Каляныч рассказы про тайгу

­ 

Яркая, золотая осень пришла в тайгу
неожиданно…
Казалось, что ещё несколько дней назад, всё
вокруг было по летнему зелёным, но неделя неизбежных как судьба осенних дождливых
и пасмурных дней, сменилась поздней осенью и мрачным предчувствием зимы — по
небу, с утра до вечера, плыли толстые ватные тучи с округлыми серыми боками…
Дождь принимался моросить по несколько раз на
дню, напитывая влагой и без того грязную землю.
В лесу тоже было невесело, — с деревьев капало
и даже идя по тропинке, уже через несколько минут, охотник становился мокрым…
Но вот,
за одну ночь, сильный ветер с севера разогнал эту дождливую муть и на синем,
теперь уже высоком и прозрачном небе, появилось золотое солнце обсушившее землю
за один день. Следующей ночью на небе высыпали яркие звёзды и заметно
похолодало.
Зато утром солнце встало очень рано и по
низинам, разогретый солнцем иней, превратился в мелкие капельки воды, повисшие
на стеблях травы и ветках кустарников, сверкая под яркими лучами словно мириады
драгоценных камней, рассыпанных неизвестным, щедрым ювелиром-альтруистом.
Днём температура поднялась до десяти –
пятнадцати градусов тепла и порывистый ветерок, доносил до самых городских
окраин запахи увядающей травы и палой листвы, побитой ночными заморозками…

За неделю такой замечательной погоды, всё
вокруг поменяло цвет – уставшая за лето зелень превратилась в золото, на фоне
которого, всплески красного и коричневого на стройных осинках, воспринимались
сочными мазками, искусно нанесёнными на природный холст. Листья таких деревьев,
при малейшем дуновение ветра встревоженно трепетали и казалось, что они в
истерике ожидают страшные, короткие, холодные дни начала зимы…

… В такую погоду, я не могу усидеть дома и
собравшись с духом, отложив все свои дела, отправился в пригородную тайгу послушать
изюбринный рёв и если повезёт, то может быть увидеть и гонного быка.
И наконец решился бросить всё и уехать, хотя
бы на несколько дней в «пампасы», в тайгу, насладиться свободой и общением с
манящей и загадочно — таинственной природой…

… Всё жаркое, комариное лето, мечтал я об
этом времени простора, одиночества и покоя, разлитого осенью в природе. Но вот долгожданная
осень пришла и как всегда, десятки неотложных дел навалились, не давая времени
подумать и осмыслить «зачем и почему» — я всё последнее время был занят с утра
до вечера никчёмной суетой!
Наконец, не выдержав, я сказал себе «хватит» и
стал строить планы, рассматривать карты и искать сотоварищей для этого
путешествия.
… Однако и в этот раз, я был один в этом
пространстве возможностей (пойти пешком, поплыть на моторной лодке или поехать
на машине) и это тоже немного напрягало. Созвонившись с несколькими приятелями
выяснил, что им некогда или домашние не отпускают, и наконец решился
путешествовать в одиночку, чего я не особенно люблю делать в нормальной
обстановке.
Однако ждать пока приятели освободятся от
бесконечных хлопот тоже неразумно — такая замечательная осенняя погода могла
смениться новыми дождями, за которыми совсем уж некстати могут упасть первые
снега, превращающие поход в лес, в преодоление мокрой и грязной полосы
препятствий!

Наконец,
позади остался город с суетой центральных торговых улиц, потом и пригороды –
спальные районы, куда вся человеческая масса после скучной работы собирается
каждый день ужиная, выпивая пиво или водку, «отдыхая» перед экранами
телевизора, который каждый вечер в анонсах обещает интереснейшие фильмы и
криминальные новости, от просмотра которых привычно болит голова и множится разочарование бессмыслицы
такой жизни, день за днём приближающая нас к печальному концу, или того не
лучше – к старости…

– Всей
работы не переделаешь, — ворчал я вслух, выворачивая на своём японском микроавтобусе
на загородное грунтовое шоссе, чуть выровненное грейдером по обочинам и
подсохшее за последнюю неделю.
Нельзя сказать, что проезжая часть была
особенно ровной, однако глубоких рытвин и колдобин не замечалось и потому,
машины могли на приличной скорости двигаться в обе стороны…
Я помню годы, когда здесь можно было проехать
только на тракторе — правда это было уже слишком давно. Вспоминая те
романтические времена, когда на обочине можно было увидеть лису, зайца, а то и
косулю, мы с машиной постепенно приближались к цели.
Дорога между тем то поднималась чуть в горку,
то заворачивала куда-то в сторону, делилась, на две, становясь всё уже и
неухоженней — постепенно мы въезжали в реальную тайгу…
А я уже забыл о всех своих делах, и в мечтах
путешествовал по самым лучшим окрестным урочищам, надеясь, что такая погода
простоит ещё некоторое время…

… Ну а в окружающей меня дикой природе,
стояло очередное «бабье лето» и невидимые паутинки по утрам, на сонцевосходе, неслышно
летали в прозрачно – хрустальном воздухе, горьковатом от запаха опавших осиновых
листьев.
В это время, звери в дикой природе тоже
радуются солнцу и последним дням тепла, жируют и отъедаются на тёплых южных
взгорках и склонах таёжной глухомани, готовясь к короткой и яркой осени, а
потом, к длинной зиме, наполненной морозами и судорожными поисками пропитания.
В эти чудные дни, у оленей — изюбрей начался
гон и обезумевшие от страстной похоти олени – быки с толстыми острыми рогами, бегали
по тайге «настраивая» в очередной раз свой голос, издающий мелодичный и
яростный рёв – стон, извещающий соперников о готовности сражаться за маток и
вызывающий в этих матках ответное чувство тревоги, беспокойства и сладостного
ожидания!

