Кощей бессмертный и василиса прекрасная сказка читать

В некотором царстве в некотором государстве, за тридевять земель за столько же морей жил-был старик со своею старухою, и было у них три сына, молодцы – молодцы: кровь с молоком, косая сажень в плечах, один другого краше, одним словом, загляденье. Да вот беда: двое-то, как водится, умные, ну, а третьему, Иванушке, не повезло. И вот задумал старик – не много не мало – женить их. Сказано – сделано: одну свадьбу сыграли, вторую отгуляли, а за дурака-то кто пойдёт? За дурака – дураков нет. Разобиделся Иван, возьми да и скажи: «Батюшка, матушка, благословите меня, коли так, пойду первую встречную искать, её в жёны возьму.» Заплакала мать, но Иван ни в какую. Надел лапти новые, рубаху красную, поясом подпоясался, хлеба в котомку положил и покинул родимый дом.
Скоро сказка сказывается, а дело-то пока не очень делается. Идёт Иван, песенку насвистывает, много девушек ему по дороге попадается, а первой встречной, как назло, ни одной. К вечеру дорога в лес свернула, тропиночкой тоненькой обернулась и пропала вовсе. Заблудился Иван. Он бы уже и вернуться рад, да что с дурака возьмёшь, не запомнил обратной дороги. День плутал, второй плутал, а на третий распахнулся вдруг лес перед ним, и увидел он чудо-чудное, диво-дивное: город пустой, а посреди города площадь, а на площади дворец хрустальный с куполами позолоченными, и сидит у окна того дворца девица, краше которой в целом свете не сыщешь, всё в ней, как положено, грустная вот только очень, в глазах слёзы застыли. «Вот она, первая встречная моя», — подумал Иван.
— Кто ты, девица?, отчего не весела? – спрашивает.
— Прежде весела была. А звали Василисою. А теперь звать некому, веселиться не с чего. Повадился к нам в прошлом году Кощей Бессмертный ходить. Раз пришёл – ничего, только страху на весь город навёл, другой раз пришёл – ничего, а на третий – ко мне свататься. Я ему: «Лучше умру, чем за такого страшного пойду!» А он мне: «Сроку тебе год даю. Ровно через год, день в день, час в час дашь мне ответ: согласишься – народ твой жив будет, нет – пеняй на себя!» Взмахнул рукой и исчез, и все исчезли, а город наш лесом дремучим зарос – ни туда не пройти, ни оттуда не проехать. А сегодня срок мой истекает.
— Не бойся, красавица, спасу я тебя.
— Да где уж…
— Суждено мне было сквозь лес пробраться, тебя увидеть, значит, неспроста это, авось и спасти суждено будет.
Тут вдруг тучи застлали небо, ветер подул страшный, загудело что-то, зашумело, завертелось всё перед глазами Ивана, поплыло, рухнул он на землю и потерял сознание.
Очнулся в постели. Вокруг люди какие-то на цыпочках ходят, а рядом царь сидит, глаза у него добрые-предобрые, а на голове – корона. Как увидел, что Иван очнулся, обрадовался.
— Ты, — говорит, — добрый молодец, дочь мою спасти должен, одна она у меня. Победишь Кощея – твоя Василиса и полцарства, эх, — махнул рукой, — что уж тут мелочиться, всё царство в придачу!
И пошёл Иван. Не от любви большой, конечно, какая любовь с одного-то взгляду, просто, знаете ли, всё царство…
Скоро сказка сказывается, да дело-то пока на месте стоит. Шагает Иван, думу думает, о том, например, в какую сторону идти и как с Кощеем бороться, размышляет. Глядь – навстречу старуха. Росточком крошечная, глазки в морщинах запутались, нос с подбородком переплелись, а так ничего, симпатичная бабушка. Яга, разумеется. Но это тем разумеется, у кого ум имеется, а Ивану-то…
— И-и-и, — говорит, — мил человек, знаю-знаю, зачем путь держишь, только не выйдет у тебя ничегошеньки, тут помощь нужна, чтоб с Кощеем сладить, а ты, хоть и дурак, а не справишься.
— А ты кто такая, чтоб судить? – разозлился Иван.
— Я кто такая – тебе не знать лучше. Я помочь тебе могу, дорогу к Кощею укажу и где смерть его, скажу, хранится.
— Ну, сказывай!
Поманила его бабка к себе, зашептала что-то на ухо.
— Врёшь!
— Не веришь – так проверь. Тебе больше всё равно рассчитывать не на кого.
Сказала так и пропала. Почесал Иван в затылке, подумал, а ведь и правда – не на кого. И отправился, куда бабка велела. Ловушка, думаете? Ан нет. Чистую правду Яга сказала, не из доброты душевной, нет, скорее, наоборот, из вредности. Просто она сама за Кощея замуж хотела, триста лет приданое собирала, готовилась, и вот на тебе – Василиска эта, понимаешь ли, появилась. Бабка хоть и Яга, а сердце-то не каменное, сердце-то женское, а женское сердце — оно ж  иногда и добрые дела делает.
Скоро сказка сказывается, да не скоро Иван топает. Стемнело. «Утро вечера светлее», — сообразил Иван, лёг под куст и заснул. И приснился ему странный сон. Будто стоит он в огромном зале, стены в нём чёрные, каменные, по стенам свечи чёрным огнём полыхают, а с потолка капли красные – точь-в-точь кровь – сочатся. И стоит посреди зала его Василиса, а перед ней — Кощей.
— Что, Василиса, скучно тебе со мной? – спрашивает.
Молчит Василиса.
— Хочешь, весь мир тебе одной подарю?
Молчит Василиса.
— Хочешь, всю землю для тебя своей любовью к тебе испепелю?
Молчит Василиса.
— Что ж ты хочешь?! Хоть слово вымолви!!!
И тут молчит.
Поник Кощей головою, прошептал:
— Неделю держу тебя здесь, думал – полюбишь несчастного, не хочу силою, иди, там дом твой.
Махнул рукою, исчезла одна стена, а вместо неё  дорога к ногам Василисы лентою вьётся, вдоль дороги трава зеленеет, а вдали, у самого горизонта, дворец родной виднеется.
— Только об одном тебя прошу, пойдёшь по дороге, по левую руку пень увидишь, в том пне – щель, в щели – игла, в ней – смерть моя. Так вот, сломай ты её, Бога ради, проклятую.
Бросилась Василиса бегом к дому, тут и проснулся Иван.
Скоро сказка сказывается, да и дело к концу близится. Нашёл Иван, как бабка наказывала, и пень, и иглу, и даже замок, и ночи дождался, и проник в покои Кощеевы, подкрался к кровати, на которой Кощей и Василиса спали, и вонзил иглу прямо в сердце Кощея. Вздрогнула Василиса, глаза открыла, увидела иглу, из сердца Кощеева торчащую, вскрикнула, бросилась целовать его, да не Ивана же – Кощея. Потом к Ивану оборотилась и зло-презло ему:
— Что ж ты сделал, дурак, я ж люблю его, он же ради меня от меня самой отказаться смог, а ты, ты…, ненавижу тебя!
И, выдернув иглу из сердца Кощея, проткнула ею Ивана.
А Кощей не умер, нет, он ведь бессмертный. Ну и что, что игла, не в игле дело, иглу-то, если хотите знать, Василиса давным-давно на крайний случай (мало ли дураков на свете) другой заменила, а ту самую в свой медальон спрятала и всегда при себе, на груди вместо креста, носила, тогда-то Кощей по-настоящему бессмертным и стал, потому как бессмертными людей только любовь делает. А что Кощей – Кощей, а не человек – дело десятое, да и кто, собственно, сказал, что не человек, очень даже человек, человечнее других многих будет. Так что промыла ему Василиса рану живой водою, перевязала, он и поправился, и жили они счастливо-пресчастливо вечно-превечно и умерли в один день.
Спросите, а как же Иван, и его батюшка с матушкой, и братья старшие с жёнами? А при чём тут батюшка и матушка и – тем более – братья с жёнами? Совсем они тут ни при чём. И Василисины батюшка с матушкой ни при чём тоже. А Иван? А что Иван? Спит себе мёртвым сном под тем самым пнём, где когда-то смерть Кощея пряталась. А нечего лезть не в своё дело, сказано же: «Не стой на пути у высоких чувств, а если ты встал – отойди». А он не отошёл. Дурак потому что. А коль дурак — то так ему и надо.

