Картина монастырской и мирской жизни в рассказах патерика

Краткое содержание
патерика

Нестора, инока
обители монастыря Печерского, сказание
о том, почему монастырь был прозван
Печерским. Во
время княжения Владимира Святославича
в Любече жил благочестивый муж, который
захотел стать иноком. Он пришёл на
Святую Гору Афон и в одном из тамошних
монастырей принял монашество. Его
постригли под именем Антония. Однажды
игумен повелел ему возвратиться на
Русь, чтобы там служить примером для
других.
Антоний,
придя в Киев, не захотел поселиться ни
в одном из монастырей. Он нашёл в
Берестове пещеру, которую некогда
вырыли варяги, и поселился там. Когда
князем стал Святополк Окаянный, убивший
Бориса и Глеба, Антоний вновь удалился
на Святую Гору. Вскоре княжеский престол
занял благочестивый Ярослав. В то время
жил священник Иларион, он служил в
Берестовской церкви да ещё выкопал себе
маленькую пещерку на одном из днепровских
холмов и там молился. Князь поставил
Илариона митрополитом, а пещерка его
сохранилась. Однажды игумен афонского
монастыря, где находился Антоний,
повинуясь Божьему гласу, велел Анггонию
снова идти на Русь. Когда монах вернулся
в Киев, он стал жить в пещерке, выкопанной
Иларионом, и молиться там Богу. Многие
люди приходили к нему за благословением.
Приходили и желавшие стать иноками. Во
время княжения Изяслава у Антония уже
собралась братия в двенадцать человек,
в том числе святой Феодосий. Монахи
выкопали большую пещеру. Антоний
поставил игуменом Варлаама; сам он
привык к уединению и потому сделал себе
особую пещеру. А братия уже в пещере не
помещалась. Иноки поставили маленькую
наземную церковь и решили построить
монастырь. Антоний благословил это
намерение, а князь Изяслав отдал им для
постройки гору над пещерой. С тех пор
монастырь называется Печерским, потому
что раньше монахи жили в пещере. Князь
Изяслав вскоре перевел Варлаама на
игуменство в монастырь святого Дмитрия.
Тогда братия избрала игуменом Феодосия.
Святой Феодосий собрал в обители сто
иноков. Он ввёл в монастыре устав
греческого Студийского монастыря.
Феодосий в числе прочих постриг и
семнадцатилетнего Нестора, который
написал это сказание.

О смиренном и
многотерпеливом Никоне-черноризце.
Инок по имени
Никон был взят в плен половцами. Его
держали в оковах. Родственники пришли
выкупить Никона, но он отказался, решив,
что есть воля Божия на то, чтобы он был
в плену.
Родственники
ушли, а половцы, желая получить выкуп,
стали жучить инока. Его морили голодом,
жаждой, зимой держали на морозе. Никон
же надеялся, что Господь избавит его.
Он поведал мучителям, что видел сон, в
котором ему было сказано: «Через три
дня ты будешь в монастыре». Половцы
решили, что Никон хочет бежать, подрезали
ему голени и крепко стерегли. Но на
третий день он вдруг сделался невидим.
В этот миг он очутился в церкви Печерского
монастыря. Изумлённая братия обступила
инока. На Никоне были оковы, и он был
весь изранен. Монах хотел скрыть чудо,
но это было невозможно. Когда он обо
всём рассказал братии, с него сняли
оковы и перековали на вещи, нужные для
алтаря. Спустя время половчанин, у
которого Никон был в плену, приехал в
Киев. В монастыре он увидел своего
бывшего пленника. Тогда половчанин
вместе со своим родом принял крещение
и сделался иноком.

Никон мог творить
чудеса. Когда он был в плену, его товарищи
заболели от голода, но он исцелил их
молитвой, и они бежали, став невидимыми.
А однажды, когда половчанин умирал,
он приказал распять Никона над его
могилой. Никон же молитвой исцелил его,
а себя избавил от смерти.

О святом Афанасии
затворнике, который умер, а на другой
день снова ожил и прожил потом двенадцать
лет. Один
брат по имени Афанасий, проводивший
святую жизнь, после долгой болезни
умер. Целый день он оставался без
погребения, потому что был беден и никто
не хотел хоронить его.

Ночью игумен услышал
голос, который сказал, что Афанасий
второй день лежит без погребения. Игумен
с братией пошли к умершему, но нашли
его живым, сидящим в слезах. На все
вопросы он повторял лишь: «Спасайтесь!»
— и советовал пребывать в послушании
и покаянии. Он прожил затворником в
своей пещере еще двенадцать лет и никогда
ни с кем не говорил. Перед смертью он
повторил братии наставление о послушании
и покаянии.

Один из братии,
Вавила, страдавший болью в ногах,
прикоснувшись к телу Афанасия, исцелился.
Он рассказывал, что Афанасий явился
ему в видении и сказал: «Приди, я исцелю
тебя».

Об Арефе-черноризце,
как украденное у него ворами богатство
в милостыню ему вменилось, благодаря
чему он получил спасенье. В
монастыре жил инок по имени Арефа, родом
половчанин. Он был богат, но ничего не
подавал нищим. Однажды у него украли
всё богатство. Арефа начал розыск и
обвинил неповинных. Братия пыталась
утешить его и уговаривала не искать
пропавшего, но он и слушать не хотел.
Через некоторое
время Арефа тяжело заболел. Будучи при
смерти, он увидел ангелов и бесов,
которые вели спор о его душе. Ангелы
сказали, что если за потерю богатства
человек благодарит Бога, то это более
милостыни. Тогда Арефа воскликнул:
«Господи, согрешил я, всё твоё, а я не
жалуюсь». Тогда ангелы записали
украденное у него добро как милостыню.
Арефа
выздоровел и рассказал обо всём. С тех
пор нрав его совершенно изменился, и
он за всё хвалил Бога.

О двух враждовавших
между собою братьях, Тите-попе и
Евагрии-дьяконе.

Жили два брата по
духу, дьякон Евагрий и поп Тит. Они
очень любили друг друга, но дьявол
посеял между ними вражду и ненависть.
Так, во вражде, прожили они долгое
время. Однажды Тит сильно разболелся и
послал к Евагрию с мольбой о прощении.
Но Евагрий не простил и не хотел идти
к больному. Старцы привели его насильно,
желая помирить братьев. Больной со
слезами просил прощения, но дьякон
немилосердно отказал. При этих жестоких
словах Евагрий внезапно упал и умер. А
Тит так же неожиданно выздоровел. Потом
Тит рассказал, что в эту минуту он увидел
ангела с огненным копьём. Ангел поразил
Евагрия копьем, а Титу подал руку и
поднял его.

О Никите-затворнике,
который потом был епископом Новгорода.В
монастыре жил инок по имени Никита. Он
хотел, чтобы его прославляли люди, и
стал проситься у игумена Никона в затвор.
Игумен не разрешал ему. Но Никита не
послушался и затворился в келье. Через
несколько дней его прельстил дьявол.
Бес предстал перед монахом в образе
ангела. Он повелел Никите не молиться,
а только читать книги. Никита послушался.
Вскоре он начал пророчествовать, и
пошла о нём слава как о святом. Никита
наизусть знал Ветхий завет, а о Новом
даже слышать не хотел. И все поняли из
этого, что он прельщён дьяволом. Тогда
преподобные отцы, жившие в монастыре,
отогнали от Никиты беса. Инок сразу же
забыл Ветхий завет и вообще все книги,
так что его с трудом научили грамоте.
После этого Никита стал иноком послушным,
смиренным, добродетельным и даже чудеса
мог творить. Он был поставлен епископом
Новгорода.