… Молодая оленуха-матка с телёнком,
последние дни держалась вместе с остальными матками в вершине таёжной речки —
они паслась на гривке, разделяющей притоки речки Половинной, — скромные по
размерам, болотистые ручьи, которые соединившись в едином стремлении вниз, к
громадному озеру – морю Байкалу, превращались в быстрый и глубокий поток.
По ночам уже было прохладно и кроткий летний
мех, благодаря однотонной шоколадного цвета подпуши быстро рос, сохраняя тепло
выносливому телу, даже в минусовые температуры, делая силуэты зверей мягкими и
округлыми…
Телёнок — бычок за лето вырос в половину
материнского роста, потерял детскую пятнистую окраску и всё больше становился
похож на своего отца, доминантного быка – красавца, живущего в этих краях уже
более десяти лет.
Растущий на глазах сопровождающих его телок, с
каждым днём, он становился всё самостоятельней и на кормёжке, иногда уходил от
матери на приличное расстояние.
Но стоило ему испугаться взлетевшего из густой
высокой травы угольно — черного глухаря или перестать слышать лёгкое
потрескивание сухих веточек под острыми копытами матки – оленухи, как он
приходил в возбуждение и сложив тонкие губы трубочкой, начинал коротко
свистеть, призывая мамашу откликнуться и воссоединится с ним…

На зорях, в окрестной тайге пока редко, словно
пробуя силу и красоту голосов, перекликались входящие в пору брачного оживления
раздражённые олени – быки, нагулявшие за лето силу и крупные мышцы.
Их жизненная энергия требовала выхода и пока,
готовясь к яростным боям, воплощалась в раздражённых от долгого ожидания, тонко
– пронзительных сольных руладах-песнях, с коротким гневным рявканьем в конце.
Олени, действительно похожие на яростных быков в корриде, почти перестали
кормится, часто пили воду и ночами, пытаясь охладиться купались в холодных,
грязных лужах.
Внутри этих мощных зверей разливался
неостановимый пожар похоти, заглушавший обычную осторожность и заставлявший их
безостановочно двигаться, нюхать воздух и облизывать длинным розовым языком зубастую
пасть, пересыхающую от этого внутреннего жара. Гривастые шеи оленей — самцов
раздулись от мучительного сладострастия, низ живота от сексуального возбуждения
судорожно дёргался, иногда самопроизвольно выпуская на свободу орудие
деторождения похожего на длинную морковку…
Любой треск или стук по дереву, приводил их в
сильное волнение и они, во весь опор неслись навстречу воображаемой опасности,
а не обнаружив соперника, разочарованно начинали бодать ветки упавших деревьев
или подцеплять на рога, клочья вырванной с корнем травы…

… Проехав по грунтовой дороге до последнего
садоводства, настроившего свои домики на берегу ручья впадающего в речку Олу, я
остановился перед дощатыми воротами, запертыми на длинную металлическую цепь и вылез
из машины. Вдохнув прохладный воздух, наполненный ароматами палой листвы и свиного
багульника, глянув на опускающееся к горизонту золотое, уже нежаркое солнце я заторопился,
размотал цепь, открыл ворота, загнал машину внутрь изгороди и сдав задом,
поставил микроавтобус на недавно убранное картофельное поле.
Потом выложив все охотничьи принадлежности на
траву, прошёл к избушке сторожа — знакомого пожилого военного- отставника и
постучал в двери, мало надеясь кого-либо застать. Обычно, сторож только
заслышав гул мотора выходил на крыльцо и громко здороваясь, приглашал в
гости…
В домике никого не было и не мешкая, я
переоделся в лесную одежку, собрал ружьё, подвесил на пояс патронташ с
патронами и повздыхав, посматривая на яркое солнце повисшее над вершинами сосен
стоящих за дорогой, закинул за плечи рамочный рюкзак, как всегда в начале
похода плотно упакованный, и тронулся быстрым шагом в сторону недалёкой речки,
с спокойным любопытством поглядывая по сторонам…

Дорога, по которой я шёл, по дуге заворачивала
направо, на юг и всё время шла по берегам широких болот, посреди которых
невидимой лентой чистой и холодной воды текли таёжные речки, впадая в более
крупные реки.
Некогда здесь были колхозные покосы и потому,
густой лес часто прерывался уютными полянами с невысокой травой и замечательным
видом на окружающую тайгу.
Я шёл не спеша, прислушиваясь, принюхиваясь и
вглядываясь в окружающие просторы, изредка останавливаясь чтобы разглядеть в
бинокль подозрительные, похожие на оленей или глухарей заросли кустов или
выворотни, торчащие на дальней стороне болота.
Солнце незаметно село за лесистый горизонт, но
перед тем как исчезнуть, окрасило молодые сосняки на противоположном берегу
речного болота в необычные, розово- коричневые цвета. Каждый раз видя такую красоту,
я жалел, что не художник и даже не фотограф, который мог бы увековечить эти
замечательные природные пейзажи, открывающиеся подчас в таёжной глухомани.

Тайга распахивала передо мной свои необъятные
просторы — таинственные дебри, заманивая далеко в глубь лесов, обещая чудесные
встречи, волнующие переживания от увиденного, услышанного и перечувствованного…

Как всегда в начале похода, воображение
устремлялось в неведомое будущее — за каждым поворотом дороги чудилось
появление или оленей или кабанов, чьих следов — маленьких и больших, старых и
совсем свежих — на дороге было множество.
Я замедлил шаги и как всегда в первый вечер в
лесу, стал внимателен и осторожен, ожидая встречи даже с медведем, который
раньше, лет пятнадцать назад, жил в окрестных речных долинах и его следы
встречались здесь постоянно…

… И конечно, я вспомнил, как однажды, здесь,
уже по первому снегу, переваливая заросшую смешанным лесом высокую гриву,
пересёк следы медведицы с двумя медвежатами.
…Тогда, я, взволнованный неожиданной
встречей, зарядив двустволку пулей и картечью, пошёл по этому петляющему следу ожидая,
что вот-вот увижу, или далёкие силуэты медведей, или даже тёмное отверстие
берлоги, в которую эти медведи спрятались — в такие моменты, фантазия
разыгрывается без меры и рисуют самые острые приключенческие сюжеты…
Тогда, в течении нескольких напряжённых часов
я шёл по этим следам обходя подозрительные места и осматривая окружающие
холмистые пейзажи в бинокль.
Однако спустившись по пологому склону
заросшему молодым осинником и ольховником, в речную долину, где снег лежал только
местами, я потерял след.
Покрутившись на грязной дороге и не решившись
лезть в большое и мокрое болото, я со вздохами разочарования вынужден был повернуть
в сторону ближайшего зимовья – короткий осенний день заканчивался и был риск,
заблудившись в темноте ночевать у костра…
К тому
же, по предыдущему опыту хождения в этих местах я знал, что могу встретить
кабана секача, который совершенно не боится человека, а при случае может и
напасть на охотника – одиночку.
Уже
шагая в обратную сторону я подумал, что наверняка, медведица вела медвежат к
берлоге, которая видимо была где – то в этом районе. Я мог вернуться сюда уже
по настоящему снегу и попробовать найти берлогу, но как всегда в начале зимы,
установилась такая хмурая и морозная погода, что не только
в лес, но и на улицу выходить не хотелось. Так я и не собрался в тот год, обследовать
эти места…
Уже зимой, кто-то из знакомых рассказывал мне,
что деревенские охотники нашли неподалёку от этих мест берлогу другого, крупного медведя
– самца и подняв его, стреляли из двух винтовок раз десять, пока он не упал
изрешечённый пулями…