CКАЗКА ПРО ИВАНА-ЦАРЕВИЧА, ВАСИЛИСУ ПРЕКРАССНУЮ И КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО.
(По мотивам народной сказки)
1
Жил да был Кощей Бессмертный.
Жалкий худенький такой.
Руки тонки, словно плети,
Ноги схожи с острогой.
Сна не знал, не знал покоя,
Тыщу лет уже прожил.
Все вокруг всё умирали,
А Кощей Бессмертный жил.
Позабыт и позаброшен,
Нелюдим и нелюбим.
Злой как свора диких кошек,
Кровожадный господин.

2
Вот узнал он, что в России,
Аж за тридевять земель
Красна девица в невестах.
Песни ей слагает Лель.
Белолица, брови – крылья,
И до пояса коса.
А глаза — будто в озёрах
Отразились небеса.
Губки алые, что розы
Нежной влажной лепестки.
На ланитах спит румянец,
И кудрявятся виски.
Стан, что белая берёзка,
В сарафане расписном.
Как узнал Кощей про это,
Сна лишился, сохнет днём.
Вот и вздумал он жениться:
«Всё же буду не один.
Мне плевать на то, что может
Буду я ей нелюбим».
Стукнул посохом о камень,
Смерч явился в тот же час.
Наш Кощей, слюною брызжа,
Отдаёт ему приказ:
«Полетишь, найдешь, похитишь,
Ко мне в замок принесёшь.
Срок тебе, туда – обратно,
День всего! А там как хошь!»

3
Взвился смерч, помчался к цели.
На пути дремучий лес
Зашумел, заволновался,
Буд — то в нём балует бес.
В том лесу изба на ножках.
В ней живёт баба Яга.
Горбоносая, кривая,
В небо смотрят два клыка.
У поганых сил нечистых
Атаманшею была
И подружкою Кощея
Сотни лет уже слыла.
Кот Баюн и серый филин
Делят с бабкой её быт.
Повезёт тебе, прохожий,
Коль желудок бабкин сыт.
Ну, а ежели ей голод
Крутит сморщенный живот,
Заманив к себе, зажарит,
Людоедка, и сожрёт.

4
Смерч тот был болтлив не в меру –
Бог терпения не дал.
Пролетая лес дремучий,
Всё Ягусе разболтал.
-«Ах, Кощей, изменщик подлый!
Ах, коварнейший злодей!
Не бывать тому!
Я знаю, где кончина твоих дней!
Только смерч тебе в темницу
Василису принесёт,
Я царевича Ивана надоумлю,-
Он найдет, где Кощея смерть таится.
Ишь чего решил? Жениться!
Значит я уже не мёд?
Не бабуля-красотуля?
Чтоб ты сдох, Кощей — урод!»

5
Полетел смерч над Россией,
Закрутил, завыл злодей.
Разыскал красу девицу
Василисушку и с ней
Взмылся в небо и понёсся.
Миг — и вот уже Кощей
Их встречает, скаля зубы:
« Василиса, не робей.
Коль женой моею станешь,
Будешь в золоте, в парче.
Ну, добром прошу: согласна?»
-« Нет!»
-« Долой с моих очей!
Посадить её в темницу,
Незговорчеву девицу»!

6
Подземелье за решёткой.
Сырость, смрад и темнота.
Там на каменных полатях
Горемычная, одна
Василиса тихо плачет.
Знает, что Иван прискачет
Из полона выручать,
Да боится — на Кощее
Ведь бессмертия печать.
-«Значит, Ваня в петлю вскачет,
Пропадёт, Ванюша, значит.
Как мне Ваню упредить,
Как беду недопустить?
Как бессмертного Кощея
Обхитрить да погубить?
Помню я, что смерч болтун,
Пока нёс меня, хвастун,
Всё талдычил про старушку,
Про Кощееву подружку:
Мол, она ему измену,-
Хоть убей,- а не простит;
Знает, мол, Кощея тайну,
Тайной той и отомстит;
Что живёт она в дремучих
Старых Муромских лесах;
Что она летает в ступе
В полнолунье в небесах;
Бабку ту зовут Ягой,
С костяной она ногой.
Вот кого Ванюша должен
Навестить да расспросить
Прежде, чем сюда прискачет:
Как Кощея победить?»