О святом и блаженном
Агапите, бескорыстном враче. При
блаженном Антонии принял монашество
киевлянин по имени Агапит. Он всегда
помогал больным братьям и служил им.
Господь дал ему дар исцеления. Многие
больные выздоравливали по его молитвам.
В это время был один искусный врач,
армянин родом и верою. Когда он видел
безнадёжно больных, то сразу предсказывал
им день кончины, и всегда его слова
сбывались. Одному человеку он предсказал
смерть через восемь дней. Но святой
Агапит дал этому больному монастырской
еды, и он выздоровел. Тогда армянин
прислал в монастырь осуждённого на
смерть. На глазах у Агапита ему дали
смертельного зелья. Агапит же накормил
умирающего своей едой, и он получил
исцеление. Тогда армянин, мучимый
завистью, подговорил своих единоверцев
отравить Агапита. Но яд не причинил
святому вреда. Тяжело заболел князь
Владимир Мономах. Лечение армянина не
помогло ему. Князь стал просить, чтобы
к нему пришёл Агапит. Но монах отказался,
потому что он дал обет никогда не
выходить из монастыря, а если он пойдет
к князю, то должен будет ходить и к
другим больным. Посланец князя просил,
чтобы Агапит хотя бы дал лекарство.
Агапит снова послал своей еды, и Владимир
выздоровел. Мономах пошёл в Печерский
монастырь, чтобы поблагодарить Агапита,
но тот скрылся. Потом князь прислал
боярина с дарами Агапиту, но монах
отказался что-либо брать. Боярин уговорил
инока принять дары ради князя, тот
согласился и сказал, что князь должен
всё своё богатство раздать нищим. Потом
Агапит потихоньку выбросил подарки из
кельи. Князь же послушался Агапита и
раздал имущество нищим. Потом заболел
сам Агапит. Армянин пришёл навестить
его. Он стал беседовать с монахом о
врачебном искусстве и понял, что Агапит
ничего в этом не смыслит. Армянин сказал
больному иноку, что он умрёт через три
дня. «Если не будет так, то я сам стану
монахом», — прибавил он. А сам Агапит
сказал, что умрёт через три месяца —
так ему возвестил Бог. В это время к
Агапиту принесли больного. Инок встал,
как будто и не был болен, дал страждущему
своей еды, и тот стал здоров. Узнав,
что врач-армянин — иноверец, Агапит
выгнал его из кельи. Святой умер, как
и предсказывал, через три месяца. А
лекарь-армянин отрёкся от армянской
веры и принял монашество в Печерском
монастыре. Он рассказывал, что блаженный
Агапит уже после своей кончины явился
ему и напомнил об обещании принять
иноческий образ.

О святом Григории
чудотворце. Григорий
пришёл в монастырь и научился у святого
Феодосия монашеской жизни. Он мог
изгонять бесов.Однажды враг рода
человеческого научил злых людей украсть
у Григория его единственное богатство
— книги. Григорий, находясь в церкви,
почувствовал, что в его келью пришли
воры. По его молитве Бог наслал на
злодеев сон. Они проснулись только
через пять дней. Григорий покормил их
и отпустил. Властелин города, узнав об
этом, схватил воров. А Григорий отдал
властелину свои книги, чтобы он выпустил
этих людей. Остальные книги он продал,
чтобы никому не было искушения украсть
их, а деньги раздал нищим. Прощённые
воры покаялись и стали работать в
Печерском монастыре.В другой раз воры
хотели украсть плоды с огорода,
принадлежавшего Григорию. Но, взяв
ношу, они не могли двинуться с места,
так и простояли два дня. Григорий сказал,
что будут они, как любители праздности,
стоять здесь праздно до конца дней.
Воры же поклялись, что теперь будут
работать, а не воровать. Тогда святой
отпустил их, и они, исполнив своё
обещание, тоже стали работать в монастыре
на огороде. К чудотворцу Григорию пришли
трое людей. Они говорили, что один из
них осуждён на виселицу, но может
избавиться от смерти с помощью выкупа.
Григорий дал обманщикам свои книги,
горюя о скорой смерти одного из них.
Лжецы обрадовались, решили продать
книги, да ещё и обобрать плодовые деревья
в монастыре. Они заперли святого Григория
в пещере, чтобы он не помешал им. Один
из них (тот самый лже-осуждённый) залез
на дерево, но ветка обломилась. Его
товарищи бросились бежать, а он зацепился
за ветку ожерельем и удавился. Наутро,
когда братия выпустила запертого
Григория из пещеры, он велел снять
мёртвого, а его товарищам сказал: «Вот
и сбылась ваша мысль». Раскаявшиеся
обманщики кончили дни в Печерском
монастыре. Когда блаженный Григорий
пошёл к Днепру за водой, ему встретился
князь Ростислав Всеволодич с братом
Владимиром. Они собирались в поход на
половцев, а по дороге хотели зайти в
Печерский монастырь. Княжеские слуги
начали насмехаться над святым. А старец
уговаривал их покаяться, предсказывая,
что скоро они вместе со своим князем
погибнут в воде. Князь Ростислав,
разгневавшись, велел утопить Григория.
Так умер святой чудотворец. Братия
искала его два дня, а на третий день
тело Григория чудесным образом появилось
в пещере. Ростислав от ярости не стал
заходить в монастырь, а его брат Владимир
пошёл. И когда, спасаясь после битвы
от половцев, князья переправлялись
через реку, Ростислав утонул со своей
дружиной, а Владимир — спасся.

О преподобном
Моисее Угрине. Блаженный
Моисей был родом венгр. Он служил князю
Борису. Во время убиения Бориса Моисею
удалось избежать смерти. Он стал жить
у сестры князя Ярослава, Предславы.
Польский король Болеслав, который ходил
на Русь вместе с изгнанным князем
Святополком Окаянным, взял в плен сестёр
Ярослава и многих бояр, а с ними и Моисея.
Его заковали в железа и стерегли.

Моисея увидела
одна молодая знатная вдова. Она захотела
склонить юношу к прелюбодеянию и даже
была готова выйти за него замуж. Но
Моисей отказался — он хотел сохранить
душевную и телесную чистоту. Тогда
женщина выкупила Моисея, и он стал её
невольником. Она пыталась обольстить
юношу, одевала в драгоценные одежды,
кормила сладкими кушаньями, однако это
ни к чему не привело. Вдова решила морить
его голодом, но один из её слуг тайком
кормил Моисея. А прочие удивлялись его
упорству и советовали жениться на
знатной госпоже. Но Моисей стремился
к монашеству. Вдова задумала прельстить
Моисея честолюбием. Его возили по
принадлежащим ей городам и сёлам, и все
кланялись юноше. Но ему это было
совершенно безразлично. В то время со
Святой Горы пришёл один инок. Он постриг
Моисея в монашество. Женщина начала
угрожать юноше смертью и повелела бить
его палками. Она обратилась к королю
Болеславу, желая отомстить невольнику
за свой позор. Болеслав приказал женщине
приехать и привезти Моисея. Видя
непреклонность юноши, Болеслав разрешил
знатной вдове делать с невольником всё,
что угодно. Моисей же предсказал ему
и своей госпоже близкую смерть. Вдова,
отчаявшись в исполнении своего желания,
приказала оскопить Моисея. А Болеслав
изгнал из своей страны всех монахов.
Но вскоре он внезапно умер, и в стране
поднялся бунт, во время которого была
убита и госпожа Моисея. Моисей же пришёл
в Киев, в Печерский монастырь. Он мог
исцелять других людей от плотской
страсти.

