьяна Пет­ровна при­стала к деверю с настой­чи­выми прось­бами отдать Надю в инсти­тут, благо она имела право на это, как быв­шая инсти­тут­ская слу­жа­щая, послед­ний долго упор­ство­вал, не сда­вался на все просьбы.

— Нечего бало­вать дев­чонку, — со свой­ствен­ной ему гру­бой пря­мо­ли­ней­но­стью воз­ра­жал он на все доводы тети Таши. — Чем она лучше дру­гих ребят — Клав­дии, Шуры? А те ведь об инсти­туте и меч­тать не смеют. Не прин­цесса какая-нибудь, нечего ей из среды своей лезть… Еще заваж­ни­чает, пожа­луй, с раз­ными там ари­сто­крат­ками якшаться ста­нет, нос зади­рать. Не потерплю, отдам в мастер­ство, как Клав­дию, толку больше будет. В про­фес­си­о­наль­ную школу куда-нибудь… А то: ин-сти-тутка, ска­жите на милость, важ­ная птица какая!

— Бра­тец! Раз­ре­шите! Сами потом бла­го­да­рить будете! Ведь если кон­чит курс в инсти­туте наша Надя — диплом полу­чит. А с дипло­мом ей всюду дорога открыта. Класс­ной дамой может быть, учи­тель­ни­цей. Нако­нец, на курсы посту­пит. Свое учеб­ное заве­де­ние откроет, если захо­чет. И потом ведь пла­тить за нее не надо, бра­тец, за Наденьку, а за мою два­дца­ти­пя­ти­лет­нюю службу в их сте­нах ее даром, на казен­ный счет, при­мут. Должны же они мне что-нибудь сде­лать! Ведь я столько сил и здо­ро­вья поте­ряла, забо­тясь и денно и нощно о казен­ном добре. Не мешайте же сча­стью Нади, бра­тец, раз­ре­шите ей посту­пить в институт!

Долго и убе­ди­тельно про­сила деверя тетя Таша. Нако­нец, он сдался. Послед­ний аргу­мент о воз­мож­но­сти даро­вого уче­ния для дочери повлиял больше всего. Пер­спек­тива пла­тить за дочь из сво­его скром­ного пяти­де­ся­ти­руб­ле­вого жало­ва­нья в дру­гое учеб­ное заве­де­ние настолько стра­шила Ивана Яко­вле­вича при дру­гих суще­ствен­ных вопро­сах жизни, что поступ­ле­ние Нади на казен­ный счет несколько успо­ко­ило его.

— Смот­рите только, чтобы беды изо всего этого не вышло, сест­рица, уже сда­ва­ясь, гово­рил он сво­я­че­нице. — Надежду я рас­ку­сил давно: лени­вая, нера­ди­вая и пустая дев­чонка. Бог весть, какой тру­хой голову себе наби­вает. Не на радость обу­чили вы ее, видно, гра­моте. Намедни книжку у нее отнял; несто­я­щая кни­жонка, пустая — гово­рит, лавоч­ница дала — о при­клю­че­ниях каких-то, про кня­зей да гра­фов. С десяти-то лет себе голову какой тру­хой наби­вает! За уши я ее выдрал за это. Пусть-ка попро­бует еще. А насчет инсти­тута, конечно… Лучше бы, понятно, подо­ждать, когда Шурка под­рас­тет; девочка смыш­ле­ная и вос­при­им­чи­вая и учиться будет хорошо. Шесть лет еще не минуло, а гра­моту раз­би­рает по куби­кам… Что, если бы вме­сто Нади да ее в инсти­тут? А? А что вы на это ска­жете, сестрица?

Но «сест­рица» думала совсем иначе. Кому же, как не Наденьке, этому бело­ку­рому ангелу, с ее мане­рами пере­оде­той прин­цессы не быть вос­пи­тан­ной и обра­зо­ван­ной барыш­ней наравне с ари­сто­крат­ками луч­ших домов? Конечно, ей, Наде, этой изыс­кан­ной, изящ­ной девочке, а не мужи­ко­ва­той Шуре необ­хо­димо посту­пить в при­ви­ле­ги­ро­ван­ное учеб­ное заве­де­ние. И, решив на этом, тетя Таша, зару­чив­шись согла­сием деверя, начала действовать.