7
Ночь. Кощей по замку бродит,
Себе места не находит.
Больно нравится девица:
«Вразумит её темница!
Я Кощей! Мне нет отказа!
Мне послушной будешь, Васса!»
Месяц к горизонту сходит,
Гаснут звёзды, ночь уходит.
Скрип. Темница отворилась, –
Перед Вассой сам Кощей:
« Что, упрямая, решилась?
Иль тебе в тюрьме милей?»
Василиса долу очи:
« Я одумалась от ночи,
Что в темнице провела.
Что ж, Кощей, твоя взяла.
Только дай ты мне проститься
С моей девичьей порой.
Век девичества короток,-
Бесконечен век с тобой.
Дай проститься с полем, с лугом,
С лесом, с пением птиц в лесу.
Ну, а там, коль не остынешь,
Расплетешь мою косу».
-« То-то! Речь мила твоя,
Буду ласков нынче я.
Погуляй, пока я буду
Созывать своих гостей.
Походи да познакомься,
Чем владеет царь Кощей».

8

Скалы, камни вокруг замка.
Мрачен двор его и пуст.
Лишь один, проросший чудом,
Чахнет яблоневый куст.
На его вершине голубь
Кислу ягоду клюёт.
Василиса видит птицу,
Быстро к голубю идёт.
Пишет на ходу записку,
Оторвав часть рукава.
Шелковистый стебелёчек
Дарит ей ковыль–трава.
-« Голубок мой сизокрылый,
Сослужи мне службу, милый,
Пожалей меня, родной, –
Отнеси ко мне домой
Весточку для мила друга:
Гибнет, мол, его подруга,
Пусть быстрее ветра скачет,
Только, чтоб была удача,
В старом Муромском лесу
Пусть найдет бабу Ягу.
У неё секрет хранится:
Где Кощея смерть таится,-
Вот на лапке уж записка, —
Поспешай, путь твой не близкий.
Ну, лети-лети, мой милый,-
Взвился голубь сизокрылый…
Вот уж след его простыл,-
Боже! Дай ему ты сил!»

9
Голубь молнией несётся.
Вот уж Русь под ним. Уж вьётся
Речка меж колков берёз;
Луг, стада коров и коз;
С косогора деревушка
Избами струится к речке;
Едет к лесу за дровами
Сам Емелюшка на печке;
Два ушата от колодца
Тащат воду в избу сами;
А Иван – дурак у стога
К Горбунку цепляет сани
( Это летом то? Чудак!
Что возьмешь с него – дурак!);
Там сама кобыла пашет, –
Кто-то в гриве её пляшет-
Мальчик с пальчик правит ею,
Тятю с матушкой жалея;
Там Иван-Царевич бродит,
Себе места не находит.
Смерч унёс за сине море
Василису, Ваня в горе.
-« Где искать её? Кто прячет?-
Наш царевич чуть не плачет,-
Нету вести никакой …».
— Чу, царевич молодой,
Погляди, садится птица,
Сизокрыла голубица,
На твоё, Иван, крыльцо,
А на лапке письмецо!

10
Ваня быстро в путь собрался,
Уж давно ни с кем не дрался.
-«Ну, Кощей, злодей бессмертный,
Жди теперь удар ответный!
Погоди, я скоро буду,
Я, Кощей, тебя добуду.
Я те в лоб стрелу влеплю,
В океане утоплю»!
Меч булатный, лук тугой,
Стрел в колчане за спиной
Взял, и вот уж на коне
Наш Иван–царевич скачет.
Сердцем слышит, — Васса плачет
Под Кощеевым ярмом.
На пути Ягулин дом.
Средь высоких хмурых елей
Мхом заросших, над травой
На кривых Куринных ножках
С скособоченной главой
Не избушка – развалюха.
А в избе сидит старуха.
Неопрятная, седая,
Нос горбатый, горб в спине.
-« Эй, красавчик на коне,
Знаю — знаю, куда скачешь,
Горюшка хлебнешь, поплачешь.
Путь твой, милый мой, не лёгок,
Сто путей и сто дорожек
До Кощеева гнезда.
Да, Кощей – то, не ать-два!
В раз его не одолеешь,
Коли тайной не владеешь.
Дай лошадке отдохнуть,
До Кощея долог путь.
Я тебя попарю в баньке,
Накормлю да уложу.
А как солнышко проснётся,
Всё тогда и расскажу,
Чтоб тебе недолго биться,
Где Кощея смерть таится.

11
Вот и солнышко проснулось.
Лешие и упыри,
Превратившись в мухоморы,
В пни, заснули до поры.
Поднялся Иван — царевич,
В путь собрался. –« Ты куды? — Говорит ему бабуля,-
Ну-ка, выпей на дорожку
Заговоренной воды,
Да блинов с лесным заквасом
Съешь, чтоб силушка была,
Я их поутру пекла.
И послушай, что скажу, –
Тайну тыщу лет храню:
Будешь ты в пути три ночи,
И три дня. На берегу
У седого океана
Встретишь дуб, а на дубу
На цепях ларец хрустальный.
Ты его сорви, разбей.
Заяц выскочит, — ты зайца
Нежалеючи убей.
Вылетит из зайца утка, –
Ты её достань стрелой.
В тот же миг яйцо крутое
Выскачет из утки той.
Разобьёшь – игла в яйце,
Смерть Кощея на конце!
Море вздыбится, и воя,
Ветер буйный налетит.
Тут Кощей и прилетит!
Чёрным коршуном взовьётся,
С крыльев туча стрел сорвётся
Ядовитых, — берегись!
Под крыло не попадись!
А иглу в стрелу воткни,
Да Кощея и проткни.
Только, чур, перед стрелою,-
Бит, мол, бабою Ягою,-
Намекни. Пущай он знает,-
Мол, измены не прощает!
Что ж пора, седлай коня,
Да скачи, соколик мой.
Ты во мне не сомневайся,
Ты теперь мне как родной!