О черноризце
Прохоре, который молитвою из травы,
называемой лебеда, делал хлебы, а из
пепла — соль. Во
время княжения в Киеве неправедного и
злого Святополка было много усобиц,
половцы совершали набеги и был в Русской
земле голод. В те дни к печерскому игумену
Иоанну пришёл человек из Смоленска. Он
принял постриг и имя Прохора. Новый
инок отличался удивительным воздержанием:
даже не ел хлеба, а собирал лебеду и пёк
из неё хлебы. Когда настал великий
голод, люди, подражая Прохору, тоже
стали печь хлеб из лебеды. А Прохор в
это время особенно много трудился: он
оделял своими хлебами всех желающих.
Если он сам давал этот хлеб, то он бывал
очень вкусен. А если кто-то крал у Прохора
хлеб, то он становился совершенно
горьким, так что его нельзя было есть.
Один из братии украл у Прохора хлеб и
не мог есть его. Так повторялось несколько
раз. Провинившийся брат рассказал
игумену Иоанну о своём грехе. Хлеб был
горек. Тогда игумен послал попросить
хлеб у Прохора: чтобы один хлеб взяли
из его рук, а другой — тайно. Когда
принесли к игумену эти два хлеба,
украденный изменился у него на глазах:
стал на вид как земля, а на вкус горьким.
После этого чуда слава о Прохоре прошла
по всей земле. Когда началась усобица
из-за ослепления князя Василька, во
всей Русской земле не стало соли, потому
что не пускали купцов. А Прохор собрал
множество пепла, раздавал приходящим
к нему, и этот пепел по молитве святого
превращался в соль. Всем он раздавал
эту соль бесплатно, так что на торжище
цена соли сильно упала. Продававшие
соль пришли к князю Святополку и стали
жаловаться на Прохора. Князь решил
отнять соль у инока и сам продавать её
по высокой цене. Но когда у Прохора
забрали соль, то увидели, что это просто
пепел. Князь держал этот пепел у себя
три дня, а потом велел выбросить его.
Он тотчас же превратился в соль, и
горожане собрали её. Князь же, узнав
об этом чуде, пошёл в Печерский монастырь
и принёс покаяние игумену Иоанну (хотя
раньше он враждовал с Иоанном и даже
пытался заточить его в Турове). С тех
пор Святополк стал любить и почитать
святую обитель, особенно же Прохора.
Он дал слово не творить больше зла и
просил, чтобы Прохор своими руками
положил его в гроб, если князь умрёт
раньше. А если раньше скончается Прохор,
то князь сам положит его в гроб. Когда
Прохор разболелся, князь был на войне.
Святой послал к нему с просьбой прийти
и исполнить своё обещание. Святополк
распустил войско, пришел к Прохору.
Тот перед смертью наставлял князя.
Когда Прохор умер, Святополк положил
его тело в гроб. После этого он продолжил
войну и одержал победу над врагами. С
этого времени, когда Святополк шёл на
войну, он всегда сперва приходил в
монастырь поклониться погребённым там
святым.

О преподобном
Спиридоне просфорнике и об Алимпии
иконописце. Спиридон
пришёл в монастырь из села; он быстро
выучился книгам. По повелению игумена
Спиридон пёк просфоры и при этом
беспрестанно пел Псалтирь. Однажды
Спиридон затопил печь, и от пламени
загорелась кровля пекарни. Тогда святой
Спиридон завязал рукава у своей рубахи,
побежал к колодцу и налил в рубаху воды.
Чудесным образом вода не вылилась из
рубахи, и Спиридону удалось погасить
пламя.

Преподобного
Алимпия родители отдали учиться
иконописи. Это было, когда греческие
иконописцы расписывали церкви Печерского
монастыря. Мастера украшали мозаикой
алтарь церкви, и вдруг сам собой возник
сияющий образ Богородицы. Из уст
Богородицы вылетел белый голубь и влетел
в уста Спасовы. Художники попытались
найти голубя в церкви, но тщетно. Потом
они видели, как чудо повторилось. И
Алимпий, помогавший мастерам, видел
это. При игумене Никоне Алимпий принял
пострижение. Он хорошо выучился
иконописному мастерству, писал множество
икон и ничего не брал за это. Алимпий
также обновлял обветшавшие иконы и
ставил их на свои места. Игумен сделал
его священником. Один богатый киевлянин
был прокажённым. Врачи не могли вылечить
его. Друг уговорил прокажённого пойти
в Печерский монастырь. Там его омыли и
напоили водой из колодца святого
Феодосия. Но из-за своего неверия
прокажённый разболелся ещё сильнее.
Поразмыслив о своих грехах, больной
пришел к преподобному Алимпию и покаялся.
Алимпий отпустил ему грехи и красками
разрисовал лицо, замазав струпья и
придав ему прежнюю красоту. Потом
прокажённый причастился, омылся святой
водой и тотчас получил исцеление. Другой
муж из Киева поставил церковь и хотел
сделать для неё иконы. Он дал двум
монахам деньги и иконные доски, чтобы
они передали все это Алимпию, а тот
написал бы иконы. Монахи серебро взяли,
а Алимпию ничего не сказали. Заказчику
же они солгали, что Алимпий требует ещё
денег. Человек дал ещё денег, а иноки
снова присвоили их и растратили. В
третий раз повторилось то же самое, а
потом монахи заявили, что Алимпий деньги
взял, но икон писать не хочет. Тогда
обиженный заказчик с дружиной пошёл в
монастырь и стал жаловаться на Алимпия.
Алимпий только удивлялся, потому что
ничего не знал. Игумен велел привести
монахов, взявших деньги, и принести
иконные доски. Обманщики продолжали
клеветать на Алимпия, что он не хочет
писать иконы. Но иконы, ко всеобщему
изумлению, оказались уже написанными
— созданными самим Богом. Иноков-обманщиков
изгнали из монастыря, однако они не
прекратили клеветать: теперь они
утверждали, что сами написали иконы.
Но чудеса показали, что эти иконы были
не простыми. Та церковь, где они
находились, сгорела, но иконы остались
неповреждёнными. Князь Владимир, узнав
об этом, взял одну из икон и отослал её
в Ростов, в тамошнюю церковь. Эта церковь
рухнула, а икона сохранилась. Её
поместили в деревянную церковь, которая
сгорела, но иконы огонь не коснулся.

Один человек заказал
Алимпию икону к празднику. Иконописец
разболелся, икона осталась ненаписанной,
заказчик же скорбел и докучал преподобному.
Тот советовал уповать на Бога: икона
будет готова вовремя. Заказчик пришёл
к Алимпию накануне праздника, а
преподобному было совсем плохо. Человек
стал укорять Алимпия: зачем, дескать,
не предупредил его, он бы передал заказ
другому иконописцу. Заказчик в печали
ушёл, а в келье преподобного появился
ангел и начал писать икону. Сначала
Алимпий подумал, что это простой человек,
но быстрота его работы показала, что
это был ангел. Икона была закончена за
три часа. А человек, заказавший икону,
наутро пошёл в свою церковь и, увидя
сияющую новую икону, упал от страха Он
пришёл к игумену монастыря и рассказал
о чуде. Все вместе поспешили к Алимпию
и увидели, что он умирает. Его стали
спрашивать о создании иконы, и преподобный
сказал, что она была написана ангелом.
Этого ангела, готового принять душу,
видел Алимпий у своего ложа. Когда святой
иконописец умер, тело его положили в
пещере с преподобными отцами.

Анализ.

В первой
половине XIII
в. было положено начало формирования
«Киево-Печерского патерика».