Этот раз­го­вор про­ис­хо­дил четыре года тому назад. Вскоре деся­ти­лет­нюю Надю отвезли и поме­стили на казен­ный счет в Н‑ский инсти­тут. И почти в пер­вый же год ее поступ­ле­ния опа­се­ния Ивана Яко­вле­вича оправ­да­лись. Надя учи­лась дурно, застре­вала в клас­сах или пере­хо­дила с пере­эк­за­ме­нов­ками. Рас­се­ян­ная, нера­ди­вая, не жела­ю­щая учиться, она если и не бро­сала заня­тий совсем, то только из боязни заслу­жить спра­вед­ли­вый гнев отца, перед кото­рым тре­пе­тали дети. Все свое время Надя отда­вала чте­нию, чте­нию безо вся­кого раз­бора глу­пых буль­вар­ных рома­нов, к кото­рым питала сла­бость с самого ран­него воз­раста. Читала тай­ком, на уро­ках, в про­ме­жутки между ними, в дор­ту­аре ночью, на про­гул­ках в инсти­тут­ском саду. С пора­зи­тель­ною изоб­ре­та­тель­но­стью доста­вала она книги, выме­ни­вая их на свою обе­ден­ную пор­цию слад­кого блюда, на гостинцы, на кар­тинки и учеб­ные при­над­леж­но­сти. Тетя Таша не раз убеж­дала девочку пре­кра­тить это вред­ное заня­тие, сове­то­вала ей читать клас­си­ков или дру­гие полез­ные книги, но Надя совсем не слу­шала ее. Вообще Надя мало про­яв­ляла послу­ша­ния, за послед­ние годы осо­бенно, и Татьяна Пет­ровна пере­жи­вала далеко не пер­вое разо­ча­ро­ва­ние по поводу заня­тий и пове­де­ния ее люби­мицы, но, несмотря на это, не пере­ста­вала любить девочку болез­ненно силь­ной любовью.

— Наденька!

Тетя Таша широко рас­ки­нула руки и обняла свою люби­мицу. Потом, отстра­нив ее от себя, долго вгля­ды­ва­лась в тон­кое блед­ное личико.

— Поху­дела, как будто, Надюша, щечки стали что-то про­зрач­нее. Да и глазки неве­се­лые. Что с тобою? Слу­чи­лось что? — И доб­рые глаза тети вгля­ды­ва­ются с тре­во­гою в черты девочки.

Надя ежится. Ей непри­ятны эти слиш­ком бур­ные, по ее мне­нию, выра­же­ния род­ствен­ных чувств на гла­зах всего при­ема. Вон, на них смот­рит сей­час гене­рал Рти­щев, с доче­рью кото­рого, Наточ­кой, Надя учится в одном классе. И сама Наточка гля­дит сюда и как будто усме­ха­ется по поводу неж­ной род­ствен­ной сцены. Вон баро­несса Шталь, мать этой насмеш­ницы Даси, тоже направ­ляет в их сто­рону свой чере­па­хо­вый лор­нет. Наде кажется, что все гля­дят на нее с тет­кой и удив­ля­ются несдер­жан­но­сти и бес­такт­но­сти последней.

А тетя Таша ничего и никого не заме­чает, реши­тельно никого, кроме своей нена­гляд­ной Наденьки, и гово­рит, гово­рит без умолку. Она целую неделю не видела своей люби­мицы, и теперь ей есть о чем рас­спро­сить Надю, есть что ей порас­ска­зать. Дома у них уйма ново­стей. Сере­женька еще один урок достал за шесть руб­лей в месяц. Клав­дия от какой-то гене­ральши очень выгод­ный заказ полу­чила. А Шуре новые сапоги купили, жел­тые с пом­пон­чи­ками (цвет­ные на лето выгод­нее: пыли так не при­ни­мают, как чер­ные). А у кошки Машки котятки роди­лись, всех раз­дали, одного только себе оста­вили — чер­нень­кий, с белым пят­ныш­ком на лбу, такой забав­ный! Вот при­е­дет на лет­ние кани­кулы Надя, сама уви­дит, что за пре­лесть коташка. Тетя Таша увле­ка­ется, как девочка, рас­ска­зы­вая все это. Но мысли Нади далеки от ее рас­ска­зов, так же далеки, как и серые рас­се­ян­ные глаза девочки, не видя­щие ни тети Таши, ни посе­ти­те­лей и посе­ти­тель­ниц инсти­тут­ского при­ема. И не слы­шит Надя ни слова из всего того, что ей рас­ска­зы­вает тетка. Какое ей дело, в сущ­но­сти, до уро­ков Сер­гея, до жел­тень­ких боти­нок Шурки, до кошки Машки с ее котя­тами. Все это проза, будни жизни… А она, Надя, рож­дена для празд­ника, для сказки, для рос­коши и доволь­ства, для той жизни, о кото­рой напи­сано в рома­нах, кото­рые она про­гла­ты­вает с таким увле­че­нием. О, как хороша та жизнь, про кото­рую пишут в кни­гах! Жизнь, похо­жая на вол­шеб­ную сказку! Все эти графы, гер­цо­гини, прин­цессы; все эти празд­ники, обеды, рауты, балы, охоты, дуэли… Все эти хит­ро­спле­тен­ные интриги, неожи­дан­но­сти и слу­чай­но­сти, над кото­рыми так коло­тится и зами­рает сердце.