…В этот раз я шёл не торопясь и вспоминая
тот осенне-зимний поход, часто останавливался прислушиваясь и оглядываясь и
потому опоздал – вышел к переходу через широкое болото, к разбитой тракторами
гати, уже в полной темноте. Здесь, мои тревожные предчувствия меня не
обманули…
Серпик луны, поднялся над горизонтом, но тут
же исчез, заслонённый склоном крутого, заросшего сосняком, холма. Наступила
осенняя ночь, хотя и со звездами на небе, но как-то по особому тёмная и
непроглядная…
Я шёл
тихо, то и дело останавливаясь и до шума в ушах прислушивался к обступившей меня
своими тёмными чащами таинственной тайге.
Достав из кармана рюкзака фонарик, включил его
и понял, что батарейки сели и серый полукруг слабо мерцающего света, немного освещал
дорогу, но не далее двух — трёх метров впереди.
Чертыхнувшись и отругав себя за привычное
разгильдяйство, я выключил бесполезный фонарь, и пошёл вперёд, угадывая
направление, по чуть видному просвету дороги, петляющей среди густого леса…
Не дойдя сотню метров до спуска к болоту, которое
я помнил достаточно хорошо, в последний раз остановился и от неожиданности
вздрогнул и замер, судорожно сжимая в руках бесполезное в такой темноте ружьё —
впереди, как только я остановился, что-то живое большое и тяжелое зашуршало
жесткой болотной травой и первобытный страх, горячей волной обдал моё тело и
казалось, волосы на голове зашевелились от невольного ужаса…

За стволом берёзы, как казалось не далее
десяти метров, вдруг отчётливо и громко начал продувать ноздри крупный кабан. Я
внутренне сжался и замер, надеясь разглядеть что-нибудь в тревожной темноте, однако
ночь стояла непроглядная и кабан, судя по всему совсем не испугался человека и
продолжал угрожающе «продувать» ноздри, а потом вдруг коротко зарычал —
захрипел. Именно зарычал, а не захрюкал и получилось нечто среднее между
медвежьим рыком и храпом лося или рассерженного оленя — быка.
Я застыл приготовившись к самому плохому, представляя
себе последствия нападения двухсоткилограммового секача, с острыми как ножи
клыками.
Моё дыхание участилось с шумом выходя из груди
и я, еле сдерживал в теле крупную нервную дрожь…
Через некоторое время, напряжённо вглядываясь
в темноту, но ничего не видя далее трёх метров, всё-таки рискнул включить фонарик,
держа ружьё в напрягшейся правой руке… Круг мутного света терялся в нескольких
шагах впереди и я вновь ничего не увидел…

…Мы долго стояли слушая и всматриваясь друг
в друга – человек с бесполезным в такой ситуации ружьём и кабан – секач,
решающий, что же ему делать с этим незнакомцем, вторгшимся на его территорию…
Время тянулось бесконечно и мир тайги вокруг
перестал существовать — все чувства сосредоточились на той точке пространства,
где находился секач…
Наконец, кабан шурша в движении травой, стал
заходить за дерево и тут, я услышал неподалёку движение второго зверя, который
тоже совсем не думал убегать…
«Вот
попал, так попал! – мелькала в голове. – И главное, что в такой тьме, моё ружьё
совершенно бесполезно!»
Я не мог стрелять на звук боясь заранить и
разозлить зверя, однако и кабаны не собирались убегать и потому, в начале шагая
медленно и прислушиваясь к затихающему по временам шуршанию травы под кабанами,
я стал отступать, определяя по слабым звукам, что они не торопясь уходят в
сторону открытого пространства. Преследовать их я не мог, потому что сразу за
обочиной дороги начиналось непроходимое, заросшее травой и высокими кочками
широкое и мокрое болото.

… Размышляя над тем, что ночью звери совсем
не боятся человека, осторожно подсвечивая фонариком под ноги, по знакомой
грязной и разбитой тяжёлыми машинами и тракторами гати, я перешёл через широкую
болотину и совсем уже хотел, свернув с дороги, пойти к зимовью, притулившемуся
под сосновым взлобком на краю болота…
Но тут, тоже недалеко впереди, я услышал
знакомое шуршание и понял, что это та же парочка кабанов, перейдя параллельно
мне заросшую и залитую водой долину, преспокойно кормится в виду зимовья, чавкая
и иногда останавливаясь и спокойно слушая мои робкие шаги…

В сторону зимовья вела тропка, которая за
лето, заросла высокой травой и я просто побоялся лезть к домику напролом, потому
что мог запутаться в высокой траве, упасть и кабаны, приняв меня «не за того»,
могли на меня набросится. В темноте я ничем не мог им ответить, несмотря на то,
что в руках у меня, по-прежнему было ружьё заряженное пулей и картечью…
Иногда, даже на вооружённого охотника от
страха, нападает какой – то столбняк, который мешает действовать адекватно. Вот
и в этот раз, ничто не мешало мне, разрядить ружьё в сторону шуршащих при ходьбе
кабанов, но я об этом уже даже не подумал!

Пришлось отказаться от тёплого и удобного
зимовья и продолжить путь по дороге, в поисках места подходящего для ночлега…

Я решил провести ночь у костра и заодно,
послушать ночную жизнь находясь вне в домика, на открытом пространстве, надеясь
услышать ночной рёв изюбрей, а утром уже знать куда мне идти охотится. Такими
мыслями и утешал себя, шагая по тёмной дороге и напряжённо вслушиваясь в
окружающую меня тайгу…
Остановился только зайдя за очередной поворот,
обходящей небольшой распадок, заканчивающийся болотцем. Тут был маленький мостик
через ручей, в котором можно было набрать чистой воды для ночного чая…
Страх опасной встречи, постепенно прошёл, я
смог расслабиться, вспоминая что с кабанами встречался ночью уже несколько раз
и каждый раз, они совсем не боялись меня…

… Однажды, в окрестностях небольшой речки
Каи, в такое же время года, тоже вечером, в темноте, встретился мне кабан и он,
как и этот, отбежал чуть в сторону от дороги, остановился и гневно стал
продувать воздух носом!
Со мной была молодая собака Жучок, который
насторожился, испуганно таращился в темноту, но от меня не отходил ни на шаг.
По звуку, я определил, что это был большой секач и стрелять не стал, боясь или
промазать, или заранить зверя.
Через время кабан неслышно отступил, — я понял это по поведению собаки, однако вдруг,
из темноты, с другой стороны дороги раздался человеческий голос: — Кто там!?
И я громко ответил…
Когда мы встретились на тёмной дороге, голос
моего собеседника — деревенского охотника возвращающегося из зимовья домой — ещё
немного дрожал от пережитого страха.
«Он, наверное, собирался стрелять на звук и
вполне мог меня нечаянно убить или ранить — подумал я чуть позже. – Видимо от
этой, пережитой возможности убить человека и дрожал его голос…»

