Какую сказку корней чуковский снабдил подзаголовком кинематограф для детей

От редакции. На собраниях нашего Общества уже неоднократно демонстрировались различные издания этого культового произведения и подробно обсуждались иллюстрации Анненкова. В продолжение дискуссии предлагаем вниманию читателей фрагмент статьи Д.В. Фомина «К.И. Чуковский и его иллюстраторы 1920-х годов: некоторые аспекты творческих взаимоотношений», опубликованной в журнале «Книга в пространстве культуры» (М.). Вып. 1 (7). 2011.

***

Всякая поэма для детей непременно должна быть графична…
Те стихи, с которыми художнику нечего делать,
совершенно непригодны для ребят.
К. Чуковский

Творческое сотрудничество Ю. П. Анненкова и К. И. Чуковского началось еще до октябрьского переворота: оба участвовали в подготовке детского альманаха «Елка»; «едкие и пряные рисунки» графика должны были украшать издание знаменитой поэмы «Крокодил», однако по разным причинам этот замысел не был осуществлен. Зато именно Анненкову суждено было стать первым иллюстратором другого программного произведения Чуковского. Интересна запись в дневнике писателя от 15 декабря 1922 г.: «О, как трудно было выжимать рисунки из Анненкова для «Мойдодыра». Он взял деньги в начале ноября и сказал: послезавтра будут рисунки. Потом уехал в Москву и пропадал там 3 недели, потом вернулся, и я должен был ходить к нему каждое утро (теряя часы, предназначенные для писания) — будить его, стыдить, проклинать, угрожать, молить — и в результате у меня есть рисунки к «Мойдодыру»!» [Чуковский К. Собр. соч. в 15 т. Т. 12: Дневник (1922 — 1935). — М., 2006. — С. 61].

Возможно, задержка была вызвана не только загруженностью и рассеянностью художника, но и тем, что он столкнулся с непредвиденными сложностями. В письме к поэту иллюстратор признается, что образ заглавного героя дался ему очень непросто: «Милый Корней Иванович, посылаю Вам моего Мойдодыра. Нарочно не захожу сам, чтобы Вы могли совершенно спокойно, без автора, критиковать рисунок. Если я верно изобразил Мойдодыра и Вы находите рисунок интересным, — я легко справлюсь с остальными. Мойдодыр меня замучил: я сделал около 10 вариантов. Сегодня вечером зайду к Вам узнать Ваше мнение» [ОР РГБ. Ф. 620. Карт. 60. Ед. хр. 42. Л. 6].

Хотя и в этом иллюстративном цикле ощутимо присутствует эстетика сатирической графики, используются некоторые чисто карикатурные приемы, по сравнению с работой Ре-Ми [иллюстрации к сказке Чуковского «Крокодил»] здесь больше неожиданных, одновременно броских и изысканных композиционных и фактурных решений; обращает на себя внимание отточенный артистизм исполнения рисунков. Фигура начальника умывальников, сконструированная из простейших бытовых предметов, оказалась настолько убедительной, что все последующие иллюстраторы, несмотря на различия стилей и манер, изображали Мойдодыра примерно таким, каким его увидел Анненков, хотя текст допускал и иные графические толкования фантастического образа. Особенно убедительно художнику удается передать стремительную динамику бегства людей и вещей от мальчика-грязнули. Иногда у вертящихся, кружащихся и несущихся кувырком предметов отрастают ножки или крылья, но не менее выразительны те композиции, в которых они предстают в своем естественном виде, устремляются в полет благодаря своей внутренней энергии или подхватываются мощным силовым полем. Как отмечает исследователь, движение у Анненкова «не только изображено, но еще выражено — передано движением линии — упругой, твердой и гибкой, диагональностью композиции, смелым наклоном вертикалей, спиральным вихрем уносящихся в окно вещей. В своей строгой точности живые, веселые рисунки безупречно красивы — при отсутствии мирискуснической украшенности в них есть почти кружевное, прозрачное изящество» [Герчук Ю. Первые иллюстраторы Чуковского // Детская литература (М.). 2003. № 4-5. С. 50].

Подзаголовок сказки — «Кинематограф для детей» — может показаться несколько странным, если вспомнить о неоднозначном, если не сказать скептическом, отношении раннего Чуковского к кино, но в данном издании он вполне оправдан. «Действий, приключений, событий, молниеносно следующих одно за другим, — вот чего ждет ребенок в первые шесть-семь лет своей жизни» [Жизнь и творчество Корнея Чуковского / Сост. В. Берестов. — М., 1978. С. 175], — утверждал писатель, словно призывая новаторов детской книги брать уроки у молодого экранного искусства, еще очень неопытного, но обладавшего колоссальным потенциалом выразительных средств. Страницы «Мойдодыра» действительно напоминают кадры эксцентричной немой комедии с ее спецэффектами, позволяющими оживлять неодушевленные вещи, бесконечными погонями (не всегда предусмотренными автором и оправданными сюжетом), цирковыми трюками, быстрой сменой планов и ракурсов.