— Ах, кто это такой? Не сам ли гер­цог Аль­фред вошел в залу? Он, конечно, он…

Надя вздра­ги­вает от вос­торга и неожи­дан­но­сти и долго смот­рит на высо­кого, тон­кого юношу, появив­ше­гося на пороге при­ем­ной. Потом сразу падает с неба. Увы! Какой же это гер­цог? Это только Миша Бояр­цев, брат ее одно­класс­ницы, Лили Бояр­це­вой. Да.

А та высо­кая дама в тра­уре, может быть, это гра­финя Ада после смерти уби­того на дуэли жениха-гер­цога? И опять не то. Опять вме­сто вол­шеб­ных грез скуч­ная проза. Высо­кая «чер­ная» дама — извест­ная всему инсти­туту быв­шая здеш­няя вос­пи­тан­ница, явив­ша­яся на прием к млад­шей сестренке.

Настро­е­ние Нади совсем падает. Она отве­чает нев­по­пад на вопросы тетки. В голове уже рабо­тает иная тре­вож­ная мысль: что если тетя Таша «отли­чи­лась» снова сего­дня и, чего доб­рого, опять при­та­щила эти ужас­ные фун­тики шоко­лада-лома, какой-то мещан­ской кара­мели и гро­ше­вых апель­си­нов, от кото­рых сво­дит рот и наби­вает оско­мину… Ведь рас­крыть нельзя пакета при Наточке Рти­ще­вой, Лили Бояр­це­вой, баро­нессе Шталь, кото­рым род­ные при­но­сят на прием самые изыс­кан­ные лаком­ства, доро­гие фрукты, кон­феты, торты и кото­рые в тай­ни­ках своих душ, конечно, сме­ются над мещан­скими гостин­цами Нади. Какой позор! Какая гадость — эта бед­ность, эти гро­ше­вые при­но­ше­ния, все это ничто­же­ство и мещанство!

Надя так ухо­дит в свои думы, что не заме­чает при­бли­же­ния Вар­вары Пав­ловны, и только тогда, когда класс­ная дама уже здо­ро­ва­ется с тетей Ташей, девочка неожи­данно видит ее и вска­ки­вает со ска­мейки. Густая краска румянца зали­вает теперь лицо Нади. И в лице самой тети Таши сму­ще­ние. Появ­ле­ния m‑lle Сту­ден­цо­вой бывают только в самых исклю­чи­тель­ных слу­чаях и нико­гда не при­во­дят к добру.

Так и есть. Вар­вара Пав­ловна садится около тети Таши и начи­нает рас­ска­зы­вать самые непри­ят­ные вещи про ее любимицу.

— Надежда Таи­рова совсем не учится, не хочет учиться, не гото­вит уро­ков. Читает слиш­ком много и в неуроч­ное время. Два раза у нее уже отби­рали книжки, ока­за­лись совсем не отве­ча­ю­щими ее воз­расту рома­нами. Этого допус­кать нельзя. Все учи­теля жалу­ются на нее. Все недо­вольны ею. Она так рас­се­янна, так невоз­можно рас­се­янна и ленива. И из рук вон слаба в успе­хах. Вчера опять полу­чила двойку с мину­сом и еди­ницу. А ведь она вто­ро­год­ница, на тре­тий год ее, ни под каким видом, оста­вить в классе нельзя. Бес­спорно ей гро­зит исклю­че­ние, если она не возь­мет себя в руки и не под­тя­нется во время экза­ме­нов. Казна не наме­рена пла­тить за нера­ди­вых уче­ниц, тем более, что на их места есть столько при­леж­ных, жаж­ду­щих учиться. Конечно, Татьяну Пет­ровну все знают здесь, помня ее бес­по­роч­ную службу, но, тем не менее, нельзя же делать исклю­че­ния, согла­си­тесь сами, во вред делу…

И долго-долго еще гово­рит на эту тему Вар­вара Павловна.