… Мои страхи в этом походе тоже закончились
— остановившись на полянке, где было чуть посветлей, послушал заснувшую тайгу и
не отметив ничего стоящего, я решил проверить голос и узнать, как после
большого перерыва и отсутствия практики смогу подражать «песне» гонного оленя – раньше я делал это профессионально и гонные
быки бежали на мой голос со всей округи!
Я попробовал реветь, как казалось совершенно
фальшиво, и совершенно неожиданно, с гривки напротив, довольно далеко от места
где я стоял, отозвался гонный бык.
«Ага – думал я вслушиваясь. – Бык здесь,
неподалёку и можно на утренней зорьке, попробовать подманить его и стрелять! Но
для этого, надо здесь заночевать чтобы утром, ещё в темноте, попробовать манить
зверя взволнованного моим неловким рёвом.
После этой переклички, я ещё долго стоял на
дороге и решал, что делать дальше, а потом, зайдя в болотинку, под мостиком
через проточный ручеёк набрал в котелок воды, поднялся с ним чуть в гору от
дороги и там, разведя костёр, вскипятил чай, поел и одевшись потеплее в вещи
которые были в рюкзаке, прилёг и задремал, чутко прослушивая ночную тишину…
Часа в два ночи, проснулся от какого-то
подозрительного звука, и уже не мог заснуть, то ли от холода, пробирающего до
костей, то ли от тревожащих воспоминаний…

На рассвете, зевая, попил вчерашнего чаю,
перекусил без аппетита бутербродами, собрал свои вещи в рюкзак и залив костёр
остатками чая, вышел на дорогу и только остановился, как из соседнего распадка
раздался рёв близкого оленя, который наверное услышал шуршание и моим шаги и приняв
за крадущегося соперника показал, что он здесь и готов сражаться!
Быстро
скинув рюкзак на дорогу, почему то пригнувшись и напряжённо вглядываясь в
склон, я осторожно пошёл в направлении услышанного рева.
От неожиданного испуга я вспотел, руки дрожали
и сонливость прошла – весь я превратился в насторожённого зверя – в человеке в
такие минуты просыпаются древние инстинкты!
Пройдя по дороге метров двести я остановился и
выглядывая из-за придорожных кустов, справа на склоне увидел небольшую поляну
заросшую высокой сухой травой, а посередине, крупного быка –рогача глядящего в
мою сторону!
Я замер, а олень несколько раз ударил копытом
по земле, мотнул большими рогами и зацепив пучок травы, поднял целый сноп над
головой, а потом, ещё раз мотнув головой сбросил траву на землю, вытянул шею и
вдруг заревел начиная тонко, потом перешёл в басы и закончивая песню, ещё
несколько раз рявкнул, выдыхая остатки воздуха!
Вида это чудо я обомлел и про себя повторял:
«Вот это зверюга! А после этого говорят, что олени боятся человека!»

Постояв ещё некоторое время, разглядывая
происходящее на склоне, я постепенно успокаился. Вспомнив что я на охоте а не в
театре, как можно осторожнее, медленно поднял ружьё, прицелился и выстрелил.
Выстрел громовым эхом нарушил предутреннюю тишину, а зверь, словно проглотив
пулю вздрогнул, потом подпрыгнул и тут же упал в высокую сухую траву.
Ещё не веря в удачу я взволновался, дрожащими
руками перезарядил ствол пулей и осторожно стал подниматься по склону к
упавшему оленю. Подходя ближе, вначале я увидел торчащий из травы рог с многими
отростками, потом придвинувшись ещё, различил самого оленя, неподвижно лежащего
в густой траве – и только тут понял, что добыл замечательный экземпляр
трофейного оленя!!!
Подождав
ещё немного, видя, что зверь не шевелится, подошёл вплотную к зверю и кончиком
сапога потрогал его бок — тело ещё тёплое, откликнулось на моё касание, чуть
сдвинувшись с места под горку…
Оглядевшись, я только тогда понял, что солнце
уже готово подняться на тайгой и надо спешить…
Сняв рюкзак, положив его на землю и прислонив
к нему ружьё, я взял быка за рога и напрягая все силы, стащил тушу зверя вниз,
к подножию склона, к дороге…

…Не буду описывать, как в одиночку, в течении
двух часов разделывал зверя, вырубал рога, обрезывал мясо с костей и складывал
его на кусок полиэтилена. Закончив трудную работу, я развёл костёр, сходил за
водой в болотину, поставил кипятиться чай и разрезав большой кусок оленины на
мелкие кусочки, стал готовить себе запашистый шашлык…
Было уже часов десять, когда я подкрепившись,
спрятал мясо завернутое в полиэтилен под придорожную корягу, кости сбросил в
овраг за дорогой, устало вздыхая вскинул на плечи тяжёлый рюкзак с куском оленей
грудины и направился назад, к садоводству.
Красоты
природы уже не радовали меня, я устал и в голове всё время крутилась одна
мысль:
«Зачем я убил этого красавца?! Что, мне нечего
есть? Ведь ещё несколько часов назад он жил в этой тайге, дрался с другими
оленями за право обладать матками, и был в этом удачлив!
А тут я пришёл с ружьём которое убивает на
расстоянии, подкрался и выстрелил. И уже нет очарования в красивом осеннем дне,
ярком солнце и золоте осенних листьев – только труп оленя и насторожённая тайга…»
«Зачем я это сделал? – вновь и вновь спрашивал
я сам себя и не находил ответа…

Потом, немного успоковшись, стал вспоминать
вчерашний день, сборы в лес, поездку в тайгу и мою радость, что вновь почувствовал
себя молодым, сильным и главное, свободным от суеты и бессмысленных
обязательств обыденной городской жизни…
Тут я
вспомнил как читал индийский эпос – «Бхагават Гиту» и слова одного из героев,
который мудро говорил: «Никто не бывает убит и убивает без соизволения
Вселенского Бога, который так устроил жизнь в природе, и человек не исключение
в этих законах природы!»
И постепенно я успокоился, доверился ходу моей
жизни и начал понимать, что жизнь состоит из действий, а не только из хотений и
мечтаний.
«Вчера я ехал в эту тайгу с мечтой добыть
гонного зверя и мне повезло – я сделал это!
Так о
чём сожалеть, если я исполнил свое предназначение, добыл этого зверя и теперь
могу уважать себя за то, что не только мечтал об этом, но собрался, преодолел
привычную лень и осуществил свою мечту!
И главное, я ещё долго буду вспоминать эту
поездку, это прекрасное утро, золотой осенний лес и удачу, которую, за моё
упорное стремление к свободе, подарила мне судьба!»