12
Вот уж день в седле Иван.
В пене конь, в башке туман.
Тут он видит: недалече,
Возле леса на лугу
Молодая медведица
Ест клубничное рагу.
Выхватил он лук упругий
Да коленную стрелу,-
Щас себе добуду шубу,-
И налёг на тетиву.
Вдруг, откуда не видали,
Медвежата прибежали.
С челобитной да к Ивану:
« Не губи ты нашу маму.
Помянуя твою дружбу,
Мы тебе сослужим службу».
— «Ладно, кушайте рагу» —
Крикнул Ваня на скаку.

13
День второй. Иван всё скачет.
Вдруг он слышит: кто-то плачет.
Подъезжает, — у берёзы
Волк в капкане с воем в слёзы:
«Ты ж, Царевич – человек!
« Помоги, спаси мне лапу,
Буду друг я твой навек».
Пожалел Царевич волка,
Снял капканную защёлку.
Подарил свободу зверю,-
«Я тебе,- мол,- серый, верю».
И далече поскакал.

14
Ночь прошла. Уж день настал.
Ваню клонит в сон – устал.
Видит — под сосной высокой
Над травой летает сокол.
А в траве два желторотых
Соколенка – неумех.
Из гнезда, видать, упали,
Вишь, какой случился грех.
Ваня поднял неразумных
Да, поднявшись на сосну,
Их пристроил ко гнезду.
Соколиха подлетела,
Милых детушек согрела,
Да Ивану говорит:
«Соколят моих ты спас,
Пред тобой в долгу сейчас,
Отплачу тебе добром»,-
И простилися на том.

15
Поскакал Иван далече.
Солнышко уж греет плечи.
Разморило. Тут он слышит:
Берег океан колышет.
Бьёт упругою волной,
Треплет пенной бородой.
Наш Иван коня торопит,-
У того бока уж в поте,-
Но взвился, и вмиг Иван
Видит море — океан.
Берег пуст, — песок да скалы.
Вдруг, поднялся ветер шалый,
С моря тучи налетели,
Да Иван-то уж у цели.
Дуб стоит пред ним могучий,
Головой щекочет тучи.
На суку под небесами
Сундучок звенит цепями.
Подступил Иван ко дубу-
-«Не срубить, не завалить
Даже чудо – лесорубу».
Как сундук ему добыть?
Тут,- откуда они взялись?-
Три медведя показались.
Дуб с корнями завалили
И исчезли, как не были.
С дубом сундучок свалился
Да об скалы и разбился.
С того места заяц прыгнул.
Только раз успел скакнуть
Серый волк его настигнул, –
Не успел косой икнуть.
А из зайца, — вот так шутка! –
В небо вылетела утка.
Только скорость набрала,
С неба сокол, как стрела
Утку бьёт, — по ветру перья,
А к земле летит яйцо.
— Ну, Иван лови теперя,
Не срами своё лицо.
Изловил! Да поскользнулся,
Выпустил яйцо из рук, —
Океан волной лизнулся, –
И остался с носом друг.
Опечалился всерьёз,
На очах туман от слёз.
Тут с волной явилась щука:
« Наперёд тебе наука.
Не грусти, Иван, как другу,
Сделаю тебе услугу.
Вы ж с Емелюшкой друзья,-
Отказать тебе нельзя,-
И нырнула, в миг второй
Показалась над водой,
Меж зубов яйцо зажато,-
То, моя Емеле плата.
Он меня вернул в водицу,
Я ему плачу сторицу».
Бьёт Иван яйцо об камень,
Наконец, в руках игла!
А конец иглы, как пламень,
Раскалился до бела.

16
На горе за чёрной тучей,
Между скал, на самой круче.
Как огромный зуб дракона,
Стоит замок. В нём зловонье
Тёмных сил. Там правит зло.
То — Кощеево гнездо!
А внизу, в провалах тёмных,
Как свирепый зверь огромный,
Бьётся и ревёт поток –
У него в аду исток.
На песчинки крушит камень,
А над ним бушует пламень.
Зверь туда ступить не смеет,
Птица там не пролетит.
Всё живое либо тонет,
Либо заживо горит.

17
В пору эту, в чёрном замке,
Сна лишившись, с позоранку,
Чуя смертную угрозу,
Что несёт игла — заноза,
Злой Кощей всерьёз взбесился,
Буд — то клещ в него вцепился.
Сучит тощими ногами,
Весь скелет гремит костями.
Брызжет чёрною слюной:
«Погоди, Иван, постой.
Василису взять решил?
Я тебе мозги — то вправлю!
Зря ты так ко мне спешил,
Как шашлык тебя зажарю.
Отрекись от Вассы, паря.
На коня — и в путь домой.
Не шути Иван со мной!»
С этим в круг себя крутнулся,
Хищной птицей обернулся.
В небо коршуном взвился,-
Гром по небу разлился,
Молнии сверкают,- мчится,
Чтоб с царевичем сразиться.
18
В океане волны — кручи,
Небо скрылося за тучи.
Гром, и молнии сверкают,
Ветер воет, с ног сдувает.
Берег дыбится и стонет,
Да Иван наказ — то помнит:
Уж игла в стреле торчит,
Ждет — вот коршун прилетит.
Вот и коршун. Уже рядом.
Сыплет стрелы с крыльев градом.
Норовит попасть в Ивана,
Да Иван – то, без изъяна.
Враз тетиву натянул,
-«То привет тебе от бабки
За измену»,- и метнул,
Да Кощея, коршун – птицу,
Прямо в сердце и проткнул.
Тот упал в пучину моря.
Нет Кощея – нет и горя!