Без­молвно, с рас­те­рян­ным выра­же­нием лица, с яркими пят­нами вол­не­ния на щеках, слу­шает ее тетя Таша. Доб­рые серые глаза устрем­лены с моля­щим выра­же­нием в суро­вое лицо класс­ной дамы.

И сама Надя как будто сму­щена на этот раз. Ей кажется, что все на нее смот­рят, что весь «прием» дога­ды­ва­ется о том, что гово­рит класс­ная дама. О, как искренне хочется про­ва­литься сей­час сквозь землю! Как стыдно ей, Наде, как мучи­тельно стыдно сейчас!

Спа­си­тель­ный зво­нок, воз­ве­ща­ю­щий о конце при­ема, вне­запно пре­кра­щает эту пытку. Облег­чен­ный вздох выры­ва­ется из груди девочки. Класс­ная дама ухо­дит. Тетя Таша, взвол­но­ван­ная, крас­ная, встает со сво­его места, берет обе руки Нади в свои и смот­рит на девочку испу­ган­ным, пол­ным укора и слез, взглядом.

— Наденька, как же это так, род­ная? — шеп­чет она рас­те­рянно, — что же это такое будет у нас? Под­тя­нись хоть на время экза­ме­нов, Надя. Брось свои книжки, брось вздор­ные мысли. Ведь, не дай Бог, исклю­чат — куда ты денешься? Папаша рас­сер­дится, в ремесло отдаст. Ах, мыс­лимо ли это! Ты, моя Надя, неж­ная, хруп­кая и вдруг — порт­ниха! Ведь убить тебя тяже­лый труд может! Так поста­райся же, Наденька, как-нибудь. — И голос малень­кой жен­щины зве­нит слезами.

Надя скон­фу­жена, сму­щена. А бело­ку­рую головку свер­лит одна и та же мысль:

— Ско­рее бы кон­чи­лось это непри­ят­ное про­ща­ние, ско­рее бы ухо­дила тетка домой.

Слава Богу, конец. Поце­ло­вала, пере­кре­стила и спе­шит к две­рям зала. Теперь можно идти в класс, забиться там в излюб­лен­ный уго­лок за дос­кою и гре­зить до обеда, гре­зить над рас­кры­той стра­ни­цей без конца, без конца…

Краткое содержание произведений Лидии Чарской

Об авторе

Имя этой писательницы сегодня известно не многим. А ведь в начале прошлого столетия, вплоть до Октябрьской революции, детские книги Лидии Чарской имели в России фантастическую популярность, издавались огромными тиражами. Чарская считалась властительницей юных умов.

Лидия (в девичестве Воронова) родилась в 1875 году в Царском селе, в обеспеченной семье военного инженера.  Когда отец женился вторым браком (мать девочки скончалась в родах),  Лидию отдали учиться в Павловский институт благородных девиц. В этом закрытом заведении она провела семь лет, из воспоминаний об этой жизни черпала потом сюжеты своих будущих книг.  

Решив стать актрисой, она поступила на курсы при театральном училище в Петербурге. Сценический псевдоним Чарская ( от слова «чары») позднее стал ее писательским именем.

К  литературному творчеству ее подтолкнула нужда: в  Александринском театре, где она служила, платили мало, а Лидия, расставшись  с мужем, осталась с маленьким ребенком на руках.  Дебютом стала повесть «Записки институтки», написанная на основе ее собственных дневников, которая была опубликована в журнале  для детей «Задушевное слово» и имела огромный успех. С тех пор произведения Чарской регулярно появлялись в этом журнале, затем стали выпускаться отдельными изданиями, были переведены на несколько европейских языков. Ее книги пользовались невероятной популярность. Всего из-под пера Чарской за 20 лет вышло порядка 80 произведений. Наиболее известные — «Белые пелеринки», «Лесовичка», «Сибирочка»,  «Смелая жизнь»», «Княжна Джаваха». Любимым жанром были приключенческая повесть и историческая повесть.

Удавшаяся писательская карьера не сделала Чарскую богатой, а после революции, как и другие авторы дворянского происхождения, она оказалась под запретом, ее книги были причислены к буржуазной, вредной литературе, изымались из библиотек, уничтожались. Умерла писательница в 1937 году, в болезнях и бедности. Сейчас книги  Лидии Чарской возвращаются к читателям, издаются в популярных сериях «Детская библиотека», «Школьная библиотека».