Ноябрь 2021
года. Лондон. Владимир Кабаков

Остальные произведения Владимира Кабакова можно
прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.comили в
литературно-историческом журнале «Что есть Истина».
­

Для заброски Фомы в угодья Химченко разрешил использовать попутный рейс вертолёта геодезистов. Этот вид транспорта был диковинкой в этих местах – все заброски делались до сих пор с помощью старенького биплана АН-2, способного хоть на лыжах, хоть на колёсах сесть на берегу озера или реки (а если он был на поплавках – то вообще на озеро или реку). Вертолёт Фоме понравился — он мог сесть прямо на место будущей базы, и не надо было тащить все шмотки километр или более от места разгрузки самолёта.

С самого начала он построил лабаз, на который затащил все продукты и вообще – небогатый скарб промысловика.

Лабаз он построил совершенно не такой, как четыре года назад, на пристани, возле метеостанции, наслушавшись в училище рассказов старших о жизни на «таёжках». То был огромный уродливый монстр, широченная площадка, опирающаяся на три древа сразу, покрытая брезентов и похожая на разворошенное сорочье гнездо.

Сегодняшний лабаз Фомы был аккуратным компактным срубом под двускатной крышей, настоящим сказочным теремом, насаженным на одно! всего одно сухое дерево, как кусок мяса насаживается на шампур.

Ствол лиственницы, высохший и приобретший костяную прочность, Фома ошкурил и сделал на высоте роста жестяный воротник – от многочисленных в тайге грызунов. Дело в том, что многие лесные мыши очень комфортно чувствуют себя не на земле, а над землёй, а крошечные красные полёвки – рыжие, короткохвостые, с огромными глазами-бусинами, могут вообще считаться полноценными древолазами.

Ну и, само собой разумеющимся можно было считать этот лабаз недоступным для медведя и росомахи – главных таёжных грабителей.

Оказавшись один, Фома будто воспрянул. Он, в буквальном смысле,  почувствовал, как за спиной раскрываются крылья.

Несмотря на то, что Фома уже пять лет почти непрерывно жил в тайге, он всё равно был ограждён от природы тем или иным социумом. Конечно, этот социум постепенно уменьшался , но так или иначе – первое время он был просто государевым человеком, и, несмотря на то, что коллектив метеостанции состоял всего из четырёх человек, на его защиту могли быть брошены усилия куста метеостанций, управления по метеорологии, а то и всей страны. Было достаточно лишь включить рацию и выбить нужную морзянку. Даже кода Фома ушёл с метеостанции и перешёл на работу в совхоз, на его стороне оставались Синицын и Сельянов.

Сейчас же Фома был по-настоящему один.

И ему, чёрт возьми, нравилось это ощущение!

Все эти три недели Фома ночевал под открытым небом возле костров. Он носил на себе свёрнутый в рулон ватник, завёрнутый в оленью шкуру. Сложив нодью, он располагал шкуру подле костра, а сам ложился спать на неё, прикрыв ватником поясницу.

За три недели он обошёл весь свой участок. Думал, соображал, прикидывал, где будут стоять избушки, пролегать путики, наметил несколько точек, где совершенно точно установит капканы. Это был  его кусок земли – не очень хорошей земли, но очень большой кусок. И он выбрал его так, чтобы никто, никакой совхоз или партия и правительство не смогли согнать его отсюда.

Но кроме совхоза, партии и правительства здесь были другие претенденты на лидерство.

Надо сказать, что за предыдущие пять лет ему ни разу не пришлось встретиться один на один ни с по-настоящему большим медведем, ни с росомахой. Надо сказать, что здесь, в бассейне Омолона, медвежьи следы хоть и встречались постоянно по берегам рек и на склонах сопок, но сами звери на глаза не лезли. Только в прошлом году дед Сельянов застрелил небольшого медведька при попытке его залезть в спрятанную на берегу бочку с солёным хариусом. Фома посмотрел на зверя и внутренне пожал плечами – по габаритам он был примерно таким же, как крепко сбитый человек. То есть, как сам Фома. Лоси здешних мест производили неизмеримо более внушительное впечатление.

Тем не менее, мимо внимания Фомы не прошло то подчёркнутое внимание, которое дед Сельянов уделял этому вроде бы отсутствующему в лесу зверю. Он принципиально выходил на путик с двумя ружьями – малокалиберкой на соболя и белку; и с трёхлинейным мосинским карабином.

— Малопулька ему ничего сделает. Вы, конечно, якутов слушайте, они брехать горазды, как из малопульки чернозверя в глаз бьют. (дед Сельянов почему-то называл всех местных аборигенов «якутами», наверное, потому что сам свою северную одиссею он начал в устье реки Лены, в Якутии). Но при мне ни один якут в череня из мелкаша даже не целился. Потому что, черень-то, может, после малопульки и сдохнет. Но уж с якута он точно шкуру спустить успеет.

Тогда же Сельянов показал парням объеденный мухами череп того небольшого медведя. Всё сразу стало понятно – выходы глазных нервов и ушные раковины были запрятаны глубоко в кости, да ещё и хитро изогнуты. Вышибить глаз пулей медведю было можно, а вот попасть через тот же глаз в мозг – нет.

— А большой медведь – он какой бывает? – спросил Синицын.

— Да сложно сказать, — задумался дед. – Этот точно мелкий. Медведица больше раза в два. А кобель, «хозяин» то есть – так и в пять раз больше…

Фома с трудом измерял зверей  масштабах «в три раза, в пять раз больше». Но он встречал на берегах рек по-настоящему крупные следы, и потому положил себе считать большого медведя действительно опасным зверем.

И вот теперь, на берегу Олоя, он стоял над широченным, как ему показалось, с днище ведра, следом зверя.

Фома поставил рядом свою ногу, обутую в резиновый сапог сорок пятого размера. Сравнил следы и убрал ногу. Всё равно, ничего не понятно. Затем увидел целую цепочку следов. Попытался в уме сконструировать поверх отпечатков всего зверя. Выругался витиевато и грубо. Всё равно из оружия при нём была только эта одна малопулька.

С той поры Фома стал очень чутко спать, ночуя под открытым небом.