Основу
патерика составила переписка между
суздальским еписко­пом Симоном и
монахом Киево-Печерского монастыря
Поликарпом, а также послание Поликарпа
к игумену Акиндину. Эта переписка
завязалась в начале 20-х годов XIII
в. Недовольный положением простого
монаха, Поликарп мечтал о епископской
митре, пытался же он получить высокую
церковную должность через жену князя
Ростис­лава Рюриковича Анастасию —
Верхуславу. Происки и «высокоумие»
Поликарпа
вызвали возмущение епископа суздальского
Симона. В своем послании к Поликарпу он
называет его «санолюбцем»
и
говорит о святости Киево-Печерского
монастыря. Симон сам готов променять
епископский сан на тихое и безмятежное
житие в святой обители. Святость монастыря
настолько велика, что только простое
погребение и его стенах, по словам
Симона, искупает все грехи.

Симон
подчеркивает культурное значение
Киево-Печерского мо­настыря для всей
Русской земли: из его стен вышли знаменитые
деятели христианского просвещения, и
Симон перечисляет славные имена Леонтия
и Исаи Ростовских, митрополита Илариона,
Германа и Ни­фонта — епископов Великого
Новгорода, Ефрема Суздальского и др.,
отмечая, что всего мож­но насчитать
до 50 знаменитых имен.

Свои
мысли Симон подкрепляет «Сказанием о
святых черноризцах печерских», в котором
содержится девять «достоверных» повестей
«о
божественнейших отцах», «подобно лучам
солнечным просиявших до конца вселенной»,
и
повестью о построении и украшении
Печерской церкви.

Под
влиянием послания Симона Поликарп в
обращении к игумену Киево-Печерского
монастыря Акиндину сообщает еще
одиннадцать рассказов о «подвигах»
тридцати монахов, дабы и другие узнали
«святое
житие преподобных отец».

Позже
сказания Симона и Поликарпа были
объединены вместе, дополнены «Житием
Феодосия Печерского», написанным
Нестором, «Сказанием о черноризцах
печерских», помещенным в «Повести
вре­менных лет» под

1074 г.
В таком виде дошла до нас древнейшая
рукопись патерика, относящаяся к 1406 г.,
созданная по инициативе тверского
епископа Арсения. Эта редакция патерика
получила назва­ние Арсеньевской. В
1460 г. и 1462 г. в Киево-Печер­ском монастыре
по инициативе игумена Кассиана были
созданы более полные редак­ции
памятника, названные «Патерик Печерский».

Патерик
открывается сказанием о создании и
росписи Печерской церкви, построенной
в 1073 г. и посвященной Успению Богоматери.
Она послужила архитектурным образцом
Успен­ских соборов, которые затем
сооружаются в Ростове, Суздале, Владимире
на Клязьме, Вла­ди­мире Волынском.

Возникновение
Печерской церкви легендарное сказание
патерика связывает с варягом Шимоном,
пришедшим на службу к киевскому князю
Всеволоду Ярославичу. Образ будущей
церкви дважды является и видении Шимону:
во время бури на море и во время битвы
с половцами. Размеры церкви указаны
Шимону Богородицей. Она же посылает из
Царьграда зодчих и живописцев. Место
строительства церкви определяется
самим богом, посылающим знамения: росу,
столп огненный, небесный огонь. Мерой
церкви становится золотой пояс, украшавший
распятие в варяжской земле и привезенный
с собой Шимоном. Все эти многочисленные
чудеса подчеркивали особое положение
Киево-Печерского монастыря, находящегося
якобы под непосредственным покровительством
самого Бога и Богородицы.

Основное
содержание патерика составляют
рассказы-новеллы о «подвигах» благочестия
печерских монахов — этих «храбрых
божиих». Созданные
на основе устных монастырских легендарных
преданий, эти рассказы наполнены
религиозной фантастикой, описанием
чудес, видений, борьбы с бесами. В то же
время под этой фантастикой нетрудно
обнаружить и реальные, теневые стороны
монастырского быта. Патериковая легенда
сохраняет ряд интересных исторических
подробностей и касается вопросов
политических.

Большое
место в рассказах патерика занимает
изображение взаи­моотношений монахов
с великим киевским князем. Как правило,
при столкновении монастыря со светской
властью по­беда остается всегда за
монахами. Так, старец Прохор, умевший
превращать золу в соль, по­срамляет
Святополка Изяславича. В рассказе о
Прохоре-лебеднике в фантастической
форме ярко отражены реальные отношения:
мона­стырь был серьезным конкурентом
великого князя и киевских купцов в
торговле солью, и в этой борьбе он
одерживает победу.

Старцы
Федор и Василий настолько сильны духом,
что Мстислав никакими пытками не может
заставить их выдать тайну клада,
най­денного Федором в Варяжской
пещере. Патерик обличает корыстолю­бие
и жадность Мстислава Святополковича.
За свою жестокость он несет наказание:
той стрелой, которой князь прострелил
Василия, Мстислав, по предсказанию
старца, сам был смертельно ранен в битве
с Игорем Давидовичем.

Жестокая
кара постигает всякого, кто не почитает
монастырь и его старцев,— такова мораль
рассказа об иноке Григории, которого
при­казал утопить в Днепре князь
Ростислав. За это последний жестоко
расплачивается — он сам тонет в реке,
спасаясь от преследования половцев.

С явной
симпатией в патерике изображаются
князья Святослав, Всеволод и его сын
Владимир Мономах. «Благоверный»
князь
Святослав своими руками «нача
копати» основание
для Печерской церкви и на ее строительство
дал «100
гривен золота». Почитают
монастырь и его иноков Всеволод и
Владимир Мономах. Последний, «не
смея прислу­шаться чернъца» Агапита,
исцелившего его, раздает свое имущество
нуждающимся.

Много
места патериковая легенда отводит
рассказам о борьбе иноков с бесами. Бесы
вы­ступают олицетворением низменных
побуж­дений, страстей и помыслов. Они
принимают различные обличия: собаки,
иноземца-ляха, монаха и даже ангела.
Борьба обычно закан­чивается торжеством
благочестивых монахов и посрамлением
бесов, которые вынуждены работать на
святую обитель: молоть зерно, печь хлебы,
таскать тяжелые бревна. В последнем
случае нанятые монастырем извозчики
обращаются к судье, который за данную
истцами мзду решает дело не в пользу
монастыря. Так сквозь религиозную
фанта­стику просвечивают черты
реальных отношений. Монахам, оказыва­ется,
свойственны и лицемерие, и зависть, и
корыстолюбие, и стремление вернуться
к прежней мирской жизни.

Славу
монастыря, подчеркивает патерик, создали
его монахи не только своими аскетическими
подвигами, но и своим искусством чудесного
врачевания (Агапит), писательским
мастерством (Нестор), умением творить
каноны (Григорий), знанием текста
«писания» (Ни­кита), иностранных языков
(Лаврентий — говорил по-латыни,
по-ев­рейски, по-гречески), искусством
живописи (чудесный иконописец Алимпий,
которому в его искусстве якобы помогали
сами ангелы), слава о них «промчеся»
«по всей земли Русьской».