Иллюстратор корректирует замысел поэта, вводит в книгу новых персонажей: например, на обложке усатый пожарный окатывает обнаженного мальчика водой из брандспойта, на титульном листе элегантный пудель с расческой поливает из кувшина таксу. Ироничному Анненкову чужды любые нравоучения, поэтому наиболее дидактичные фрагменты текста он снабжает шутливыми графическими комментариями. Так, монолог Мойдодыра о врожденной чистоплотности животных сопровождается изображениями мышей, купающихся в чайных чашках, и кота, умывающегося в суповой миске. Любопытно, что на этом же листе появляются фигуры мухи и паука — героев еще не написанной к тому времени сказки. Крокодил, гуляющий по Таврическому саду, напоминает рисунки Ре-Ми, он все так же импозантен и вспыльчив, мгновенно переходит от благодушия к гневу. Правда, на этот раз он одет более современно и спортивно: на нем — клетчатое демисезонное пальто и шляпа, за плечами — рюкзак, неизменным остался только галстук с булавкой. В одном из рисунков художник иронизирует по поводу неуклюжих, тяжеловесных названий советских учреждений, пытается оживить и очеловечить их казенный язык, вешает на стены домов таблички «Центроконфетка», «Раймочалка». В этой же композиции герой, убегающий от взбесившейся мочалки, становится причиной уличной потасовки, в погоню за мальчиком устремляется целая толпа зевак во главе с грозным милиционером в буденовке.

В финале сказки Анненков помещает огромную, согнутую пополам фигуру Чуковского, а рядом — крохотный шаржированный автопортрет; создатели книги укоризненно указывают пальцами на «нечистых трубочистов», чумазых детей. Вполне очевидно, что их гнев наигран, что в душе они симпатизируют провинившимся ребятам. Недаром «»громадина» автор читает нотацию маленьким грязнулям, … лукаво пряча глаза под прядью волос» [Жизнь и творчество… — С. 43]. Как справедливо заметил В. И. Глоцер, характерные черты писателя можно узнать и в образе Мойдодыра — в финальной сцене, где «мочалок командир» бережно несет своего воспитанника на руках, умиляясь его чистоте. Стоит добавить, что в этом рисунке художнику удалось очень точно предугадать, как будет выглядеть поэт в старости. Следуя традициям «мирискуснических» изданий 1910-х годов, авторы посвящают свою работу конкретным адресатам: писатель — дочери («Мурке, — чтобы умывалась. К. Чуковский»), иллюстратор — племяннице и сыну знакомого («Ирушке и Дымку, — чтоб зубы чистили. Ю. Анненков»). Рисунки к «Мойдодыру» имели огромный успех у читателей, многократно переиздавались, стали одной из самых известных работ художника (правда, живя в Париже, он не получал ни гонораров за новые публикации, ни даже авторских экземпляров). В 1961 г. Анненков пишет Чуковскому, что именно об этой книге ему «неизменно говорят все приезжающие из СССР туристы, бывшие в годы создания «Мойдодыра» детьми» [ОР РГБ. Ф. 620. Карт. 60. Ед. хр. 42. Л. 10].

Д. Фомин

Пг. – Москва, Радуга, 1923. 26 с. с иллюстрациями. Тираж 7000 экз. В цветной издательской обложке. 29×22,6 см. Редчайшее первое издание!

Художник Юрий Анненков удивил критиков необыкновенной легкостью, с которой он синтезировал элементы самых разных художественных систем, переплавляя их в гротескный, броский, мгновенно узнаваемый индивидуальный стиль. Оформляя «Мойдодыра» К. Чуковского (1923), художник в своей излюбленной эффектной и иронической манере изображает и мальчика-грязнулю, и убегающего от него зажившие собственной жизнью вещи, и себя самого в компании с автором. В 1920-х Чуковский пишет много детских книг — «Мойдодыр», «Тараканище», «Муха-Цокотуха» (поначалу называвшаяся «Мухина свадьба»), «Муркина книга», «Бармалей», «Путаница», «Телефон», «Чудо-дерево», «Так и не так» и др. Их выпускает издательство «Радуга» (1922–1930), созданное его (и поначалу для него, для его книг) давним знакомым, журналистом «Речи» Л.М. Клячко.