На новом участке Фома в одиночку сложил первую избушку. Избушка была совсем небольшой – два с половиной на три метра, и сложил её Фома из довольно тонких брёвен – таких, чтобы он мог закатывать их в одиночку на высоту своего роста. Крышу он сделал из жердняка, заложил дёрном и засыпал туда несколько сот килограммов грунта – такое он видел на якутских поварнях. Печку он сделал из бочки под горючее, наполовину заполнив её грунтом. Вообще, на новое место он пришёл только с топором, пилой, винтовкой и минимумом посуды. Бочку для печки он обнаружил на террасе реки – когда-то там проходил трактор геодезической экспедиции. Трубу собрал из ржавых консервных банок, которые нашёл на их же стоянке. Отверстие для дверцы вырубил топором, а дверь из плах подвесил на место на кусках проволоки.

Пока не начались снегопады, Фома начал обустраивать путики. Это были тропы, вдоль которых, в местах, где мог проскочить соболь, стояли капканы. Фома так и продолжал ставить их – на наклонной жердине, как его научил когда-то Синицын.

Фоме казалось, что это было уже давным-давно…

Расставив около сотни самоловов, Фома «заначил» ещё штук двадцать железных пастей для особо хитрого лова. В прошлую зиму дед Сельянов обучил его ставить капканы «под след», и это дало чуть не треть прошлогодней добычи зверя. Фома не собирался поступаться столь ценным уроком. Кроме того, существовали лисы и росомахи, которые тоже требовали своей доли ловушек. Опять же, плохие капканы часто ломались, и некоторая часть их должна была попросту служить запчастями для выходивших из строя.

Итак, к началу декабря у Фомы была небольшая, но тёплая изба, лабаз, килограммов сто харчей, и около семидесяти километров оборудованных путиков.

Почему-то Фома решил, что этого хватит на все семь месяцев, которые он планировал провести в тайге.

Фома ошибся.

Где-то в двадцатых числах декабря случилось это. Впереди был Новый, 1968 год. Где-то были телевизор, спирт и бабы. Даже на опостылевшем Усть-Олое были радиоприёмник и самогон. У Фомы на участке были только кедровки, сороки, лоси и соболя. Неожиданно Фома понял, что во всех звуках дикой природы ему чудится радиопередача. Музыка и голос диктора. Может быть, это происходило потому, что на Усть-Олое и в избушке Синицына радиоприёмник не выключался ни в какое время суток. Но как бы то ни было, это происходило. Более того, в обычную вязь текста советской радиопропаганды «агрессивныйблокнатовновьпоказалистиннуюценысвоимнамерениямсоветскийнародиличнолеонид ильичбрежневзаявил», почему-то органически входило ежеминутно произносимое слово «блядь».

Внешне в поведении Фомы не изменилось ничего. Он по-прежнему проверял путики, обдирал соболей, убил и вынес на базу небольшого лося. Но ему было скучно. Не было радиоприемника, не с кем было поговорить, и даже ругаться с пилой, топором и мелкашкой ему не хотелось. Наконец, Фома тщательно собрал сидор, встал на изготовленные из тополиных пластин лыжи и двинулся на Усть-Олой.

Самолёт рейсом Красноярск-Хабаровск приземлился на десять минут раньше положенного. Подали трап, разрешили выход, а автобуса который везет в Аэровокзал ещё нет. Погода встретила меня промозглым северным ветром и неприятным хоть и небольшим минусом по цельсию. Вот моя малая родина, осталось каких-то шестьсот километров и я буду встречать начало Нового года со своими родными, любимыми родителями.

Жизнь и обстоятельства сложились так, что восемь лет я не видел предков.

Было два варианта как доехать, автобусом либо поездом.

Первому варианту я доверял меньше, поэтому поехал на ЖД за билетами.

И вот поезд ползет вдоль морского побережья, уже видны краны морского порта, в окне проплывают знакомые с детства места и силуэты. На ум приходят неведомо откуда-то взявшиеся слова: «Здесь всё знакомо, теперь я дома….»

Сердце бешено колотится в предвкушении встречи с родными мне людьми.

Конечно же за эти прошедшие годы мы часто созванивались, разговаривали по скайпу, но всё это не то в сравнении с живым общением.

Вообще поездка получилась практически спонтанная.

Не за долго до «новогодних каникул» разговаривали с женой по поводу того, что отпускА проводим на югах и в заграницах, а родителей моих навестить как-то недосуг. И вот приехала жена с работы и мне с порога выстреливает:

— Слушай, а что ты все новогодние выходные будешь бухать, да по гостям шляться. Возьми билет на самолёт, да порадуй родителей.

А мне два раза предлагать не надо. Я за любой кипиш, кроме голодовки.

И вот билет куплен. Позвонил родителям, предупредил, что приеду. Правда чуть не вышла накладочка.

Отец у меня профессиональный охотник. У него есть два участка в тайге(охотничьи угодья), на каждом своя избушка. Так вот он собрался туда слинять на недельку, как раз на новый год.

Хорошо, что позвонил, а так бы не застал его дома. Договорились, что он меня дождется и не уедет в тайгу.

И вот поезд подползает к станции. В окно вижу встречающих людей на перроне, среди них вижу своего батю. Седая, абсолютно белая борода, как всегда аккуратно постриженная и ухоженная, сосредоточенный и немного суровый взгляд ловит номера вагонов. Ну вот вагон дернулся и замер, пора выходить. В открытые двери вагона ворвался свежий морской воздух, какой же обалденный запах у меня на родине, аж немного закружилась голова.

По платформе быстрым уверенным шагом ко мне приближается отец. И вот мы уже крепко обнялись. Я заметил, что он украдкой рукавом вытер глаза и произнес:

— Поехали быстрей домой, а то мать уже вся извелась. Стол уже с самого утра начала накрывать.

И вот мы уже сидим за столом, на котором набор чисто дальневосточных продуктов, знакомых каждому живущему на побережье. Это как обычай красная икра, пельмени из лососёвых пород, салат из морской капусты, прям цельные конечности камчатских крабов, из мясных блюд всё из сохатины или изюбрятины. После очередной стопки отличной отцовской самогоночки, начинаем обсуждать предстоящую поездку в тайгу.

Из нашего диалога я понял следующее, что основные продукты, капканы, снаряжение он доставил в избушку(зимовьё) ещё в ноябре. А мы поедем фактически на легке по следующему маршруту.

Сначала на машине до геологов, которые находятся где-то на точке, в тридцати километрах от города в тайгу. Оставляем там автомобиль, пересаживаемся на снегоход и далее до зимовья ещё примерно двадцать- двадцать пять верст.