В
условиях феодальной раздробленности,
когда Киев утратил зна­чение
политического центра, патерик напоминал
о матери градов русских, о былой славе,
величии Киева, говорил об общерусском
значении Киево-Печерского монастыря
—символа единства Русской земли.
«Прелесть
простоты и вымысла» патериковых рассказов
восхищала А. С. Пушкина.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Киево-Печерский патерик — памятник древнерусской книжности, складывавшийся на протяжении пяти столетий. По-видимому, в 1225 году епископ Владимирский Симон, постриженник Печерской обители, написал послание к печерскому монаху Поликарпу, в котором обличал гордыню последнего, недовольного положением простого инока и жаждавшего епископского сана. К посланию Симон приложил девять рассказов о печерских подвижниках, подтверждая этими примерами святость и богоизбранность монастыря, пребывание в котором — большее благо, чем епископский сан. Кроме того, Симоном было составлено «Слово о создании церкви Печерской», состоящее из пяти самостоятельных рассказов. Поликарп, пристыженный и убежденный посланием Симона, в 1230-х годах написал в свой черед послание к печерскому игумену Акиндину, приложив к нему одиннадцать рассказов о подвигах печерских монахов.

Не позднее начала XIV века была создана первая редакция Киево-Печерского патерика, в первоначальном виде не сохранившаяся. Она состояла из текстов, написанных Симоном и Поликарпом, к которым было добавлено сказание из Печерской летописи XI века о четырех монахах, святость которых была явлена Богом (в исконном виде оно сохранилось в «Повести временных лет» под 1074 годом — эта редакция получила в литературе обозначение «Основная»).

Киево-Печерский патерик (Арсениевская редакция), ок. 1406 года

В 1406 году или несколько ранее в Твери под началом епископа Арсения (тоже печерского постриженника) была создана редакция, получившаяся исследовательское наименование «Арсениевская». В ней отсутствуют послания Симона и Поликарпа (очевидно, они были исключены из текста как носящие «частный» характер), добавлено Житие Феодосия Печерского, одного из создателей обители, написанное Нестором, и похвальное слово Феодосию. В 1460 и в 1462 годах в Киево-Печерском патерике текст Основной редакции дважды подверг редактуре монах Кассиан. Так возникли две редакции, названные исследователями первой и второй Кассиановскими.

Патериками (греч. «отечник») в Древней Руси именовались сборники сказаний о монахах. Древнерусским книжникам были хорошо знакомы патерики, переведенные с греческого. Следы знакомства с двумя из них — Синайским (в оригинале он называется «Луг духовный» и принадлежит перу Иоанна Мосха) и Иерусалимским патериками — есть в Киево-Печерском патерике. Но древнерусский сборник отличается от них несколькими особенностями. Прежде всего, в нем повествуется о монахах лишь одной обители — Печерской (она была основана в середине XI века); черноризцы прославляются именно как печеряне, как насельники этого единичного, уникального святого места. Кроме того, сказания Киево-Печерского патерика тяготеют к форме кратких житий (в них, как правило, изображается вся подвижническая жизнь монахов), а не к описаниям каких-то отдельных эпизодов — поучительных или чудесных событий, как многие сказания переводных патериков.

Архимандрития всей Русской земли

В Киево-Печерском патерике особенно интересны поэтика пространства и поэтика сюжетов.

Киев и Киево-Печерский монастырь были для древнерусских людей, в том числе для составителей сказаний, вошедших в патерик, наделены признаками такого священного места. Не случайно и устойчивое подчеркивание возвышенного («на горах») местоположения Киева в «Повести временных лет» (сказание об основании города), и планировка Киева времен Ярослава Мудрого в форме креста, а также ориентация на топографию Иерусалима; при восприятии города как подобия Иерусалима сакральным прообразом Киево-Печерской обители становился иерусалимский Сионский пещерный монастырь. Особенное восприятие Киево-Печерского монастыря, обусловленное как его происхождением (основан не князьями и боярами, а самими иноками, отрекшимися от соблазнов мира), так и превращением этой обители в место, откуда вышло большинство русских архиереев домонгольской поры, засвидетельствовано многими древнерусскими текстами, и прежде всего, естественно, самим Киево-Печерским патериком, в котором рассказывается и об истории создания монастыря, и о подвигах братии. Семантика печерского пространства отмечена прежде всего в Несторовом Житии Феодосия Печерского, включенном в состав патерика: автор ставит в заслугу Феодосию «выведение» монахов из пещер на поверхность земли и закладку Успенской Печерской церкви; роль пространственной вертикали подчеркнута также в ряде чудес из этого жития, в частности в чуде с возносящейся церковью, в которой чернецы спасаются от разбойников (храм поднимается над землею более чем на перелет стрелы).

Патерик открывается Словом о создании Печерской церкви, в надписании которого указано на особенные, чудесные обстоятельства воздвижения этого храма: «Слово о создании церкви, да разумеют все, как самого Бога промыслом и волею и его Пречистой Матери молитвою и желанием была создана богопрекрасная, и небу подобная, и великая церквь Богородичная Печерская, архимандрития всей Русской земли…» (Архимандрития ― монастырь высшей степени, Печерская обитель стала им в XII веке.) В этом заглавии отмечены как богосозданность храма, так и исключительная красота, толкуемая как небесоподобие, как своеобразное сходство церкви и Неба.

В этом слове рассказывается о прорицании, данном святым Антонием, одним из основателей обители, варягу Шимону перед битвой с половцами на реке Альте: «Блаженный же сказал ему: «О чадо, многие падут от острия меча, и, когда побежите вы от супостатов ваших, попраны и уязвлены будете, и в воде потопнете; ты же, спасен будучи, здесь погребен будешь, в церкви, что будет создана». Предсказание исполняется: раненый в битве Шимон, «воззрев же горé (вверх, ввысь. — А. Р.) на небо и увидел церковь превеликую, которую прежде видел на море» во время бури, от которой он спасся по воле Бога.

Печерская церковь прежде воплощения в камне появляется в небе, что и означает ее богосозданность: Шимон зрит небесный прообраз храма. Грандиозные размеры церкви также, очевидно, свидетельствуют о ее особой природе.

Интересно, что в тексте слова говорится о прежде бывшем Шимону видении этой же церкви как о чем-то известном, но читатель узнает об этом чуде позднее. Таким образом, читающий текст этого сказания одновременно как бы оказывается на месте Шимона, наделяется его знанием, и одновременно попадает в ситуацию неведения: он должен знать то же, что и спасенный варяг, но знать этого не может.

По-видимому, это отступление от хронологии — осознанное. Чудо с видением храма изъято из течения времени, из земного миропорядка. Более раннее видение, когда Шимон узрел церковь во время бури на море, в которую попал его корабль («И видел церковь горé и помыслил, что это за церковь»), во вневременном плане, в Вечности словно тождественно позднейшему явлению храма во время битвы на Альте. Это как будто бы два варианта одного и того же видения. В обоих случаях Шимон чудесно спасается от неминуемой смерти. Об относительности времени свидетельствует и предсказание святого Антония, что Шимон (ставший в монашестве Симоном) будет погребен в Печерской обители, и речь Христа, который изображен на кресте, некогда врученном Шимону отцом: Христос говорит, что златой пояс с этого изображения станет мерой при строительстве храма, коим и окажется Печерская церковь.

Таким образом, получается, что она построена согласно сакральной, Господней мере, в некотором смысле слова соизмерима с его телом. Мотив воздвижения храма по мерке, коей является пояс Христов, содержит оттенки значения, отсылающие к сотворению мира, измеренного пядью Божией. Игумен Даниил, посетивший в начале XII века Святую землю, засвидетельствовал о надписи при изображении Христа в храме Гроба Господня в Иерусалиме: «Тут есть вне стены за алтарем Пуп земли, и создан над ним свод, и вверху изображен Христом мозаикою, и говорит надпись: „Вот пядию моею измерил небо и землю“». Это же высказывание варьируется в «Слове на Вербное воскресенье» древнерусского проповедника XII века Кирилла Туровского: «Ныне шествует по пути в Иерусалим измеривший пядью небо и землю дланью, в церковь входит невместимый небесами». Эти слова о Христе восходят к словам из ветхозаветной Книги пророка Исаии: «Кто исчерпал воды горстью своею и пядью измерил небеса, и вместил в меру прах земли, и взвесил на весах горы и на чашах весовых холмы?» (глава 40, стих 12).