19
Ваня на коня садится
И к гнезду злодея мчится!
Подлетел. Средь острых скал
Поднимаются лучи.
Василисушка то светит,
Буд — то звёздочка в ночи.
Всё вокруг неё сияет,
Что погибло, оживает:
И трава, и лес, и птицы…
Васса на коня садится
Пред Иваном. Конь буланый
Взвился и стрелой летит.
Вот уж Русь! Река блестит,
Хоровод берёз кудрявых,
Бор сосновый да поля…
Здравствуй, русская земля!

20
Подъезжают. Царский двор.
Под златым крестом собор.
Ваня спешился. Под руки
Василисушку берёт,
В терем к батюшке ведёт.
Царь встречает молодых:
Окрестив, благословив,
По отцовски в лоб целует
И пол царства им дарует!
И на весь крещёный мир
Объявляет тот час пир!
. . . .
Я там был, мёд, пиво пил.
Замочил усы до пьяну.
Сказка быль — я врать не стану!

декабрь 2006 г

Сказка о Иване-царевиче, который пошел вызволять свою мать из плена Кощея Бессметного. Сила великая, храбрость и везение помогли Ивану найти смерть Кощея. А ум и хитрость помогли пресечь лукавство братьев…

Кощей Бессмертный читать

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три сына, все они были на возрасте. Только мать их вдруг унёс Кощей Бессмертный.

Старший сын и просит у отца благословенье искать мать. Отец благословил; он уехал и без вести пропал.

Средний сын пождал-пождал, тоже выпросился у отца, уехал, — и этот без вести пропал.

Малый сын, Иван-царевич, говорит отцу:

— Батюшка! Благословляй меня искать матушку.

Отец не пускает, говорит:

— Тех нет братовей, да и ты уедешь: я с кручины умру!

— Нет, батюшка, благословишь — поеду, и не благословишь — поеду.

Отец благословил.

Иван-царевич пошел выбирать себе коня; на которого руку положит, тот и падет; не мог выбрать себе коня, идет дорогой по городу, повесил голову. Неоткуда взялась старуха, спрашивает:

— Что, Иван-царевич, повесил голову?

— Уйди, старуха! На руку положу, другой пришлепну — мокренько будет.

Старуха обежала другим переулком, идет опять навстречу, говорит:

— Здравствуй, Иван-царевич! Что повесил голову?

Он и думает: «Что же старуха меня спрашивает? Не поможет ли мне она?»

И говорит ей:

— Вот, бабушка, не могу найти себе доброго коня.

— Дурашка, мучишься, а старухе не кучишься! — отвечает старуха. — Пойдем со мной.

Привела его к горе, указала место:

— Скапывай эту землю.

Иван-царевич скопал, видит чугунную доску на двенадцати замках; замки он тотчас же сорвал и двери отворил, вошел под землю: тут прикован на двенадцати цепях богатырский конь; он, видно, услышал ездока по себе, заржал, забился, все двенадцать цепей порвал.

Иван-царевич надел на себя богатырские доспехи, надел на коня узду, черкасское седло, дал старухе денег и сказал:

— Благословляй и прощай, бабушка!

Сам сел и поехал.

Долго ездил, наконец доехал до горы; пребольшущая гора, крутая, взъехать на нее никак нельзя. Тут и братья его ездят возле горы; поздоровались, поехали вместе; доезжают до чугунного камня пудов в полтораста, на камне надпись: кто этот камень бросит на гору, тому и ход будет.

Старшие братья не могли поднять камень, а Иван-царевич с одного маху забросил на гору — и тотчас в горе показалась лестница.

Он оставил коня, наточил из мизинца в стакан крови, подает братьям и говорит:

— Ежели в стакане кровь почернеет, не ждите меня: значит, я умру!

Простился и пошел. Зашел на гору; чего он не насмотрелся! Всяки тут леса, всяки ягоды, всяки птицы!

Долго шел Иван-царевич, дошел до дому: огромный дом! В нем жила царская дочь, утащена Кощеем Бессмертным.

Иван-царевич кругом ограды ходит, а дверей не видит. Царская дочь увидела человека, вышла на балкон, кричит ему:

— Тут, смотри, у ограды есть щель, тронь ее мизинцем, и будут двери.

Так и сделалось. Иван-царевич вошел в дом. Девица его приняла, напоила-накормила и расспросила. Он ей рассказал, что пошел доставать мать от Кощея Бессмертного. Девица говорит ему на это:

— Трудно будет достать тебе мать, Иван-царевич! Он ведь бессмертный — убьет тебя. Ко мне он часто ездит… вон у него меч в пятьсот пудов, поднимешь ли его? Тогда ступай!

Иван-царевич не только поднял меч, еще бросил кверху; сам пошел дальше.

Приходит к другому дому; двери знает как искать; вошел в дом, а тут его мать, обнялись, поплакали.

Он и здесь испытал свои силы, бросил какой-то шарик в полторы тысячи пудов. Время приходит быть Кощею Бессмертному; мать спрятала его. Вдруг Кощей Бессмертный входит в дом и говорит:

— Фу, фу! Русской костки слыхом не слыхать, видом не видать, а русская костка сама на двор пришла! Кто у тебя был? Не сын ли?

— Что ты, бог с тобой! Сам летал по Руси, нахватался русского духу, тебе и мерещится, — ответила мать Ивана-царевича. А сама поближе с ласковыми словами к Кощею Бессмертному, выспрашивает то-другое и говорит:

— Где же у тебя смерть, Кош Бессмертный?

— У меня смерть, — говорит он, — в таком-то месте; там стоит дуб, под дубом ящик, в ящике заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце моя смерть.

Сказал это Кощей Бессмертный, побыл немного и улетел.

Пришло время — Иван-царевич благословился у матери, отправился по смерть Коша Бессмертного.

Идет дорогой много время, не пивал, не едал, хочет есть до смерти и думает: кто бы на это время попался! Вдруг — волчонок; он хочет его убить. Выскакивает из норы волчиха и говорит:

— Не тронь моего детища; я тебе пригожусь.

— Быть так!

Иван-царевич отпустил волка; идет дальше, видит ворону.

«Постой, — думает, — здесь я закушу!» Зарядил ружье, хочет стрелять, ворона и говорит:

— Не тронь меня, я тебе пригожусь.