Подошел день Х, вещи собраны, уложены, ружья зачехлены, патроны заряженны, пора в путь. Выезжаем в пять часов утра, температура за бортом комфортная, всего-то минус двенадцать по цельсию. До геологов добрались за три часа. Дорога местами была переметена, я думал, что старенький батин Ниссан-Террано сядет, нет сука ползет как трактор. Только один раз пришлось выкапывать.

На базе нас встретили двое суровых бородатых мужиков, после знакомства оказалось, что не такие уж они и суровые.

Пригласили нас в балок попить с дороги «чая».

Сидя за столом узнали последние новости тайги. Оказывается кто-то видел на одном из охотничьих угодий следы медведя, значит в лесу передвигается шатун. Судя по информации, следы обнаружили на расстоянии шестидесяти-семидесяти километров от отцовского участка. Самого медведя-шатуна никто не видел. Порассуждали на тему, причины его бессонницы, каждый выдвинул свою версию. Посмеялись о том, кто первый медведя встретит, тот и возьми у него интервью. После разговоров и двух стопок хорошего качественного «чая» мы пошли заправлять снегоход и укладывать вещи в сани. Оказалось, что на базе геологов хранились два отцовских снегохода. Я предложил ехать на более современном японском, батя же выбрал старый, как он сказал «проверенный временем и суровыми условиями» советский «Буран».

Охота, рыбалка, тайга для меня были не впервой, отец часто брал меня с собой в детстве, юности, молодости. Обучал меня читать следы животных, стрелять, разжигать костёр с одной спички, ставить капканы и петли(силки), тренировал зрительную память, всему тому, чтобы выживать в лесу.

К вечеру мы добрались до избушки. По пути один раз провалились под лёд когда ехали по руслу реки, ни чего серьезного, так как всё произошло на перекате, а там нет глубины мы вышли с ходу.

Снегоход загнали под навес и накрыли пологом.

Пока я разгружал вещи из санЕй и перетаскивал их в избушку, отец разжег «буржуйку», сходил на родник за водой, поставил старый закопченый чайник на печку и стал готовить ужин.

Солнце ушло за сопку так стремительно, что не успел даже глазом моргнуть, а уже темень. Накололи дров, почистили снег возле избушки и до родника. Когда уже был готов ужин я почувствовал какой голодный.

Обычная еда состоящая из самодельной тушенки вперемешку с жареной картохой казалась мне такой вкусной, что готов был «проглотить язык». Сказывалось физическое напряжение и свежий воздух, а когда разлили по кружкам горячий, ароматный чай в котором был запарен лимонник, листья брусники, плоды шиповника и сушеные ягоды дымники, я испытал ни с чем не сравнимое удовольствие и блаженство.

Разомлевший от тепла и сытости я развалился на топчане, отец лежал напротив, на другой кровати и мы беседовали обо всём по немногу под треск поленьев в печи. Так я не заметно уснул.

Проснулся ближе к полудню.

В избушке было уже прохладно и не уютно, печка уже прогорела. Я быстренько разжёг огонь и поставил чайник.

Отца не было, я знал, что с утра он напялит на унты снегоступы и пойдёт на речку находящуюся в паре километров, чтобы наловить хариуса для приманки в капканы.

Я вышел на улицу, морозный воздух покалывал ноздри, зимний лес вокруг был шикарен. Возле зимовья виднелись свежие следы местных мышей, почуяли, что пришли люди, значит им перепадет какая нибудь вкусняшка.

Еще я обратил внимание, что когда приезжаю в тайгу во мне просыпаются первобытные инстинкты, обостряются органы чувств, слух, зрение, обоняние. Где-то в подсознании включается тумблер перестройки организма на выход из зоны комфорта.

Вернувшись в избушку я начал готовить обед. Накидал в кастрюлю с водой кусков мяса по виду похожего на изюбрятину, дождался закипания, снял пенку, уменьшил подачу воздуха в печь и оставил вариться часа на два.

Сам решил сходить на речку, посмотреть, что там наловил отец. Взял ружьё, зарядил, кинул несколько патронов в карман. На поясе висел охотничий нож, еще один сунул в валенок за голяшку. Так научил меня отец, что в лесу нет мелочей и любой предмет можно использовать не только по своему прямому назначению и это важно знать.

Выйдя из избушки направился в сторону реки по следам отца. На льду реки увидел, как батя с азартом вытаскивает из лунки очередного хариуса. Вокруг него уже лежали десятка два разноразмерных экземпляров и один голец килограмма на полтора. Сразу захотелось строганины из хариуса, кто пробовал, тот знает какой божественный вкус у этого казалось бы простого блюда.

С этого дня началась таёжная рутина.

У каждого охотника был план по добыче пушнины. Отцу надо было сдать семь шкурок соболя, всё что добывалось сверх плана оставляли себе и использовали по своему усмотрению.

Вся процедура охоты выглядит примерно так: находим наибольшую локацию соболей, расставляем капканы, снимаем добычу. Если капканы стоят в неудачном месте, переставляем в другое.

В один из дней пошли на проверку капканов. Наш путь лежал по устью ручья, по нему идти удобнее, так как снег со льда сдувает. Далее ручей расходился на две протоки. Тропы были нами натоптаны. На развилке двух проток наши пути расходились. Я должен идти к своему участку с капканами, отец к своему.

Одна из проток была перегорожена упавшим когда-то в ураган старым огромным кедром. Мы шли по руслу и вели какой-то диалог.

Здесь стоит отметить, что ружья за спинами мы носили по разному. Я всегда носил стволами вверх, а отец наоборот, свой карабин держал за спиной стволом вниз.

В какой-то момент подходя к протокам отец дернул меня за рукав, тем самым дал понять, что разговор окончен. Я проследил за его взглядом, он смотрел на поваленное дерево.

В ту же секунду я понял, что сейчас должно что-то случиться, до конца не осознавая что именно. Далее события развивались настолько стремительно, что я понял происходящее тогда, когда всё уже закончилось.

Из-за поваленого дерева, которое находилось примерно в двадцати метрах неожиданно появилась медвежья морда, в ту же секунду он весь уже был на стволе этого дерева. Оттолкнувшись медведь прыгнул в нашу сторону, ну как прыгнул, сделал попытку, так как его организм был ослаблен он свалился на лед. Первый выстрел прогремел в момент прыжка, следом еще один. Куда легла первая пуля я не видел, зато последствия второго выстрела видел отчетливо.

Пуля вошла чуть выше глаза, а вышла немного ниже затылка вырвав приличный клок шерсти вперемешку с плотью и ушла куда-то в снег. Медведь упал, вонзил свои огромные когти в лёд пытаясь подползти к нам. Через несколько секунд дернулся в конвульсиях и замер.

Первые слова бати поразили:

— Вот гадёныш, чуть не испугал!