В другом патериковом сказании («Чудо о той богоизбранной церкви Богородичной»), также повествующем о воздвижении Печерской церкви, описывается чудо, удостоверяющее богоизбранность места: Антоний молит Бога, чтобы место строительства храма было один раз отмечено выпадением росы, в другой же осталось сухим; в третий раз святость места удостоверяется сходящим с неба огнем. Этот эпизод восходит к повествованию Священного Писания о посрамлении пророком Илией жрецов языческого бога Ваала: по Господней воле огонь сошел с неба на приготовленную Илией жертву (3-я Книга царств, глава 18, стихи 21–40).

Строительство Успенского собора Киево-Печерской Лавры. Гравюры из списка «Патерика» 1661 года

О страшном и чудесном

Отличительная особенность сказаний Киево-Печерского патерика — своеобразная остросюжетность, и в этом отношении он не похож на переведенный с греческого Синайский патерик, который был хорошо знаком древнерусским книжникам.

В сказаниях Киево-Печерского патерика рассказывается почти неизменно о чудесном (о чудесах, совершаемых Богом и святыми монахами) и о страшном (об искушениях, творимых бесами, которые нередко предстают перед искушаемыми иноками в облике других монахов, порою ― в облике апостолов и самого Христа). Сказания патерика рассказывают о соблазне стяжания святости и обретения мудрости, грозящем духовной гибелью возгордившимся и соблазненным бесовскими силами монахам. Монахи Исаакий, ставший затворником, и Никита, в затворе выучивший наизусть еврейский текст Ветхого Завета, но забывший Новый Завет, едва не погубили душу; Исаакий даже преклонился перед Сатаной, явившемся в образе самого Христа. Явление лже-Христа с бесами сопровождается ярчайшим светом, будто от солнца, о силе которого выразительно сказано: «яко зракъ отъимаа человѣку». Это сравнение можно перевести и как «словно зрения лишая человека», и «словно зрачок вынимая у человека». Монах Феофил, собиравший пролитые слезы в сосуд, чтобы показать их Господу как оправдание на посмертном суде, прощен не за эти слезы гордыни, но за те немногие слезинки, которые были им пролиты мимо сосуда.

Удивительны совершаемые печерскими насельниками чудеса. Черноризец Марк Пещерник, копавший в монастыре могилы, имеет дар от Бога повелевать мертвым: он велит мертвецу в тесной могиле самому окропить себя, другому — перебраться на место, более его достойное; когда Марк не успевает вырыть могилу для умершего, он велит ему ожить на срок, нужный для завершения этой работы. Монах Алимпий — искусный иконописец, но на самом деле иконы пишет не он, за него это делает ангел.

В сказаниях Киево-Печерского патерика монастырь предстает ареной неизменной борьбы Бога и святых с дьяволом и его приспешниками; святость подвижников светит и блистает сквозь удушливую тьму грехов, рождаемых гордыней, злобой, алчностью многих печерских постриженников.

Взаимоотношения светской власти и Печерского монастыря — один из лейтмотивов и повторяющихся сюжетов патерика. Значимость этой коллизии объясняется особым положением обители: монастырь возник благодаря деяниям нескольких частных лиц, ставших его иноками, а отнюдь не по желанию княжеской власти. Более того, пострижение в монахи Варлаама, сына боярина, служившего киевскому князю Изяславу, и Ефрема, приближенного князя, вызвало резкую реакцию киевского правителя, едва не приведшую к гонениям на печерских черноризцев и прежде всего на монаха Никона, совершившего постриг. О независимой позиции монастыря, чуждого угождению сильным мира сего и обличающего их грехи, свидетельствует поведение Феодосия, одного из основателей обители, обличавшего князя Святослава, отнявшего у старшего брата Изяслава киевский престол.

В Киево-Печерском патерике отношения светской власти (князей) и монастыря (монахов) истолкованы и как род духовной связи между миром и духовно окормляющей его обителью, и через антитезу мирского и сакрального. Эти отношения представлены тремя вариантами: в первом случае носитель светской власти покидает мирское пространство и укореняется в сакральном (князь постригается в монахи); во втором случае носитель светской власти прислушивается к монахам и почитает монастырь, будучи духовно воспитываем им (князь остается мирянином, но внимает советам монахов и ищет у них помощи); в третьем случае носитель светской власти совершает великий грех против монахов, движимый злыми чувствами, и получает скорое возмездие за этот грех (олицетворенное в образе князя зло мира сего обрушивается на обитель, но оказывается побежденным).

Святой Никола Святоша князь Черниговский. Роспись четвертого (нижнего) регистра южной грани юго-западного столпа Вологодского Софийского собора XVI века

Первый вариант отношений князей и монастыря представлен в слове «О преподобном князе Святоше Черниговском». Святоша (Святослав Давыдович Черниговский), «оставив княжение и славу, честь и богатство, и рабов, и весь двор презрев, стал монахом». Святоша, работающий в монастыре на поварне, воплощает крайнюю степень смирения: высокостатусная социальная модель поведения (князь) сменяется низкостатусной (слуга, повар, прислуживающий тем, кто отвернулся от мира и присущей ему гордыни). Это служение испрашивается самим монахом: «Сей же истинный послушник с мольбою испросил, чтобы велели ему год ячневую кашу варить на братию». Позднейшее служение князя-инока в монастыре — привратником — имеет символический смысл: как страж врат, Святоша находится на границе двух пространств — сакрального и мирского. Его миссия необычайно ответственна: охранять границы сакрального пространства («и пребывал тут три года, не отходя же никуда, кроме церкви»), связывать монастырь и мир. Находясь внешне вблизи мирского пространства, князь-черноризец тем очевиднее противопоставлен своим братьям, продолжающим жить в миру и упрекающим святого за поругание княжеского сана.

Святоша исцелил врача, сирийца Петра, и это деяние — свидетельство торжества сакрального над мирским в самой сфере мирского. Охранительная функция Святошиной власяницы, спасающей жизнь его брата Изяслава в сражениях, — другой знак такого превосходства опять же в мирской сфере, в ратном труде: «Во всех сражениях [брат Святоши Изяслав] сию власяницу на себе носил и так пребывал невредимым. Но однажды, согрешив, не посмел облечься в нее, и так был убит в сражении; и заповедал похоронить себя в ней». Таким образом, в этом повествовании монашеская смиренная власяница оказывается ценнее княжеского богатого одеяния.

Внутренне противоречиво имя князя-монаха. С одной стороны, его уменьшительная форма в рассказе патерика (от полной форме Святослав) словно свидетельствует о самоумалении и смирении, о его некоторой «ущербности» с точки зрения мира. Интересно, что, когда в тексте «Повести временных лет» по Лаврентьевскому списку упоминается о пострижении князя под 6614 (1106) годом, он назван полным именем. С другой стороны, в контексте повествования Киево-Печерского патерика о князе-монахе уменьшительная форма имени воспринимается уже скорее не как собственно имя, к тому же имя «мирское» (нехристианское по происхождению), а как указание на святость инока.

Княжеский сан Святоши в рассказе патерика лишается исконной значимости, однако приобретает новую. Он уникален в качестве князя, принявшего «ангельский образ». Являясь монахом, Святоша уже не-князь; но вместе с тем он и истинный князь, ибо избран Богом и потому просто князей превосходит: «Подумай об этом князе ― подобного ему ни один правитель на Руси не совершил: по своей воле никто не стал монахом. Воистину он больший всех
князей русских!»