Здесь К.И. Чуковский не только печатается сам, но и находит и редактирует других авторов, привлекает художников, участвует в составлении планов. Клячко числит его своим заместителем. В этот «радужный» период происходит встреча Корнея Ивановича с художником В.М. Конашевичем, который незадолго до того от серьезной живописи повернулся к оформлению детских книг; возникает их творческий союз на все последующие годы. Сюда, в «Радугу», часто приходит изголодавшийся по настоящему делу С.М. Алянский (тоже издавна знакомый с Л. Клячко) — смотрит, как рождается чудо — детская иллюстрированная книга-картинка, встречается с писателями (С. Маршаком, который впоследствии, в Детгизе, также как и Чуковский, станет его постоянным автором), с художниками, а в «Радуге» собралось всё многоцветие — Вл. Конашевич, В. Лебедев, С. Чехонин, Ю. Анненков, М. Добужинский, В. Замирайло, К. Рудаков, В. Твардовский и др.; — наверное, и делает что-то, помогает в чем-то. Биограф Алянского В.С. Белов пишет: «В “Радуге” Алянский учился искусству полиграфического оформления книги, чрезвычайно трудному искусству, которым Самуил Миронович овладевал всю жизнь и которое ему особенно пригодилось в послевоенные годы, когда он занимался выпуском детской иллюстрированной книги». Корнею Ивановичу в этот «период развернутого строительства социализма» тоже было не сладко. Сама обстановка в стране, литературная общественность, комсомольские вожди, та же «Молодая гвардия», а потом Детиздат буквально вырывали у него нелепые обещания — написать то «Колхозию», то «Айболит в СССР», то «Госпогоду». В эти годы он часто печатается в «Правде», много ездит, выступает, непрерывно издает сочинения Н.А. Некрасова. Детиздат выпускает его книги, для которых Алянский добывает бумагу (не всегда с должным успехом) и типографские мощности. Книги — новые: повесть «Солнечная» (о детском костно-туберкулезном санатории в Крыму) и «Гимназия» (о своем детстве) — и старые: особенно часто «Мойдодыр» (как-никак пропаганда здоровья и физической культуры) и «Телефон» (приучение детей к технике). Из несозвучных времени сказок единожды (в 1935-м) проползло отдельное издание «Тараканища» и дважды (в 1934 и 1936 гг.) пролетела «Муха-Цокотуха». 1 марта 1936 г. в «Правде» появилась статья «О художниках-пачкунах», уничтожавшая художника Владимира Лебедева за его иллюстрации к книге «Сказки, песни, загадки» С. Маршака, вышедшей в издательстве «Academia» в 1935 г. Его рисунки были названы уродством, а работа приравнена к преступлениям средневековых компрачикосов, уродовавших детей. К «мастерам-пачкастерам» в статье был причислен и В. Конашевич, который-де «испачкал сказки Чуковского» (имелась в виду книга «Сказки», также выпущенная «Academia» в 1935-м). В. Лебедев, в то время заведовавший отделом художественного оформления и художник многих книг Детиздата, ближайший сотрудник Алянского, вынужден был уйти из издательства. Детиздат, да и все издательства СССР занялись поисками и изничтожением формализма в оформлении книг; производственный отдел это коснулось в не меньшей мере, чем творческие подразделения. Книги вынимали из печатных станков, отрывали формалистические обложки и заменяли другими, делали выдирки из блоков, приглушали краски на обложках, ибо чистый цвет — формализм.

Лишь в самом конце жизни, в последней, оставшейся незавершённой статье, крупнейший русский поэт-сказочник XX века К.И. Чуковский вывел главную, по его мнению, заповедь детского поэта: «Писатель для малых детей непременно должен быть счастлив. Счастлив, как и те, для кого он творит». В подтверждение этой мысли Корней Иванович рассказал о том, как всего за один день, «с чувством бездумного счастья», «словно под чью-то диктовку», написал «Муху-Цокотуху», «носясь по квартире в дикой шаманской пляске, выкрикивая звонкие слова и записывая их на корявой и пыльной полоске содранных со стены обоев». А ещё о том, как на пляже, спрятавшись за скалой, торопливо царапал мокрой рукой на пустой коробке из-под папирос только что пришедшие в голову строки будущего «Айболита». К сожалению, счастье не самый постоянный из спутников человека.

В дневнике Чуковского есть горькая запись от 1 января 1923 года: «1922 год был ужасный год для меня, год всевозможных банкротств, провалов, унижений, обид и болезней. Я чувствовал, что черствею, перестаю верить в жизнь, и что единственное моё спасение — труд. И как я работал! Чего я только не делал! С тоскою, почти со слезами писал «Мойдодыра». Побитый — писал «Тараканище». Переделал совершенно, в корень свои некрасовские книжки, а также «Футуристов», «Уайльда», «Уитмена». Перевёл «Королей и капусту»… О, сколько энергии, даром истраченной, без цели, без плана! И ни одного друга! Даже просто ни одного доброжелателя! Всюду когти, зубы, клыки, рога!» Через много лет Корней Иванович вспоминал о том, как непросто давался ему «Мойдодыр»: «Если бы я вздумал напечатать ко всеобщему сведению плюгавые строчки, написанные мною в первом черновике «Мойдодыра», я думаю, даже бумага, предназначенная для их напечатания, и та покраснела бы от стыда и обиды. Вот наиболее благообразные из этих постыдно беспомощных строк, изображающих бегство вещей от ненавистного им мальчугана:

Панталоны, как вороны,

Улетели на балкон.