Иван-царевич подумал и отпустил ворону.

Идет дальше, доходит до моря, остановился на берегу. В это время вдруг взметался щучонок и выпал на берег, он его схватил, есть хочет смертно — думает: «Вот теперь поем!»

Неоткуда взялась щука, говорит:

— Не тронь, Иван-царевич, моего детища, я тебе пригожусь.

Он и щучонка отпустил.

Как пройти море? Сидит на берегу да думает; щука словно знала его думу, легла поперек моря. Иван-царевич прошел по ней, как по мосту; доходит до дуба, где была смерть Кощея Бессмертного, достал ящик, отворил — заяц выскочил и побежал. Где тут удержать зайца!

Испугался Иван-царевич, что отпустил зайца, призадумался, а волк, которого не убил он, кинулся за зайцем, поймал и несет к Ивану-царевичу. Он обрадовался, схватил зайца, распорол его и как-то оробел: утка спорхнула и полетела. Он пострелял, пострелял — мимо! Задумался опять.

Неоткуда взялась ворона с воронятами и ступай за уткой, поймала утку, принесла Ивану-царевичу. Царевич обрадовался, достал яйцо, пошел, доходит до моря, стал мыть яичко, да и выронил в воду. Как достать из моря? Безмерна глубь! Закручинился опять царевич.

Вдруг море встрепенулось — и щука принесла ему яйцо, потом легла поперек моря. Иван-царевич прошел по ней и отправился к матери; приходит, поздоровались, и она его опять спрятала.

В то время прилетел Кощей Бессмертный и говорит:

— Фу, фу! Русской костки слыхом не слыхать, видом не видать, а здесь Русью несет!

— Что ты, Кош? У меня никого нет, — отвечала мать Ивана-царевича.

Кощей опять и говорит:

— Я что-то не могу!

А Иван-царевич пожимал яичко: Кощея Бессмертного от того коробило. Наконец Иван-царевич вышел, кажет яйцо и говорит:

— Вот, Кощей Бессмертный, твоя смерть!

Тот на коленки против него встал и говорит:

— Не бей меня, Иван-царевич, станем жить дружно; нам весь мир будет покорен.

Иван-царевич не обольстился его словами, раздавил яичко — и Кощей Бессмертный умер.

Взяли они, Иван-царевич с матерью, что было нужно, пошли на родную сторону; по пути зашли за царской дочерью, к которой Иван-царевич заходил, взяли и ее с собой; пошли дальше, доходят до горы, где братья Ивана-царевича все ждут. Девица говорит:

— Иван-царевич! Воротись ко мне в дом; я забыла подвенечное платье, брильянтовый перстень и нешитые башмаки.

Между тем он спустил мать и царскую дочь, с коей они условились дома обвенчаться; братья приняли их, да взяли спуск и перерезали, чтобы Ивану-царевичу нельзя было спуститься, мать и девицу как-то угрозами уговорили, чтобы дома про Ивана-царевича не сказывали. Прибыли в свое царство; отец обрадовался детям и жене, только печалился об одном Иване-царевиче.

А Иван-царевич воротился в дом своей невесты, взял обручальный перстень, подвенечное платье и нешитые башмаки; приходит на гору, метнул с руки на руку перстень. Явилось двенадцать молодцов, спрашивают:

— Что прикажете?

— Перенесите меня вот с этой горы.

Молодцы тотчас его спустили. Иван-царевич надел перстень — их не стало; пошел в свое царство, приходит в тот город, где жил его отец и братья, остановился у одной старушки и спрашивает:

— Что, бабушка, нового в вашем царстве?

— Да чего, дитятко! Вот наша царица была в плену у Кощея Бессмертного; ее искали три сына, двое нашли и воротились, а третьего, Ивана-царевича, нет, и не знают, где. Царь кручинится об нем. А эти царевичи с матерью привезли какую-то царскую дочь, большак жениться на ней хочет, да она посылает наперед куда-то за обручальным перстнем или вели сделать такое же кольцо, какое ей надо; колдася уж кличут клич, да никто не выискивается.

— Ступай, бабушка, скажи царю, что ты сделаешь; а я пособлю, — говорит Иван-царевич.

Старуха прибежала к царю и говорит:

— Ваше царское величество! Обручальный перстень я сделаю.

— Сделай, сделай, бабушка! Мы таким людям рады, — говорит царь, — а если не сделаешь, то голову на плаху.

Старуха перепугалась, пришла домой, заставляет Ивана-царевича делать перстень, а Иван-царевич спит, мало думает, перстень готов. Он шутит над старухой, а старуха трясется вся, плачет, ругает его:

— Вот ты, — говорит, — сам-то в стороне, а меня, дуру, подвел под смерть.

Плакала, плакала старуха и уснула.

Иван-царевич встал поутру рано, будит старуху:

— Вставай, бабушка, да ступай неси перстень, да смотри: больше одного червонца за него не бери. Если спросят, кто сделал перстень, скажи: сама; на меня не сказывай!

Старуха обрадовалась, снесла перстень; невесте понравился.

— Такой, — говорит, — и надо!

Вынесла ей полно блюдо золота; она взяла один только червонец. Царь говорит:

— Что, бабушка, мало берешь?

— На что мне много-то, ваше царское величество! После понадобятся — ты же мне дашь.

Сказала это старуха и ушла.

Прошло какое-то время — вести носятся, что невеста посылает жениха за подвенечным платьем или велит сшить такое же, какое ей надо. Старуха и тут успела (Иван-царевич помог), снесла подвенечное платье.

После снесла нешитые башмаки, а червонцев брала по одному и сказывала: эти вещи сама делает.

Слышат люди, что у царя в такой-то день свадьба; дождались и того дня. А Иван-царевич старухе наказал:

— Смотри, бабушка, как невесту привезут под венец, ты скажи мне.

Старуха время не пропустила. Иван-царевич тотчас оделся в царское платье, выходит:

— Вот, бабушка, я какой!

Старуха в ноги ему.

— Батюшка, прости, я тебя ругала!

— Бог простит.