Чудо и античудо

Другой вариант отношений князя и Печерской обители воплощен в рассказах патерика о Владимире Мономахе. Владимир Мономах представлен как созерцатель чуда, указующего на святость места, избранного самим Богом для строительства монастырского храма: «Благоверный же князь Владимир Всеволодович Мономах, будучи юным, был самовидцем того дивного видения, когда пал огонь с неба и выгорела яма, где основание церковное было заложено». Другая роль Владимира Мономаха в патерике — защитник и покровитель обители; благодаря ему игумен Иоанн был освобожден из заточения и возвращен в Печерский монастырь: Иоанна киевский князь Святополк «в Туров заточил, если бы Владимир Мономах за него не встал и не убоялся этого Святополк, он бы не возвратил так скоро и с честью игумена в Печерский монастырь».

Признак Владимира Мономаха в тексте патерика — благочестие; как благочестивый князь он контрастирует с братом Ростиславом, повинным в убийстве печерского монаха Григория Чудотворца: «Ростислав же, не чувствуя вины за грех, от ярости не пошел в монастырь. Не захотел он благословения, и удалилось оно от него; возлюбил проклятие, и пало оно на него. Владимир же пришел в монастырь для молитвы. И когда они были у Треполя и началось сражение, побежали князья наши от врагов. И благодаря молитве Владимир переправился через реку, Ростислав же утонул со всеми своими воинами, как предрекал блаженный Григорий».

Почитая монастырь, Владимир Мономах сам получает от него помощь: инок Агапит исцеляет князя от болезни.

Двойственна в тексте патерика роль Святополка Изяславича. Отнимая у монаха Прохора Лебедника соль, в которую чудесно превратилась по молитвам Прохора зола, Святополк стремится к обогащению. Мирская греховная жажда обогащения, обуревающая Святополка, противопоставлена в повествовании патерика добротворению Прохора, бесплатно раздающего соль людям. Отнятая князем соль вновь превращается в пепел, а затем выброшенный по повелению Святополка пепел молитвами монаха вновь становится солью. Чудесное исходит из обители в мир, когда же греховное мирское начало вторгается в сакральное пространство монастыря, «ответом» на это посягательство становится иное чудо, «античудо». Затем Святополк, впечатленный чудом, превращается из грешника в благочестивого правителя: «Из этого чуда великую любовь возымел [князь] к [монастырю] святой Богородицы и к святым отцам Антонию и Феодосию, а черноризца Прохора очень почитал и прославлял, убедившись, что он воистину раб Божий». Святополк отрекается от мирской логики и, верный обету, который дал Прохору, прерывает войну, чтобы похоронить монаха. Выбор князем высших, неотмирных ценностей вознаграждается успехом именно в мирском деле, в войне (впрочем, неслучайно, что это война с нехристианами — половцами). Святополк «после погребения Прохора пошел на войну и одержал победу над погаными [язычниками], покорил всю землю Половецкую и вернулся с большой добычей в свою землю. Это ведь была Богом дарованная война в Русской земле, предсказанная блаженным.
С тех пор Святополк, когда отправлялся или на войну, или на охоту, приходил в монастырь с благодарением, поклоняясь пресвятой Богородице и гробу Феодосиеву, и входил в пещеру к святому Антонию и блаженному Прохору, и, всем преподобным отцам поклонившись, шел в путь свой. И так благим образом устроилось оберегаемое Богом княжение его».

«Оружие ихъ внидетъ въ сердца ихъ, и луцы ихъ съкрушатся»

«Венец Пресвятой Богородицы». Гравюры из списка «Патерика» 1661 года

Третий вариант поведения по отношению к монастырю характерен для князей Ростислава Всеволодовича, брата Владимира Мономаха, и Мстислава Святополчича, сына Святополка Изяславича. Это смертный грех, убийство, совершаемое под влиянием гнева и нечестивой гордыни (Ростислав) и под воздействием гнева и алчности (Мстислав).

Ростислав, о злодеянии которого уже было сказано, объятый гневом на монаха Григория Чудотворца, предрекшего оскорбившим его княжеским дружинникам (отрокам) и самому князю гибель в воде, велит утопить чернеца: «Князь же, страха Божьего не имея, не внял речи преподобного, думая, что пустое пророчествовал Григорий о нем, и сказал: „Мне ли, умеющему плавать, предсказываешь смерть от воды?“ И разгневался князь, повелел его бросить в воду, связавши ему руки и ноги и повесив на шею камень, ― и так тот утоплен был».

Скорая гибель Ростислава во время бегства от половцев оказывается воплощением прорицания святого. Возмездие Ростиславу — своеобразная иллюстрация к речению Христа из Евангелия от Матфея (глава 7, стих 2), цитируемому в патерике: «Ростислав же утонул со всеми своими воинами, как предрекал блаженный Григорий. „Каким, ― сказано, ― судом судите, таким будете судимы, какою мерою мерите, такою будут мерить и вам“».

Сходна структурная схема повествования о князе Мстиславе, который, желая получить хранившиеся в монастырской пещере сокровища, замучил до смерти монахов Василия и Феодора. Князь, «не стерпев обличения, став буйным от вина, разъярившись, взяв стрелу, вонзил ее в Василия. Повелел князь порознь затворить монахов, чтобы утром предать их злым мукам. И в ту ночь оба скончались о Господе».

Но князя-убийцу настигает быстрое возмездие, подтверждающее реченное Христом: «По прошествии немногих дней сам Мстислав застрелен был на городской стене Владимира, сражаясь с Давидом Игоревичем. Узнав стрелу свою, которой убил Василия, он сказал: „Вот в этот день умираю за блаженного“. Да сбудется сказанное Господом: „Всякий, взявший нож, от ножа погибнет“ (цитируется Евангелие от Матфея, глава 26, стих 52. — А. Р.). Как он беззаконно убил, так и сам беззаконно убит был. Феодор же и Василий приняли мученический венец о Христе Иисусе, Господе нашем».

Для князей Ростислава и Мстислава в Киево-Печерском патерике убийство монахов — некая победа над ними, посрамление (в рассказе о Ростиславе такое понимание непосредственно выражено в словах князя, обращенных к Григорию). Но на высшем духовном уровне и в сюжетных финалах патерикового повествования «победа» оборачивается поражением и гибелью князей, а гибель монахов представлена как последнее событие на пути к вечной жизни. Ценности земные и ценности вечные в патериковых рассказах составляют антитезу. То, что лишено ценностного смысла для ограниченного восприятия князей, порабощенных властью и богатством, составляет единственное благо для черноризцев, ставящих ни во что мнимые земные блага.

Грех князей и божественное наказание соотносятся в Киево-Печерском патерике по принципу зеркальной симметрии. Князья, убивая монахов — служителей Господа, совершают грех против Бога. «Ответом» является возмездие, смерть, в точности совпадающая с убиением черноризцев. Особенно очевидно это в случае со смертью Мстислава Святополчича. Если Ростислав гибнет не в Днепре, как утопленный им Григорий, а в Стугне, то Мстислава убивает та самая стрела, которой он ранил монаха Василия — то есть стрелу эту посылает сам Бог. При этом возмездие и его форма как бы предопределены деянием князей-убийц: приказывая утопить Григория, Ростислав, сам того не ведая, готовит себе смерть в реке, а Мстислав, стреляя из лука в Василия, направляет стрелу в собственное сердце.