Воротитесь, панталоны,

Мне нельзя без панталон!

Вялые вирши с поддельной динамикой! К тому же чопорное слово «панталоны» давно уже вытеснено в живом языке «брюками», «штанами» и т.д.

Ранец, ранец, где мой ранец?

Милый ранец, погоди!

Что же ты пустился в танец?

Погоди, не уходи!

Рифма «танец» и «ранец» — слишком дешёвая рифма, да и не такая уж это беда для ленивого школьника — утрата ранца с учебными книжками… Много бумаги мне пришлось исписать, прежде чем я отыскал окончательный вариант первых строк:

Одеяло

Убежало,

Улетела простыня,

И подушка,

Как лягушка,

Ускакала от меня…

Когда сказка была завершена, ей пришлось пробиваться сквозь препоны советской цензуры. Например, видный руководящий работник от литературы протестовал против строчки «Боже, боже, что случилось?», способствовавшей, по его мнению, пропаганде религии среди детей. Но и получение разрешения на публикацию, и появление в печати явились лишь новыми этапами злоключений несчастного «Мойдодыра». Одни критики укоряли автора в аполитичности, другие, наоборот, в контрреволюционности. Так, некий журналист по поводу «убежавшего одеяла» писал: «Что это, как не жалоба буржуя на экспроприацию его имущества!» Иные задавались вопросом: «Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Ведь в Таврическом саду была Государственная дума». А несколько лет спустя, в разгар кампании против «чуковщины», «Мойдодыра» обвинили в том, что сказка не только «не будит в ребёнке социальных чувств, коллективных устремлений», но «развивает суеверия и страхи». Борьба против Чуковского-сказочника, ненадолго затихая, через какое-то время неизбежно возобновлялась, и в конце 40-х годов, после очередной волны грубых нападок, Корней Иванович перестал писать для детей… Первым и главным иллюстратором «Мойдодыра» стал Юрий Павлович Анненков (1889-1974). Чуковский, знавший художника ещё с мирных дореволюционных времён по даче в финской Куоккале, писал о нём: «Вот талант — в каждом вершке. Всё у него ловко, удачливо. Жизнь ему вкусна, и он плотояден». Анненков легко согласился на предложение сделать рисунки для новой сказки своего старого знакомого, но работу затянул. В дневнике Корней Иванович жаловался на судьбу: «О, как трудно было выжимать рисунки из Анненкова для “Мойдодыра”. Он взял деньги в начале ноября [1922 года] и сказал: послезавтра будут рисунки. Потом уехал в Москву и пропадал там три недели, потом вернулся, и я должен был ходить к нему каждое утро (теряя часы, предназначенные для писания) — будить его, проклинать, угрожать, молить — и в результате у меня есть рисунки к “Мойдодыру”!» Страдания автора окупились сторицей: иллюстрации получились изящные, весёлые, динамичные, озорные. Они регулярно использовались различными советскими издательствами даже после того, как художник эмигрировал из Советской России. В воспоминаниях Анненкова есть примечательный эпизод, связанный с подобной практикой:

«В 1961 году мне пришлось случайно разговориться в Париже с одним советским литературным деятелем, приехавшим сюда в качестве «интуриста». Встретившись со мной, он сказал, что недавно вышло в Москве новое издание чрезвычайно популярной детской книги Корнея Чуковского «Мойдодыр» с моими иллюстрациями, сделанными мной ещё к первому изданию этой книги в 1922 году. Я выразил удивление по поводу того, что с момента моего выезда из Советского Союза в 1924 году я ни разу не получил ни одного сантима авторских прав, несмотря на то, что в контракте, подписанном мною с Государственным издательством СССР, оно обязывалось выплачивать мне гонорар за каждое новое издание, которых с тех пор произведено уже невидимое количество. Советский литературный деятель заявил, что в этом нет ничего удивительного, так как я живу во Франции, а у Советского Союза нет с Францией специальной «конвенции», и, следовательно, он не может мне платить никакого гонорара. Я ответил, что это мне кажется странным, так как, насколько мне известно, Луи Арагон получает регулярно причитающиеся ему гонорары за книги, выходящие в Советском Союзе.

— Арагон, да, он получает, — подтвердил мой собеседник, — но не надо забывать, что Арагон состоит членом коммунистической партии и, значит, принадлежит не Франции, а Коммунистическому Интернационалу и, таким образом, получает гонорар наравне со всеми советскими гражданами, не нуждаясь ни в каких конвенциях. Просто и ясно…»