Я конечно немного охренел от произошедшего. И конечно поразился своей «молнеиносной» реакции, что даже не успел снять ружьё с плеча. Еще минуты через три, когда мозги переварили увиденное по спине побежал противный, холодный пот, ноги стали ватными.

В тот день мы капканы так и не сходили проверить. Надо было что-то делать с этим шатуном. Первым делом батя решил выяснить, почему он не залег в спячку. Для этого медведя пришлось вскрыть. При вскрытии обнаружили в груди пулевое отверстие от первого выстрела. Пуля прошла над сердцем вырвав одну из артерий подходящих к нему и застряла в позвоночнике предварительно раздробив часть позвонков. Желудок был наполнен только брусничным соком, это говорило о том, что у него проблемы с употреблением крупногабаритной пищи. И тут мы обнаружили на шее большую опухоль. Вскрыли и нашли там пулю двенадцатого калибра, которая повредив часть пищевода застряла в мягких тканях. Отец извлек пулю и взял её с собой не знаю для каких целей.

Позже я узнал, что они потом определяют легальный был выстрел или браконьерский.

От медведя пришлось избавляться. Оставлять его было нельзя, чтобы не привлекать других хищников. Пришлось вырубать прорубь и отпускать его под лёд. Других вариантов не было.

В предпоследний день нашего пребывания в тайге надо было снять все капканы, что мы и пошли делать. После того случая с медведем я стал более осторожным и внимательным к деталям и мелочам.

Сняв капканы со своего участка и добыв ещё одного соболя я пошел помочь отцу. Спустившись в распадок я увидел свежие следы, относящиеся к семейству кошачих немного похожих на след рыси но намного крупнее. Встретившись с отцом рассказал ему про увиденные следы. Он не поверил и решил сам сходить, проверить чьи всё таки следы я там нашёл. Беглого взгляда ему хватило чтобы выдать мне следующую информацию:

— Это амурский тигр, самец, довольно крупный, здесь не живёт, проходил сегодня, совсем недавно. Походу мигрирует на юг.

У меня возник только один вопрос:

— Бляха-муха, как ты это всё прочитал?

И меня посетила бредовая идея взглянуть на этого красавца хоть одним глазком в дикой природе. Батя сказал, что это хреновая идея, потому что с тигром такая фигня может превратить тебя из преследователя в жертву.

Мой дар убеждения сделал своё дело и мы пошли по следам дабы лицезреть этого властелина тайги. Пока шли по следу я прослушал познавательную лекцию о жизни и миграции амурских тигров.

Наша тайга полна всякого зверья, амурский тигр чувствует себя здесь вольготно, но с людьми старается не встречаться, да и охотники не слишком желают его видеть. Хотя бывали случайные встречи, и никогда тигр не нападал на человека. Осенью тигры уходили севернее, чтобы поохотиться на оленей, а когда постное мясо оленины им надоедало, они мигрировали южнее, чтобы полакомиться свининкой. В наших лесах хорошая кормовая база для диких кабанов, но зимой глубокий снег, поэтому они зимуют южнее, там где меньше снега и проще добывать корм. Туда скорее всего и направлялся этот экземпляр.

Пройдя пару километров по следам отец резко остановился. Обернулся ко мне:

— Похоже он почуял наше присутствие.

— Как ты это определил?

— Сначала шаг его был спокойный, а сейчас хаотичный. Стал чаще метить деревья, делает непонятные прыжки. Может ну его нахрен? Пошли на базу.

— Давай хоть издалека на него глянем. Мне кажется ты перестраховываешься.

В общем уговорил я отца и мы пошли дальше.

Через некоторое время батя опять остановился.

— Ну что я тебе говорил!?

Показывая куда-то в сторону рукой, говорит он.

Не понимая о чём он, смотрю в сторону вытянутой руки. Метрах в пятнадцати я увидел другие следы, и это были следы…… наших снегоступов.

В голове сразу сложилась картинка и понимание того, что тигр нас перехитрил и сейчас находится где-то у нас за спиной. От этой мысли стало как-то нехорошо на душе и по спине пробежал холодок. Оборачиваться совсем не хотелось. Отец сел на валежник и закурил. Минут пять мы молча слушали тишину зимнего леса. Казалось даже все зимние птички замолкли, ожидая чего-то, но ничего не происходило.

У меня напрочь отпала охота увидеть хозяина тайги. Мы вышли на свой след и двинулись в сторону избушки.

По пути забрали оставленные капканы и добычу.

Прийдя в зимуху начали готовиться к завтрашнему отъезду.

Утром следующего дня, когда всё было готово, уложено и прибрано отец достал из кармана листок бумажки с уже загодя написанным текстом и аккуратно расправив положил на стол, придавил банкой из под кофе использовавшейся вместо пепельницы. На бумажке красивым почерком было написано:

«Уважаемый гость все продукты в железном ящике под нарами, спички там же, просьба убрать за собой следы жизнедеятельности. Убедительно прошу ничего не ломать и не пакостить. В противном случае я тебя найду и…… Ну ты знаешь, что будет! ХОЗЯИН.»

Я поржал конечно. А батя сказал, что за двадцать пять лет ни одного случая не было, чтоб нагадили. Один раз даже крыльцо новое кто-то сделал. А по сути эта избушка в тайге мужику жизнь спасла, когда зимой он под лёд провалился и вся одежда промокла.

Когда выехали на снегоходе, поехали не по маршруту, а начали объезд территории вокруг зимовья по спирали. Я сразу догадался для чего сея процедура. В подтверждение моей догадки я увидел следы вчерашнего тигра. Он проводил нас до избушки, обошел вокруг территорию и лег за деревьями практически напротив входной двери. Так пролежав некоторое время ушёл восвояси. Понаблюдали мы всё это и двинулись по маршруту к геологам.

В этот сезон мы добыли двенадцать соболей, пять норок, одну лису и пятнадцать килограмм хариуса. Съездили на другой участок, разложили соль для копытных в местах их основной кормёжки. За эти десять дней, которые мы были в тайге много раз видели красавцев изюбров с шикарными ветвистыми рогами, сохатых(лосей), кабаргу и много ещё чего по мелочи. Ни кого из них мы не стреляли, не было такой задачи. Мы ими любовались, ну и отец записывал себе в блокнот информацию по ним.

Геологам рассказали, что медведя встретили, интервью взяли, спать уложили. Про амурского тигра они знали, даже кто-то из охотников его видел.

Домой мы ехали уставшие, но я был доволен как кот нажравшийся сметаны. Так провести новогодние каникулы даже не мечтал.

Билет до Красноярска у меня был на после завтра.

Андрей Карабас ®