Евангельские речения Христа о суде и ноже реализованы в текстах патерика буквально, при этом метафора «нож» как бы материализуется: ее эквивалентом становится реальная, вещественная стрела. История гибели Мстислава Святополчича одновременно может быть интерпретирована как реализация строк Псалтири: «Оружие извлекоша грешници, напрягоша лукъ свой състреляти нища и убога, заклати правыя сердцемъ. Оружие ихъ внидетъ въ сердца ихъ, и луцы ихъ съкрушатся» (глава 36, стихи 14-15). В русском синодальном переводе: «Меч извлекли грешники, натянули лук свой, чтобы низвергнуть нищего и бедного, пронзить правых сердцем. Меч их да войдет в сердца их, и луки их сокрушатся».

Три варианта отношений князей и монахов Печерской обители, представленные в Киево-Печерском патерике, — это полный набор возможных отношений светской власти и иноков, удалившихся от мира.

Триумф ортодоксии над врачом-армянином

Другой вариант антитезы мирского и сакрального, на которой построено большинство сказаний Киево-Печерского патерика, ― это противопоставление «целительство — врачевание». Эта антитеза воплощена в двух сказаниях: в уже упоминавшемся рассказе о князе-монахе Николе-Святоше и в повествовании о монахе Агапите.

Преподобный Агапит Безмедник. Гравюра из списка «Патерика» 1661 года

Структура сказания, посвященного Агапиту, сформирована противопоставлением «православный монах Агапит, благословленный Богом — еретик врач-армянин, посрамленный Агапитом». Агапит обладает божественным даром целительства, утаенным под притворной видимостью медицинского искусства. (Агапит дает больному нечто, похожее на снадобье, но он исцеляет болезнь не им, а молитвой.) Напротив, врач-армянин употребляет специальное медицинское средство, но он не может врачевать безнадежные случаи; он способен лишь указать срок кончины пациента. Иными словами, врач-армянин подпадает под власть смерти, он не может победить законы плоти, правила материального мира. И напротив, его оппонент, святой-протагонист, побеждает смерть с помощью сверхъестественной силы.

С мирской точки зрения внутреннее знание Агапита может показаться неведением. И наоборот: с точки зрения Агапита, неведением и «невежеством» является «дар прорицания», якобы присущий врачу.

Элементы антитезы (монах и врач) связаны со сферами сакрального (которая воспринимается как «смерть» по отношению к мирскому, секулярному) и мирского. Но на ином (высшем) смысловом уровне эти соответствия оказываются обратимыми. Монах связан с мирскими интересами, он исцеляет мирян (включая князя Владимира Мономаха), а врач-мирянин зависим от смерти. Основная особенность духовной структуры сказания ― вторжение, «экспансия» Агапитова пространства в пространство врача-армянина. Агапит побеждает антагониста на «чужом поле», на поле этого врача: он опровергает вроде бы присущий врачу-армянину дар предвидения, предсказывая срок Агапитовой смерти. Врач-армянин терпит неудачу, а монах обращает «еретика» в православную веру.

Победа Агапита над врачом-армянином означает как триумф ортодоксии над «еретической» армянской верой, так и победу сакрального целительства над мирской медициной.

Образцом для сказания об Агапите и враче-армянине, вероятно, послужило переведенное с греческого Житие Василия Великого — архиепископа Кесарийского, одного из отцов церкви. Врач святого Василия, Иосиф, приверженный иудейской вере, предсказывает срок смерти архиепископа. Но Василий остается живым и после того, как минул названный Иосифом час кончины. Святой обращает своего врача в христианскую веру и только после этого умирает.

«Прежде суда суд примешь»

Фрагмент, посвященный Николе-Святоше и врачу-сирийцу Петру, обладает такой же структурой. Петр характеризуется как искусный («велми хытр»). В отличие от случая с врачом-армянином, сириец не противопоставлен Николе по конфессиональному признаку: было бы разумным предположить, что они оба ― православные христиане. Но род занятий Петра так же значим, как и занятия Агапита: он воплощает сущность мирских ценностей и убеждает князя-инока отказаться от монашеского смирения и аскезы. Врач-сириец не только напоминает ему о княжеской славе и чести, но и предупреждает его, предсказывая болезнь, вызванную скудной пищей. Он упоминает о плачевном последствии такой суровой жизни: «Прежде суда суд примешь». В мирском словаре Петра «суд» означает болезнь и раннюю смерть.

Возможно, этническое происхождение Петра все-таки тоже значимо: он представлен носителем сторонней (то есть и иноземной, и мирской одновременно) точки зрения. И в конце концов он был побежден русским ― выразителем и приверженцем сакральных ценностей, принадлежащих именно русскому православию.

Фрагмент, повествующий о взаимоотношениях Николы и Петра, построен как своеобразная духовная и «медицинская» «дуэль». Врач-сириец пытается убедить Николу отказаться от иноческого служения. Отвечая, Никола напоминает Петру о превосходстве вечного блаженства над земным счастьем. Князь-черноризец и врач неоднократно представляются в соотнесенности «врач — пациент», и протагонисты меняют свои позиции в этом соотношении. Петр пытается лечить монаха, когда тот заболевает, но Никола отвергает предлагаемые снадобья. Более того, Никола предостерегает врача не принимать самому никаких снадобий, но сириец нарушает этот запрет. Врач обращает свой иллюзорный, мнимый дар против себя самого, когда принимает препарат собственного приготовления. Реальные роли врачуемого и врачующего представлены в этом сказании как противоположные тем, которые существуют в мирском сознании, опирающемся на иллюзорные понятия. Никола исцеляет Петра молитвой, когда врач-сириец «едва жизни не лишился». Исцеление врача, совершенное Николой-Святошей, означает победу сакрального над мирским в сфере этого самого мирского. Иными словами, согласно такой трактовке, мирское как бы не существует. Оно не обладает своим собственным пространством существования: его область существования есть область ложного.

Никола-Святоша, подобно Агапиту, предсказывает врачу срок смерти, но Петр не в состоянии понять святого. Также значимо, что святой инок пережил врача: он умер спустя 27 лет после Петровой смерти.

Никола-Святоша противопоставлен Петру как выразитель монашеского духа носителю ложных мирских ценностей. Их диалоги ― нечто вроде спора между «небом» и «землей», нечто наподобие прения между вечными и временными ценностями. Никола остается безразличен к искушениям земного мира. Он посрамляет врача (ложного целителя) как реальный целитель и побуждает его стать черноризцем.

Мирская медицина трактуется в этих сказаниях как дисциплина, которая не имеет даже ограниченного применения: она не может спасти человека, более того, она вообще не может помочь человеку. В соответствии с этой точкой зрения медицина как особая дисциплина попросту не существует. Ее притязание на то, чтобы лечить людей, в сказаниях патерика представлено как абсолютно несостоятельное. Божественные, сакральные ценности противопоставлены мирским не только как качественно иные, но и как подлинные ценности, противоположные «пустым» видимостям, мнимостям.

Антитеза «целительство ― врачевание» в Киево-Печерском патерике в главном типична для средневековой русской словесности, хотя восприятие врачевания в средневековых русских текстах варьируется и лекарское искусство не всегда отрицается. Эта антитеза может быть определена не только как целительство или врачевание (лечение), но и как ― и это будет более точно ― целительство против врачевания.

А. С. Пушкин написал как-то о сказаниях Киево-Печерского патерика, отметив отдельно «прелесть простоты и вымысла». С этим суждением «нашего всего» согласиться трудно: то, что казалось и кажется вымыслом человеку Нового времени, для древнерусских книжников и их читателей было явью, сверхъестественной реальностью; простота же патериковых сказаний обманчива.