Приходит в церковь. Брата его еще не было. Он стал в ряд с невестой; их обвенчали и повели во дворец.

На дороге попадается навстречу жених, большой брат, увидал, что невесту ведут с Иваном-царевичем, и пошел со стыдом обратно.

Отец обрадовался Ивану-царевичу, узнал о лукавстве братьев и, как отпировали свадьбу, больших сыновей разослал в ссылку, а Ивана-царевича сделал наследником.
(Афанасьев, т.1, записано в Щадринском округе Пермской губернии, илл. В.Служаева)

Баба-яга вышла на двор, свистнула — перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник — взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает.

Кощей Бессмертный закрылся руками от удара скалкой, сжался за костяным троном. Василиса размахнулась в третий раз, крича нечто о бесполезности мужа.

— Говорила мне мама! Выходи за Салтана! Будешь в золоте да шелках! А я — дура! За тебя вышла! Лучшие годы жизни на тебя убила!

Кощей хотел возразить, что со свадьбы и двух лет не прошло, но меткий удар скалкой высек искры из глаз. Властелин окрестных гор и могучий чародей, ойкнул и упал на пол. Василиса встала над ним, продолжая гневную тираду и яростно жестикулируя. Порыв ветра сдвинул сарафан, подол накрыл лицо Кощея. Бессмертный вспомнил, почему добивался девицы.

Игривые мысли смело очередным воплем ярости.

— Ты что, мне под юбку пялишься?! Ах ты старый извращенец! Да я тебя!

Кощей мысленно застонал — лучше бы Ягу добивался! Та хоть и старая, но явно покладистей будет…

И вообще, где Василиса достала скалку?

В замке кухарят мастера и Кощей не припомнит у них такого грубого инструмента. Слишком массивная, скорее дубина, чем кухонная утварь.

Из отчего дома прихватила? Похоже на то…

Кощей припомнил семейство Василисы: худощавую мать с острым нордическим лицом и чрезвычайно тихого отца, бывшего богатыря. Теперь ясно, отчего папаша был даже рад, когда Бессмертный приехал свататься.

Жить под одной крышей с двумя мегерами — поневоле станешь тише воды, ниже травы.

Новый удар по лбу породил мысли о разводе, следующий вышиб их со свистом. Если Василиса так разошлась из-за бутылочки вина, выпитой за обедом. То что она сотворит стоит попросить развод?

Убьёт, на кусочки порвёт и плевать что Бессмертный! Найдёт искомый сундук, и затолкает каблучками в дупу!

Вместе с этим, Кощей не мог не признать поразительного факта: Будучи злой, Василиса становится краше! Золотые волосы разлохмачены, на щёчках играет румянец, а глаза сверкают, как падающие звёзды!

Во дворе грохнуло, загремело и застонал металл. Василиса охнула, подбежала к окну и выглянула. Развернулась к мужу и выронив скалку, прижала ладошки ко рту.

— Что там? — Удивился Кощей, поднимаясь с пола.

— Богатыри! Ой, Кощеюшка… что нам делать-то?

— Чего это они…

— Не знаю… признавайся! Ты опять девок воровал?

— Ну что ты, любимая! Зачем мне другие? Стой здесь, я разберусь.

— Не пущу!

Жена вцепилась в плечи, повисла плащом и потянула назад. Кощей с трудом высвободился, схватил длинный чёрный меч, прислонённый к трону, и пошёл к выходу. В дверях обернулся и рыкнул:

— Сиди здесь, скоро вернусь.

Василиса притихла, села за стол и сказала кротко:

— Ты осторожней там…

— Всё будет хорошо, не впервой же.

Со двора нарастает грохот, жалобно стонет металл, трещит каменная кладка. Стоило Кощею покинуть замок, ворота рухнули, подняв облако пыли. В проём протиснулись трое богатырей в надвинутых на носы шлемах, облачённые в сияющие кольчуги, словно войско Черномора.

Василиса высунулась из окна и закусив пальчик, наблюдает за схваткой.

Кощей ловко отбивает выпады, чёрный клинок мелькает возле голов, но богатыри каждый раз уворачиваются или закрываются щитами. От грохота и лязга трясётся фундамент замка, а прислуга попряталась в тёмных углах.

Девица охнула, когда муж пропустил косой удар булавой в темечко. Железный венец сорвало, белые волосы разметались по плечам. Кощей обозлился и изловчившись швырнул наглеца в проломленные ворота. Остальные богатыри бросились за товарищем, а Кощей, размахивая мечом, погнался за ними.

***

Кони всхрапнули, когда витязи обогнули скалу, скрывающую замок Кощея. Оторвались от вороха сена, глядя на хозяев с удивлением. Бессмертный вбежал следом и… сцепился в объятиях с ближайшим богатырём.

— Илюша! Как же я рад тебя видеть! И вас ребята!

По очереди обнялся с каждым, счастливо хохоча. Богатыри стянули шлемы, затолкали в седельные сумки. Переоделись в рубахи. Кощей подошёл к четвёртому коню и стянул домашнюю броню и накинул простецкую одежду рыбака.

— Готов? — Спросил Илья, запрыгивая на коня.

— А то! — Отозвался Кощей, прилаживая соломенную шляпу.

— Ну тогда поскакали! Горыныч заждался, как бы всё вино не выхлестал! Только это, Костик, на обратном пути надо будет к Добрыне заглянуть.

Кощей покосился на Никитича, спросил:

— А что случилось?

Добрыня поскрёб затылок и ответил:

— Дык это, жена тоже лютовать начинает, говорит я не на подвиги езжу, а с мужиками квашу, а дома дел невпроворот… ну ты сам понимаешь.

— А то… — сказал Кощей и хлопнул богатыря по плечу. — Конечно, заеду, друзей нужно выручать!..

В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве и прижил только одну дочь, Василису Прекрасную. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала:

— Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью.

Затем мать поцеловала дочку и померла.

После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший; за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, — стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашел в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица; мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили ее всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было!

Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а между тем мачеха с дочками своими худела и дурнела от злости, несмотря на то, что они всегда сидели сложа руки, как барыни. Как же это так делалось? Василисе помогала ее куколка. Без этого, где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрется в чуланчике, где жила, и потчевает ее, приговаривая:

— На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?

Куколка покушает, да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у нее уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка еще укажет Василисе и травку от загару. Хорошо было жить ей с куколкой.

Прошло несколько лет; Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе; на мачехиных дочерей никто и не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отвечает:

— Не выдам меньшой прежде старших! А проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе. Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житье в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила баба-яга; никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новоселье, купчиха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но эта завсегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке бабы-яги.

Пришла осень. Мачеха раздала всем трем девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть. Погасила огонь во всем доме, оставила только одну свечку там, где работали девушки, и сама легла спать. Девушки работали. Вот нагорело на свечке; одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку.

— Что теперь нам делать? — говорили девушки. — Огня нет в целом доме. Надо сбегать за огнем к бабе-яге!

— Мне от булавок светло! — сказала та, что плела кружево. — Я не пойду.

— И я не пойду, — сказала та, что вязала чулок. — Мне от спиц светло!

— Тебе за огнем идти, — закричали обе. — Ступай к бабе-яге! И вытолкали Василису из горницы.

Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала:

— На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнем к бабе-яге; баба-яга съест меня!

Куколка поела, и глаза ее заблестели, как две свечки.

— Не бойся, Василисушка! — сказала она. — Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у бабы-яги.

Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.

Идет она и дрожит. Вдруг скачет мимо ее всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассветать.

Идет она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, — стало всходить солнце.

Василиса прошла всю-ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка яги-бабы; забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всадник: сам черный, одет во всем черном и на черном коне; подскакал к воротам бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, — настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как среди дня. Василиса дрожала со страху, но, не зная, куда бежать, оставалась на месте.

Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу баба-яга — в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала:

— Фу, фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?

Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала:

— Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнем к тебе.

— Хорошо, — сказала баба-яга, — знаю я их, поживи ты наперед да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем! Потом обратилась к воротам и вскрикнула:

— Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!

Ворота отворились, а баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса, а потом опять все заперлось.

Войдя в горницу, баба-яга растянулась и говорит Василисе:

— Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу. Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать яге кушанье, а кушанья настряпано было человек на десять; из погреба принесла она квасу, меду, пива и вина. Все съела, все выпила старуха; Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины. Стала яга-баба спать ложиться и говорит:

— Когда завтра я уеду, ты смотри — двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть ее от чернушки. Да чтоб все было сделано, а не то — съем тебя!

После такого наказу баба-яга захрапела; а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и говорила:

— На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжелую дала мне яга-баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!

Кукла ответила:

— Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися; утро мудреней вечера!

Ранешенько проснулась Василиса, а баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник — и совсем рассвело. Баба-яга вышла на двор, свистнула — перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник — взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает.

Осталась Василиса одна, осмотрела дом бабы-яги, подивилась изобилью во всем и остановилась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться. Глядит, а вся работа уже сделана; куколка выбирала из пшеницы последние зерна чернушки.

— Ах ты, избавительница моя! — сказала Василиса куколке. — Ты от беды меня спасла.

— Тебе осталось только обед состряпать, — отвечала куколка, влезая в карман Василисы. — Состряпай с богом, да и отдыхай на здоровье!

К вечеру Василиса собрала на стол и ждет бабу-ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами черный всадник — и совсем стемнело; только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья — едет баба-яга. Василиса встретила ее.

— Все ли сделано? — спрашивает яга.

— Изволь посмотреть сама, бабушка! — молвила Василиса.

Баба-яга все осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться, и сказала:

— Ну, хорошо! Потом крикнула:

— Верные мои слуги, сердечные други, смолите мою пшеницу!

Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон из глаз. Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дала приказ Василисе:

— Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зернышку, вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!

Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему:

— Молись богу да ложись спать: утро вечера мудренее, все будет сделано, Василисушка!

Наутро баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула:

— Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из маку масло! Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча.

— Что ж ты ничего не говоришь со мною? — сказала баба-яга. — Стоишь как немая?

— Не смела, — отвечала Василиса, — а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем.

— Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состаришься!

— Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?

— Это день мой ясный, — отвечала баба-яга.

— Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой?

— Это мое солнышко красное! — отвечала баба-яга.

— А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?

— Это ночь моя темная — всё мои слуги верные! Василиса вспомнила о трех парах рук и молчала.

— Что ж ты еще не спрашиваешь? — молвила баба-яга.

— Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь — состаришься.

— Хорошо, — сказала баба-яга, — что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?

— Мне помогает благословение моей матери, — отвечала Василиса.

— Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных.

Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:

— Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали.

Бегом пустилась Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и наконец к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп: “Верно, дома, — думает себе, — уж больше в огне не нуждаются”. Но вдруг послышался глухой голос из черепа:

— Не бросай меня, неси к мачехе!

Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей — тот погасал, как только входили с ним в горницу.

— Авось твой огонь будет держаться! — сказала мачеха. Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся — глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.

Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке; живет себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке:

— Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду.

Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у нее, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и за тканье приниматься, да таких берд не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берется и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит:

— Принеси-ка мне какое-нибудь старое бердо, да старый челнок, да лошадиной гривы; я все тебе смастерю.

Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе:

— Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе. Старуха взглянула на товар и ахнула:

— Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.

Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил:

— Что тебе, старушка, надобно?

— Ваше царское величество, — отвечает старуха, — я принесла диковинный товар; никому, окроме тебя, показать не хочу.

Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно — удивился.

— Что хочешь за него? — спросил царь.

— Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла.

Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал:

— Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.

— Не я, государь, пряла и соткала полотно, — сказала старуха, — это работа приемыша моего — девушки.

— Ну так пусть и сошьет она!

Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе.

— Я знала, — говорит ей Василиса, — что эта работа моих рук не минует.

Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладаючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идет царский слуга; вошел в горницу и говорит:

— Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук.

Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти.

— Нет, — говорит он, — красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою.

Тут взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об ее судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

Иллюстрации: А.Малинина.